кажется? Или могут быть иные причины?
Серьезно задумавшись, Фэймрил обычно смотрела в пространство, накручивая на палец прядь волос, выпавшую из узла на затылке. Глаза ее туманились и делались похожими на темные мерцающие агаты, а между бровями ложилась глубокая морщинка-залом.
– Обычный жизненный уклад мог идти вразрез с понятиями о чести и бесчестии уважаемого мэтра, – рассуждала она. – На мой взгляд, бесчестно отбирать у человека память, обрекая его на заключение в приюте для умалишенных. Если этот человек совершил преступление, то его вину нужно доказать и судить по закону. Если он нанес оскорбление, то вызови его на поединок и убей, глядя в глаза. Если хочешь заставить поделиться властью, то борись как политик, интригуй и провоцируй. Но подлый удар в спину… Нет, он не делает чести. – От долгой и пламенной речи у Фэйм пересохло во рту, но она все же добавила: – А отчего бы вам самому не спросить у мэтра Коринея? Боитесь, он не ответит?
– Я бы на его месте промолчал, – вздохнул Росс.
Он и стремился, и одновременно боялся встречи с университетским профессором медицины, магом- отступником и человеком, по словам того же Кайра Финскотта, весьма эксцентричного нрава и непредсказуемых поступков. Довериться чародею, пускай отрекшемуся, было само по себе сложным решением. Но студент буквально присягнуть готов был, что мэтр Кориней – тот, кому не только можно, но и следует верить. А что делать, если все естество отчаянно противится подобной вере? Если при одной мысли о волшебнике хочется сделаться маленьким, точно мышь какая, и быстренько нырнуть в подпол, подальше от греха и чар? Хорош бывший маршал! Стыдоба и позорище на его полуседую, покрытую старыми шрамами голову.
Одна надежда – отрекшийся маг способен понять мотивы идейного бывшего борца с зарвавшимися чаровниками.
На медицинской кафедре Эарфиренского Императорского университета никогда не переводился винный спирт трехкратной перегонки – предмет зависти и вожделения всех остальных кафедр. Не обязательно самим регулярно употреблять aqua vita, зато всегда под рукой универсальная валюта. Двухсотграммовый мерный стакан по внутриуниверситетскому курсу традиционно приравнивался к двум серебряным таларам. Посему гнали, гонят и будут гнать, с каждым семестром совершенствуя потребное для процесса оборудование. А любые возможные ароматы брожения десятикратно перекрываются запахом формалина. Хочешь не хочешь, а из мертвецкой все время им воняло. Никто и не роптал особо. Во-первых, там ванны стоят с препаратами, а во-вторых, по-любому лучше, чем весь день обонять трупы. Так или иначе, а носы медикусов с годами свыкались с атмосферой, царящей на кафедре. Опять же очень помогало наличие винного спирта в любых количествах, потребных для адаптации. Гораздо сложнее было привыкнуть к облику и нраву профессора Ниала Коринея.
Произнося слово «профессор», люди, как правило, представляют себе седовласого сухощавого господина благородной наружности с пытливым взором из-под кустистых бровей, изъясняющегося исключительно на одном из мертвых языков науки, любимца студентов и чудака. Слово «маг» вызывает в памяти узколицых, мрачных деятелей, в черно-серых балахонах, чей взор не менее жарок, а язык общения сведен к резким командам, которыми тот привык руководить учениками.
А вот и неправда ваша! Ниал Кориней был упитан, широкоплеч и высок ростом, точно цирковой борец или портовый грузчик, к тому же блистательно лыс, поразительно горбонос и феерически ушаст. Брови у него отсутствовали как таковые, зато острые крупные зубы внушали душевный трепет самым толстокожим натурам. Иной раз чувствительный первокурсник впадал в ступор и онемение, когда натыкался в темном коридоре на профессорское твердокаменное пузо.
Еще проблематичнее было притерпеться к специфическим шуткам мэтра, вращавшимся вокруг как общеизвестных, так и малознакомых функций прямой кишки млекопитающих рода Homo. Спора нет, ректальный юмор придавал образу профессора незабываемый колорит, но далеко не каждый из постоянных обитателей кафедры умел быстро смириться с тем фактом, что в момент душевного смятения мэтр будет обращаться к нему исключительно «жопа».
Для Айнеля Сафиджи такой момент настал ровно в час пополудни 4-го числа месяца ариса. И будучи застигнутым в момент недозволительного пития спиртовой настойки боярышника, несчастный лаборант познал всю бездну профессорского гнева. Вышеупомянутое слово из четырех букв перемежалось в бурном монологе мэтра Коринея с ничуть не более цензурными словесами, а от издаваемых профессорскими голосовыми связками звуковых волн тряслись и подпрыгивали расставленные на стеллажах банки с анатомическими моделями: двуголовыми уродцами, циррозными печенями и легкими курильщика.
– Вы – безмозглая задница мартышки! Вы где должны находиться в данный момент… тра-ля-ля? – ревел мэтр. – В аудитории номер 1 дробь 09! Там ваше рабочее место… трам-пам-пам… и… гу-гу-гу. Во время проведения практикума вы, пьяная жопа, обязаны быть трезвы как стекло… гу-гу… ля-ля… трам- пам… чтобы помогать студиозам по мере сил… тра-ля-ля… гу-гу-гу!
Оставленная без присмотра группа учащихся приникла всеми шестью ушами к дверям и внимала высокому штилю наставника, пожиная плоды долгожданной мести. После того как Айнель стукнул в деканат на Киарана по прозвищу Пухирь, чье прегрешение состояло только во временной неплатежеспособности, и того едва не отчислили, студиозы долго ждали подходящего момента. Ни для кого не было секретом, зачем лаборант регулярно бегает в препараторскую, осталось только заманить туда профессора Коринея. Ну, разве устоит какой оголтелый фанатик от науки перед просьбой рассказать об особенностях морфологии тканей раковых опухолей, когда она исходит от старательного студента? Да никогда в жизни.
И вот роковая встреча состоялась, все ждали только громоподобного: «Вон отсюда, жопа бесстыжая!»
Кто знал ж, что Кайр Финскотт своим, безусловно, долгожданным появлением испортит весь праздник торжества справедливости?
Кому-то другому никогда не простили бы статуса профессорского любимчика, заклевали, загрызли бы насмерть. Даже при том, что благоволение мэтра Коринея выражалось исключительно в дополнительных занятиях. Ибо зеленоглазый сын юриста словно родился специально для того, чтобы держать в руках скальпель. Он интуитивно чувствовал, где нужно сделать разрез, будто бы видел сквозь кожу и мышцы. Кайру даже не завидовали. Как можно завидовать дару, полученному непосредственно от ВсеТворца?
– Эгей! А чего вы тут делаете? – спросил юноша, незаметно подкравшись к увлеченным подслушиванием сокурсникам. – А где мэтр? Мне он срочно нужен.
– Тс-с-с-с!
Но было поздно. Слух у Ниала Коринея как у кошки, он слышит, как у студиозов глисты в брюхе ползают, к тому же Кайра он поджидал с нетерпением, ибо уже сроки вышли для возвращения практикантов. Все приступили к занятиям, кроме Финскотта.
Наставник бросил недотерзанного лаборанта утирать сопли, чтобы убедиться: слух его снова не подвел.
– Ах вот вы где?! Как понимать ваше опоздание к началу цикла лекций? – осведомился Кориней, зловеще шевеля мясистыми ушами.
Обычно после такой прелюдии начинался грандиозный разнос, чреватый любыми последствиями. Блестящий лысый череп профессора покрылся пунцовыми пятнами, маленькие глазоньки-буравчики стали еще уже, и где-то в глубинах могучей груди зародился глухой рык.
Но Кайра словно подменили во время плановой акушерской практики.
– Мэтр, я прошу прощения, но меня задержало дело чрезвычайной важности, – сказал он таким странным тоном…
Тоном, который просто не мог никому дать усомниться в том, что юноша говорит истинную правду. При этом он глядел наставнику прямо в глаза, ничуть не смутившись гневными метаморфозами облика профессора Коринея.
– Я умоляю вас последовать за мной. Ваша помощь необходима срочно.
– Кому? – прямо спросил отреченный маг.
– Одному очень… важному человеку. Пожалуйста, – взмолился Кайр, по-детски теребя рукав широкого бледно-зеленого савана, который профессор именовал «лабораторным халатом». – Время не ждет.
Впоследствии коллеге и напарнику изруганного Айнеля Сафиджи – добросердечнейшему, тишайшему и
