следить за въездом на Илши-Райн. А то вдруг лжеканцлеру стукнет в голову вернуться среди дня домой. Вот уж будет сюрприз так сюрприз!
Привратнику Росс махнул рукой и заговорщически подмигнул, мол, не обращай внимания, служивый, всяко бывает, иногда у хозяина случаются оказии. И ежели судить по тому, как быстро охранник вытянулся в струнку и откозырял, то начало операции прошло гладко – без сучка и задоринки. Слуга, кинувшийся открывать дверцу подъехавшего экипажа, тоже ничего подозрительного не усмотрел в неурочном визите господина. Он даже не взглянул в лицо милорда, не переставая кланяться.
– Пройдемте в мой кабинет, миледи, – сухо молвил Росс, помогая Фэйм выбраться из фиакра.
Как воспитанная дама, желающая сохранить инкогнито, она сдержанно молчала. Джевидж и так чувствовал ее мелко трясущиеся пальцы на своем локте.
К Россу подбежал тот самый бесхвостый сторожевой пес, радуясь возвращению хозяина. Ткнулся носом в протянутую ладонь, тихонько скуля от счастья.
– Хороший, хороший, – ласково проворковал лорд-канцлер, потрепав собаку за бархатистые уши. – Умница мой.
Иди! Охраняй.
Слуга протянул руки за плащом, но Росс жестом отказался:
– Нет, спасибо. Мы ненадолго, и у нас дела.
– Прикажете подать чаю, милорд?
– Благодарю, не стоит.
Вестибюль, ковровая дорожка, бледный свет, заливающий холодное пространство комнат. Росс двигался наобум, рассчитывая только на то, что расположение помещений в его собственном доме ничем не отличается от планировки других особняков. Широкая винтовая лестница, картины в золоченых рамах на стенах, серебристо-серый дубовый паркет и оливковые тона обивки кресел – со вкусом подобранный интерьер. Вряд ли обошлось без влияния покойной жены-аристократки. Прислуги, как и положено, не видно и не слышно, лишь шелест ног на черной лестнице.
– Где кабинет? Где он? – чуть слышно прошептал Джевидж, до боли сжав руку своей спутницы.
– Должно быть, где-то здесь, – столь же сдавленно ответила Фэйм, кивая на широкие резные двери с начищенными до блеска медными ручками в виде звериных лап.
– Уверены?
– Проклятье! Росс, это ваш дом, а не мой! – тихо вспылила женщина.
– Тогда давайте наудачу.
А что оставалось делать? То-то будет разговоров, если они ошибутся и окажутся в спальне. Росс мысленно ухмыльнулся. Ну что ж, одной сплетней станет больше. Какая, собственно говоря, разница? В спальне тоже не мешало бы поискать. Так, на всякий случай, вдруг двойник предпочитает на сон грядущий полюбоваться на вещицу, без которой настоящий лорд Джевидж не может считаться полноценным человеком. Символ унижения и в какой-то мере уничижения, если поразмыслить.
– Хорошо вы устроились, – заметила Фэйм, едва они оказались внутри. – Уютно.
Оказавшись впервые в личном кабинете канцлера, она сразу поняла – хозяин этой комнаты проводил здесь все свободное время, когда не спал, а возможно, и отдыхать предпочитал не в кровати, а на низкой кушетке, застеленной каанефским одеялом из козьей шерсти. Книги в шкафах читаны-перечитаны – труды по военной и общей истории, мемуары великих людей, энциклопедии и справочники. На столе стопкой лежали подшивки газет за несколько лет, какие-то толстые папки, переплетенные в кожу тетради. Под окном была специально сделана полка со стеклянной крышкой, чтобы всякий желающий мог обозреть набор боевых наград бывшего маршала. Слуги вытирали пыль сверху, стекло аж блестело, но бархат подушечек, на котором покоились ордена, подернулся сероватой пудрой многолетней пыли.
От созерцания Фэйм отвлек недовольный шепот милорда:
– Не стойте, ради всего святого, и не глазейте по сторонам. Когда все кончится, я обещаю устроить вам экскурсию, а пока – за дело, мистрис Эрмаад.
Непохоже, чтобы самого канцлера этот почти воровской визит в родной дом тронул до глубины души или заставил испытывать какие-то сильные чувства. Росс деловито обыскивал каждый шкафчик, каждый ящик, а там, где натыкался на замок, пускал в ход отмычку, полученную во временное пользование от профессора Коринея. Хитроумный крючок, как утверждал мэтр, помогал далеко не всегда, но честно предупреждал, если в запоре использовалась магия. Он становился теплым на ощупь.
Ниал Кориней, как и положено магу, оказался полон сюрпризов. И дело не в подозрительной отмычке, а в активном и непосредственном участии во всех делах лорд-канцлера. Никто ведь не просил его ехать на правобережье, сторожить и присматривать. Росс решил, что пожилому человеку не хватает в жизни острых ощущений, в то время как его спутница продолжала верить в альтруизм профессора.
Было в этой комнате что-то очень личное, описывающее характер Джевиджа полнее, чем все эти шокирующие истории, доступные широкой публике. И Фэйм отчаянно пыталась уловить странную взаимосвязь между вещами, предметами обстановки и живым человеком. Вообразить, как он приходит сюда – усталый и мрачный, садится в массивное кресло, похожее на трон средневекового короля, такое же неудобное на вид, берет в руку перо… Помнит ли перо касание его твердых сильных пальцев, привычных скорее к сабле или палашу, чем к тонкой работе? Помнит ли кушетка тяжесть его тела, а маленькая плотная подушка, набитая овечьей шерстью, – его сны? Потому что лорд Джевидж все забыл.
Мистрис Эрмаад почти лениво выдвинула один из ящиков секретера и потеряла не только дар речи, но и чувство времени. Ее взгляд намертво прикипел к такой знакомой хрустальной шкатулке. Через толщу чистейшего, словно озерный лед, стекла серебро маски казалось сияющим внутренним светом, почти слепящим глаза. Лицо Росса Джевиджа – лицо крайне скрытного, сурового и непроницаемого человека, того, кто никогда не пустит внутрь своей брони, чей дух неимоверно силен и одновременно хрустально хрупок, а потому неприкосновенен никаким глубоким чувствам. И там, там за многолетними наслоениями внутренних запретов, за коркой убеждений и броней принципов, жил незнакомец, постучавшийся несколько недель назад в дверь вдовы Эрмаад. Открытие, ошеломившее Фэймрил до спазмов в горле, не дававших издать ни единого звука.
– Что там у вас? – спросил деловито Росс. – О!
Он несколько минут задумчиво изучал Личину, при этом хмурясь, щуря глаза и кусая внезапно пересохшие губы. Ему тоже не понравилось увиденное.
– Я бы на вашем месте, Фэймрил, не стал бы и лишнего мгновения доверять
«Поздно бежать. Слишком поздно. Даже если гнать станет прочь – не убегу».
– Но это тоже вы, милорд.
– Значит, мой жизненный опыт и память не самые лучшие в подлунном мире, – отрезал он. – Но они – опыт и память мои, они принадлежат по праву только мне, и я хочу получить все это обратно. И я получу.
Он получит. Теперь Фэйм отчего-то совершенно не сомневалась – он получит все и сполна. И любой ценой.
– Поздно отступать, моя дорогая мистрис Эрмаад.
Сказал тем же тоном, которым, должно быть, отдавал приказания своей Южной армии, стоя на холме Эгрейс. Газеты писали, что позиция была настолько удобна, что артиллеристы вражеских расчетов могли видеть маршала Джевиджа сидящим на лошади, но он все время оставался вне досягаемости орудийных залпов. Помнится, Фэймрил очень сожалела о недостаточной дальнобойности кехтанских пушек.
«Наверное, подумал, что я не хочу возрождать к жизни такого человека, – подумала она отрешенно. – А я хочу?»
И сама же ответила:
«Я хочу, чтобы он вернул свое детство, юность, молодость, чтобы воскресла его память о родителях и о первой влюбленности, чтобы ожили воспоминания о победах и поражениях, о людях и странах. Этого нельзя лишать никого, даже
