Наоки и отец почтительно ждали.
— Совершенно не понимаю, — сказал маг, — зачем вы меня сюда позвали.
У Наоки словно сердце оборвалось.
— Говорил я тебе! — выдохнул отец с яростным шипением. — Говорил! Этот твой воин сопливы...
— ...лучший маг-целитель империи, — спокойно завершил маг начатую отцом фразу. — И все, что здесь можно сделать, он сделает гораздо лучше меня.
— Лучший ма... — начал было отец и задохнулся.
— Значит, помочь все-таки можно! — радостно воскликнул Наоки.
— Разумеется, — кивнул маг. — Ваш друг совершенно прав, юноша. Девочка еще не умерла. Хотя она и не жива. Она не отравилась и не могла отравиться. У нее очень тяжелый шок, вызванный каким-то неожиданным потрясением.
Впервые в жизни Наоки видел, чтобы отец опустил глаза, когда его в чем-то упрекнули.
— Шок этот мог оказаться и смертельным, — продолжал маг, — но, по счастью, этого не случилось. Однако он настолько глубок, что мне с ним не справиться.
— Так пусть этот приятель Наоки попытается! — воскликнул отец, недоверчиво глядя на волшебника. Эти слова его разочаровали: какой смысл приглашать мага, если он не в состоянии сделать свою работу? И предлагает, чтобы ее выполнил другой — да не кто-нибудь, а презренный воин, у которого молоко на губах не обсохло! Полно, да можно ли доверять рекомендациям такого человека? Шарлатан. А Наоки — остолоп. Нашел кого приглашать.
— Он не попытается, — сухо отпарировал маг, — он сделает. Все, что можно сделать.
Наоки оказался посообразительней отца.
— Все что можно? — переспросил он.
Маг кивнул, посмотрев на юношу с неожиданной теплотой и приязнью.
— Вашу сестру можно оживить, но не разбудить, — сказал он. — Разбудить ее может совсем другой человек.
— И потом на ней жениться, как во всех сказках? — ядовито поинтересовался старик. Маг вздохнул.
— Сомневаюсь, что певцу Санэ придет в голову подобная мысль.
— При чем тут певец? — оторопел Наоки.
На сей раз маг взглянул на него не просто тепло, но даже ласково.
— Вашей сестры нет ни в мире живых, ни в мире мертвых. А смерти она избежала благодаря вам, господин воин. Ведь именно вы в ее память сложили песню «Плач о сломанной иве»?
Наоки покраснел и кивнул.
— Благодаря вам она сейчас в мире песен, и, чтобы вернуть ее оттуда, нужен человек, способный там существовать. Насколько мне известно, ваш друг с ним встречался. Полагаю, со временем Санэ будет искать с ним встречи. Тогда ваш друг и передаст ему вашу просьбу.
— Белиберда какая-то! — вспылил неуступчивый старик. — Да почем вам знать, что приятель Наоки — тот самый маг-целитель и есть? Вы же с ним даже не виделись.
— Это он. — Голос мага вновь звучал резко и нетерпеливо. — Не так уж много в империи воинов с деревянным мечом. И учтите, что этот юноша лечил особ и познатнее вашего. Его светлость наместник Акейро, например, был весьма им доволен.
С этими словами маг откланялся и покинул усыпальницу. Отец стоял, налившись густой краской и открыв рот. Наоки зажмурился от восторга. Будь маг юной девушкой, он бы непременно расцеловал его за эти прощальные слова. Уж если что и заставит отца пригласить Кенета в дом, так именно они.
И отец, пускай и нехотя, действительно изъявил свое согласие. Воина, отмеченного благоволением его светлости господина наместника, в отличие от мага долго искать не пришлось. Зато его пришлось долго уговаривать.
— Да я в жизни никогда никого не воскрешал! — в отчаянии повторял Кенет. — Откуда ему знать, что я сумею, раз он сам даже и не пытался! И почему это все маги так уверены, что у меня всенепременно получится? Сначала когда наместник болел...
— Значит, наместника ты все же лечил? — перебил его Наоки.
Кенет вздохнул и сдался. Он бы и не сопротивлялся так долго, но ему было слишком трудно поверить словам неведомого ему мага. Да кто он такой, чтобы поверить — воин с деревянным мечом, волшебник-самоучка, молокосос деревенский! И все же он не мог отрицать, что в словах заезжего мага есть изрядная доля правды. Усердная работа над уставом принесла свои плоды. Не стоит врать самому себе: кой-какие магические способности у него действительно есть. И исцелять он, пожалуй, умеет. Еще в больнице он заметил, что в его присутствии в больных словно вливаются новые силы, но приписывал это чистоте и хорошему уходу. Да, но если вспомнить, как необыкновенно быстро оправился от ран Аканэ... и вовсе чудесное выздоровление Акейро... поневоле задумаешься.
Так ведь не к ложу больного звал его Наоки! Будь его сестра больна, Кенет бы себя уговаривать не заставил. Справится ли он? Или потешит сердце Наоки пустой надеждой, и только? Эх, вот бы с Хараи посоветоваться! Но дракон как раз отбыл куда-то по своим драконьим делам и предупредил, что раньше зимы не вернется. Стоит ли дразнить Наоки несбыточным?
Но в глазах Наоки застыла такая лихорадочная мольба, что Кенет уступил, несмотря на свои сомнения. И всю дорогу ругал себя на чем свет стоит за уступчивость. Ему ясно представилось, какую боль испытает Наоки, когда у него ничего не получится, и ему захотелось выпрыгнуть из лодки в темную вечернюю реку от одной только этой мысли.
Когда Наоки представил Кенета отцу, тот удостоил его лишь молчаливым ответным поклоном. Старик разрывался на части. Он совершенно не понимал, как ему обращаться с гостем. С одной стороны, гость был облачен в ненавистный синий хайю — да в прежние времена старик бы его и на порог не пустил! С другой стороны, именно он лечил самого господина наместника и его светлость остался им премного доволен. Не шутка ведь! Да, но он так возмутительно молод — моложе сопляка Наоки. И это великий целитель? Правда, знаменитый маг именно таким образом его и отрекомендовал. А, да чтоб ему пусто было, этому старому фокуснику!..
Совершенно запутавшись, старик не знал, что сказать, но Кенет от него слов и не ждал. Он мучительно ожидал совсем другого — хоть какого-нибудь наития, которое подскажет, как ему быть. Наитие не приходило. Молчание затягивалось, делаясь с каждой минутой все более невыносимым. Кенет даже обрадовался, когда Наоки взял его за руку и повлек в усыпальницу: он понадеялся, что хоть там его осенит.
Ничего подобного. При виде гробницы Кенет ощутил прежнюю пустоту в мыслях, и его охватило отчаяние. Формулу замыкания он произнес, едва не перепутав слова, и вновь беспомощно замолк, уставясь на полированный белый нефрит.
— Открыть гробницу? — поинтересовался отец Наоки, иронически наблюдая за Кенетом.
— Что? Д-да, пожалуйста, — пробормотал Кенет, — откройте.
Отец собирался кликнуть слуг, но слова бестолкового мага, по всей вероятности, означали «откройте сами», что пришлось ему явно не по вкусу. Но ничего не поделаешь: Наоки и отец, кряхтя, приподняли тяжелую крышку и сняли ее с гробницы.
Мускулы воина ходуном ходили под синим хайю — залюбуешься. А старикан держится так изящно, словно не тяжести ворочает, а на каком-нибудь императорском приеме выступает плавно. Кенет был уничтожен, подавлен. Никогда в жизни он не видел, чтобы человек двигался с таким изяществом. Движения Аканэ были ловки и гармоничны, как и подобает воину, — но и только. Да что там Аканэ! Самому князю Юкайгину до отца Наоки далеко. Князь вел себя всего лишь величаво. А старик проделывает все с такой церемонной изысканностью, что завыть в пору. Это же надо — легким движением лопаток дать понять гостю, что он остолоп и деревенщина и делать ему здесь решительно нечего.
У Кенета тоскливо заныло в груди. Старик мешал ему, мешал одним своим присутствием. И без него Кенету было отчаянно трудно сосредоточиться, а при нем — и вовсе невозможно. Каким же ничтожеством Кенет ощущал себя в его присутствии, каким непроходимым болваном! «Не смогу, — пронеслось у него в голове, — ничего не смогу». Счастливчик Наоки — семи лет сбежал из этого кошмарного дома. Как он и
