воды зачерпнуть Дичку нечем. Собака он. Рук у него нету.
— И... что же он сделал? — спросил эльфийский король — тихо, очень тихо.
— Побежал к реке, что ж еще? — сдавленно промолвил Лерметт. — Окунулся, возвратился назад и стал кататься по траве. Огонь сбивать. Потом опять к реке сбегал. И опять. Обгорел, конечно, страшно, почти вся шерсть слезла. Отец когда очнулся, не сразу его и узнал.
Лерметт сглотнул застрявший в горле сухой комок. Он помнил, как выглядел его любимец, неизменный спутник и участник его детских игр, когда вернулся домой — а ведь Дичка пользовали самолучшие лекари и маги. Конечно, когда за дело принялся Илмерран, оно сразу же пошло на лад. Ожоги зажили, раны затянулись, шерсть отросла густая, блестящая — лучше прежней. Эх, вот бы тогда Дичку попасть какому-нибудь эльфу в руки — мигом бы исцелился! А что — Арьен вот коней исцелил... навряд ли эльфы почли бы зазорным предложение заняться обгорелой собакой. А хоть бы и сочли — подумаешь, нежности какие! Дичок и не такого заслуживал.
— Отец, хоть и сам едва стоял, на руки его поднял, — прежним сдавленным голосом промолвил Лерметт. — И к реке понес. Напиться чтобы, и вообще... а потом отец поймал лошадь.
Ренган вопросительно взглянул на рассказчика.
— Там их много таких было, которые уже без всадников, — пояснил принц. — К огню они не совались, а просто носились вокруг. Перепуганные насмерть. Спокойную лошадь изловить невелик труд, а вот такую обезумевшую, да после удара по голове, да с поврежденным плечом... но все-таки отец ее поймал.
— А дальше? — жадно спросил Эннеари, ибо Лерметт замолчал.
— Дальше оружием каким-никаким разжился. Покойникам оно ведь уже и ни к чему, верно? — рассудительно заметил Лерметт. — Как сумел, в седло взгромоздился, Дичка подле себя на лошадь взвалил и отправился беглецов назад заворачивать.
Арьен внезапно расхохотался в голос.
— Нет, ты только подумай! — воззвал он в ответ на удивленный взгляд Лерметта, когда хоть немного отдышался. — Ты только себе вообрази! Они ведь короля мертвым сочли, комариные души. Мертвым, понимаешь? Оттого и удрали с перепугу. Вот ты себе и представь: навстречу им откуда ни возьмись является из мрака ночи его покойное величество, конно и оружно, да еще и с собакой! На что хочешь об заклад бьюсь — они со страху от эдакой жути призрачной так дернулись, что степняков насквозь протаранили!
— Знаешь, — усмехнулся Лерметт, — я об этом раньше не думал... но скорее всего, ты прав. Наверняка так оно и было. Разгневанный покойник пострашней живого врага будет. Наверное, потому их и удалось развернуть так легко. Они сам развернулись и дали деру. Как раз со степняками и сшиблись — а у тех на плечах уже преследователи висят. Честь по чести в клещи взяли. А там и помощь подоспела. Войне, понятное дело, на том не конец, но длилась она на удивление недолго. Может, потому что внезапного вторжения в результате не получилось. Ну, и те, на кого отец со своим отрядом наскочил, все до единого либо в плен угодили, либо просто полегли. Получается, разбили их малой силой, а помощи они своим никакой оказать не успели, а уж тем более к основной армии присоединиться.
— А собаку вылечили? — требовательно спросил Арьен, упорно не желавший оставлять основную тему в стороне.
— Конечно! — возмутился Лерметт. — Неужели так бы и оставили калекой? Вылечили, крепче прежнего стал. Такой здоровущий да чернущий, что просто смотреть страшно.
— Мне бы его тогда в руки! — азартно воскликнул Эннеари.
— Еще бы, — растроганно согласился Лерметт. — Люди в целительском искусстве по сравнению с вами вполовину не так сведущи.
— Тогда король и распорядился сажать собаку за стол? — ровным голосом спросил Ренган, отчего- то не подымая глаз.
— Конечно, — усмехнулся Лерметт. — Когда заканчивается война, начинается пора наград. Все, кто уцелел, получают, что заслужили.
— И кто же что заслужил? — прежним ровным голосом осведомился король эльфов. Лерметта его вопрос слегка позабавил. Король остается королем, над кем бы он ни властвовал — над людьми, над эльфами... да хоть над лягушками болотными! Еще бы одному владыке не расспросить о том, как его венценосный собрат решения принимает!
— Ну, первым делом — столица, — жизнерадостно пустился в перечисление Лерметт. — На сей раз со степняками не просто стычка была, а вторжение самое настоящее. Одними рыцарями да лучниками не обойдешься. Горожане это живо смекнули. Такое ополчение выставили, что — ну... Пол-Найлисса под копье встало, никак не меньше. Отец тогда городу подарил Малую Ратушу. — Он неожиданно ухмыльнулся. — Вообще-то она втрое выше Большой Ратуши получилась, так что ее чаще Рассветной Башней называют. Невиданной красоты здание. Двенадцать лет стоит, а все народ не нагляделся.
— Насчет горожан я уже понял, — суховато перебил его король, — и насчет собаки тоже. Но я не о них спрашивал. Те трусы, что бросили твоего отца умирать в огне — с ними он что сделал?
Ухмылка Лерметта просияла невыразимым наслаждением.
— Наградил, — подчеркнуто спокойно ответил он.
— Как?! — На сей раз удивление эльфийского короля было не только непритворным, но и почти неприкрытым. Арьен, напротив, затаил дыхание, ожидая подвоха, несомненно скрытого под будничным тоном Лерметта.
— Как?! — снова взмолился Ренган.
— Весьма своеобразно, — ответствовал Лерметт. — Каждый получает то, что заслужил. Именно так. Те, кто в Битве Береговых Огней струсил, получили выложенные золотом ножны, уйму умопомрачительных побрякушек — и полное забвение. Навсегда. Ни слова укора, ничего... просто и война, и мирная жизнь теперь обходятся без них. Такая вот опала — не тяжкая, позолоченная, зато пожизненная.
— А-а! — выдохнул Ренган. — Понимаю. А... тот, кто крикнул: «Король убит»?
— Тоже, — пожал плечами Лерметт. — Зачем его среди прочих выделять? Остальные тоже хороши. Им эти ножны золотые поперек жизни встали. Позор самый настоящий, оглушительный. Кто не дурак, тот понял... а кто дурак, тому объяснили. У нас теперь в Найлиссе если кому желают заслуженного позора, так с тех пор и говорят: «Чтоб тебе золотые ножны навесили!» Ну, а кто не струсил и головы не потерял, кто без всякой надежды жизнь сохранить бросился врагов преследовать... с них, собственно, и начался Орден Собаки.
— Какой-какой орден? — опешил эльфийский король, едва было успевший прийти в себя.
Лерметт улыбнулся — гордо и немного печально.
— Ошейник золотой с самоцветами нацепить, за стол усадить — это собака понимает, верно? — мягко произнес он. — А только за такое самоотвержение, за такой подвиг маловато выходит. Ведь если бы не Дичок, отец бы и в самом деле погиб — а что бы тогда было с королевством? И вообще с Правобережьем? Когда бы еще тех степняков остановили да в степь выкинули? И с какими потерями? Как ни смотри, а одного только места за королевским столом мало. Вот тут и думай — чем собаку наградить? Землей не оделишь — собака ведь, не человек, управлять наделом не может... хотя я вот и посейчас думаю, что он бы получше многих людей хозяйствовать сумел. Титул без земли — звук пустой. Одно только и оставалось: рыцарский орден учредить в песью честь. Орден Собаки. И принимают в него не за всякий даже подвиг, а только за такой, когда рыцарь жизни своей не жалел. За великую верность и самоотверженность. За меньшее орденское кольцо на средний палец не надевают.
И тут неугомонный Арьен выказал исключительно несвоевременную наблюдательность.
— А почему ты свое кольцо на мизинце носишь? — встрял он.
Принц Лерметт, Его Высочество наследник престола, многоопытный дипломат, покраснел так, как не краснеют ни послы, ни принцы — мучительно, глубоко и тяжко.
— Потому что оно мне стало мало, — сорванным голосом сообщил он, отворотясь.
Король Ренган устремил на него очень и очень странный взгляд, но Лерметт, весь во власти смущения, ничего даже не заметил. Воспоминание нахлынуло на него и, словно неудержимая волна, накрыло с головой...
