только.
— Спасибо, — тихо добавил Эннеари.
Сестра окинула его испытующим взглядом.
— Вот теперь верю, — кивнула она, повернулась и ушла обратно к телеге, машинально накручивая на палец прядь волос — непреложный знак того, что поверила брату все-таки не до конца, но решила не обижать его лишним присмотром. И напрасно: Эннеари ей не солгал — да он и вообще практически не умел лгать. Он и в самом деле уже решил, что станет делать.
Решение снизошло на него мгновенно. Именно поэтому Эннеари и не сомневался в том, что оно верное. Он решил, что последует за Лерметтом — хоть бы и без дозволения отца. Но это во-вторых. А во- первых, он сначала отыщет Лоайре. Ведь если Лерметт прав — а в словах друга Эннеари и не сомневался — то Лоайре уже полтора года провел в плену. А еще он больше двух недель ничего не пил и не ел — разве что вывертень оставил пленнику съестной припас: ведь смерть Лоайре никак уж не была магу на руку. Что ж... может, и оставил. Но даже и в этом случае заставлять Лоайре ждать избавления хоть один лишний день, хоть один час — мерзость неискупимая, и Эннеари ее на душу не примет. И того уже времени довольно, что он потерял, рассевшись на камне — ни дать ни взять, ящерка погреться на солнышке пристроилась. Сперва растерялся, потом раздумался... нет уж, хватит. Лоайре надо найти, и как можно скорее, а уже потом отправляться вдогонку за принцем. Никуда Лерметт не денется на своей Мышке. Черный Ветер эту невзрачную лошаденку шутя догонит. Конечно, выносливости у нее не отнять, что правда, то правда, но и только. Черный Ветер ее полудневный путь за три часа перекроет с избытком. Может, и того скорее. Да и дорога конная через левую седловину одна, свернуть с нее некуда.
Одним словом, незачем торопиться седлать коня. Сейчас черед Лоайре, а не Лерметта. Ему покуда помощь нужнее.
Эннеари поднялся с камня, заложил руки за спину и побрел через луг, в раздумье уставясь себе под ноги. Он шел, не оглядываясь, и потому не видел, что отец шагнул было вслед за ним и едва не попытался окликнуть, но все же смолчал и опустил голову, словно бы непроизнесенный оклик все же сорвался с его уст, а сын и не подумал ответить.
Где искать Лоайре, Эннеари знал очень даже хорошо. Где же, как не у него дома! Беда в том, что знание это не давало Эннеари ровным счетом ничего... ну, или почти ничего.
Лоайре недаром носил прозвание Веселый Отшельник. Он действительно любил повеселиться в хорошей компании, и ни одна авантюра без него не обходилась: где куролесят, там и Лоайре. Но одиночество Отшельник любил с неменьшей силой страсти и предавался ему ничуть не реже, чем разудалым выходкам, причем не где-нибудь, а у себя дома. Любитель почудесить, он и дом соорудил себе под стать. Более невозможного строения свет не видывал. Уж на что гномов ничем не удивишь, а Илмерран, когда еще обитал в Долине, в бытность свою наставником Эннеари и других юных эльфов, при виде дома Лоайре только крякал. Ох, как же Эннеари не хватает сейчас старого гнома! Если кто и понимал, как устроен дом Лоайре, так только он... разумеется, при условии, что это устройство и вообще способен понять хоть кто-нибудь помимо его создателя. Впрочем, гномы и не такое могут понять. Тем более что именно у Илмеррана Лоайре и увидел впервые шкатулку с секретом. Гномы обожают подобные забавы. Вытесать из камня хитромудрые детали, приладить их друг к другу так, чтобы и следа видно не было, замочек ложный навесить — поди, открой, если времени не жаль. У Илмеррана было восемь таких ларчиков-головоломок — одна красивее другой, и все открываются по-разному. Поначалу они стояли без дела, но со временем Лоайре повадился таскать у гнома свитки с заклятиями для стрел. Илмерран искренне полагал, что для оружейника Лоайре еще молод, а потому упрятал свитки по шкатулкам, о чем и сообщил нахальному ученику с подобающей случаю назидательностью. Дескать, не старайся, дружок, не созревши да с ветки упасть. Погоди, пока до подобных познаний дорастешь, а тогда уж за них и хватайся. А до той поры свитки полежат в полной безопасности. Нечего малолеткам, еще первую сотню годов не отсчитавшим, за взрослые чары приниматься.
Эннеари никогда не забудет, как ослепительно улыбнулся Лоайре, услышав это чадолюбивое заявление. Какое там забыть — даже и сейчас при одном воспоминании на его губы так и просится ответная улыбка. Невозможно даже воспоминанию о той минуте не улыбнуться — а тогда Илмерран, и тот не устоял. Так разулыбался в ответ, что борода веером пошла, и только после спохватился и строгость на себя напустил. А Лоайре взял со стола одну из шкатулок и попросил подарить ему то, что лежит внутри, если он сумеет ее открыть. Эльфы — не гномы, у них подобные диковины не в чести... немудрено, что Илмерран согласился. Он был уверен, что нахальный юнец нипочем не откроет ларчика. Вот только упрямее Лоайре в Долине отродясь никого не бывало. Шкатулку он открыл меньше, чем за полчаса.
Илмерран битых три дня клял свое совершенно негномское легкомыслие, ворчал, бухтел и вообще ходил чернее тучи, но слово сдержал. Он подарил Лоайре не только свиток, но и шкатулку — как, впрочем, и остальные семь. Мудреные ларчики переходили во владение Лоайре по мере того, как он открывал их один за другим. Иные отпирались почти сразу, над другими приходилось поломать голову денек-другой. В этом причудливом состязании между учеником и учителем победа осталась за учеником, но Илмерран так не считал: Лоайре проникся прелестью подобных головоломок до глубины души — а значит, кое-что гном все- таки выиграл.
Шкатулками Лоайре был очарован безраздельно. Друзья подтрунивали над ним за это увлечение, но он даже не давал себе труда отшучиваться. А потом шутки и вовсе стихли — потому что и дом свой Веселый Отшельник выстроил на манер гномьих ларчиков.
Этот совершенно непредсказуемый дом представлял собой дикую смесь шкатулки с секретом, лабиринта и картинки-перевертыша из тех, на которых вроде бы нарисовано что-то одно — а если приглядеться как следует, то совсем даже другое. Одних бы ложных дверей и мнимых стен с лихвой достало, чтобы несведущий гость лишился рассудка, пытаясь войти в дом или выбраться из него без помощи хлебосольного хозяина. Мало того, этот взбесившийся ларчик постоянно менялся. Едва только Лоайре наскучивал прежним его видом, как вчерашняя стена отправлялась на место потолка, пол заменял двери... откровенно говоря, Эннеари не раз казалось, что Лоайре для того и пускается во всевозможные эскапады, чтобы сбежать из собственного дома, поскольку просто-напросто разобрать его по досточкам дурацкая гордость мешает, а постоянно жить в этом доме и не рехнуться даже гному не под силу. Может, и так. Во всяком разе, Илмерран заявил, что если Лоайре вздумает поехать в Арамейльский Университет, где всем заправляют гномы, он добьется, чтобы молодому эльфу зачли это строение вместо вступительного экзамена. Лоайре бы и поехал — всем ведь известно, что даже среди прочих гномьих университетов Арамейльскому нет равных и поступить туда нелегко. Вот только по присущей ему причудливости нрава Лоайре все никак не мог решить, какое же ему избрать отделение... а потом Илмерран уехал куда-то... а уж совсем потом Лоайре вроде как и раздумал уезжать... то есть ничего он не раздумал, а просто попался в плен вывертню. И вывертня он, между прочим, сам в дом впустил, а то и привел, приняв за кого-то другого. Да, именно так все и было. Иначе бы вывертню в этот дом нипочем не войти, будь он хоть трижды, хоть четырежды магом. А вот Эннеари впустить в дом некому. Он сам должен найти вход. И что еще хуже, сам должен найти в нем его хозяина.
Кровь почти уже не сочилась из растресканных губ. Только одна маленькая вязкая капелька выступила из ранки, и Лоайре, с трудом приоткрыв рот, слизнул ее сухим кончиком распухшего языка. Запах воды, восхитительный и дразнящий, словно смех, сводил с ума. Лоайре чувствовал, что у него больше нет сил терпеть — душевных сил. К счастью, телесных сил, потребных для того, чтобы доползти хотя бы до кувшина с водой, у него тоже не было. Иначе бы он не удержался. Он так слаб... слабее даже, чем его воля — и это хорошо. Это лучшее из того, что с ним могло случиться — кроме разве что чуда, а рассчитывать на чудеса неразумно. Никаких чудес — просто возможность в кои-то веки противостоять своему врагу. Отомстить ему... а может, и победить — кто знает? Хоть смертью своей, мразь, а я с тобой разочтусь — поглядим, что ты тогда запоешь?
Лоайре давно уже понял, что мучителю своему он зачем-то нужен живым. Непременно живым. Пусть не сразу, но понял. Сразу-то он ничего не понимал... что поделаешь, умом такого не понять. Знаний, почерпнутых из старинных трактатов, для этого никак уж не довольно. В трактатах ни о чем подобном не пишут. Лоайре всегда был книжным мальчиком, буквоглотом... страшно и помыслить, ведь он себя умником считал, а сам столького не понимал и не знал!
