Это оказалось не просто дольше, а гораздо дольше. И куда более мучительно, чем Лоайре представлялось, когда он принимал решение. Не будь желанная цель — навредить врагу — столь велика, он бы не выдержал. Но он смирял себя и терпел — и когда потрескались пересохшие губы, и когда он начал мечтать, чтобы высохшее горло тоже покрылось ранами — ведь из них пойдет кровь и смочит истерзанную гортань — и даже тогда, когда оно и в самом деле пошло кровавыми ранками. Он держался и ждал.
Но тело его не желало смириться. Раньше Лоайре ненавидел свое лицо, украденное магом, теперь же он возненавидел свое тело, подло предавшее его — ох, как же подло! Для Акеритэн он, получается, слишком молод — зато для ни-керуи в самый раз. Вот чему-чему, а «узкой смерти» его научили. Да ведь все наоборот! Это для ни-керуи он слишком молод — слышите, вы?! Будь он старше, он лучше владел бы ни- керуи, лучше владел своим телом, он мог бы ему приказать, мог бы удержать, не позволить... Проклятое тело знать ничего не хотело ни о каких магах. Оно хотело жить. И всякий раз, когда сгорающий в лихорадке Лоайре приближался к опасному пределу, оно самовольно соскальзывало в ни-керуи. Ненадолго, на несколько дней, а то и часов... но ведь у Лоайре всякий день на счету. Ему срочно нужно было умереть — а тело не желало покориться этой необходимости, и он не мог, не умел совладать с ним, не знал, как. «Узкая смерть» вот уже четырежды преградила путь смерти настоящей. Тело в ни-керуи не нуждается ни в чем и не умирает, ему не нужна вода... вода, которая пахнет так сладостно, что в неистовой свежести этого запаха растворяется все и вся — и боль, и палящий жар, и медленный гул вязкой крови в ушах, и тяжелые удары пока еще непокорного сердца... нет, это не сердце... это снаружи... нет, о нет!
Шаги приближались. Лоайре был так потрясен своим горем, что даже застонать не сумел. Напрасно. Все оказалось напрасно — и самоубийственный порыв, и смертные муки... все напрасно. Он претерпел то, что было превыше его сил — и оказался побежден. Он опоздал умереть. Маг вернулся раньше.
О том, что сотворит с ним маг, найдя своего пленника исхудавшим вдвое, истерзанным добровольной жаждой, полумертвым, Лоайре отчего-то даже не подумал. Собственная участь уже не казалась ему чем-то важным и значительным. Важно было другое: он пытался воспрепятствовать магу — и не сумел.
Когда Лоайре увидел лицо, избранное магом для сегодняшнего визита, его аж скрутило от непосильной ненависти. До сих пор в своих издевательствах маг все же не переступал некоего предела. Намеренно терзая Лоайре лицами и голосами друзей, он еще ни разу не надел облика, в котором впервые вошел в этот дом. Лицо друга, улыбающееся из предрассветных сумерек... до сих пор магу хватало ума не возвращаться к облику того, кому Лоайре доверял безгранично. Видать, он все же опасался, что доведенный до крайности пленник может что-нибудь этакое и утворить — не с ним, так с самим собой. Видать, он все же понимал, что это лицо и станет для Лоайре той самой последней крайностью, после которой ничто уже не страшно и ничто не может принудить к повиновению — ни угрозы, ни муки, ни даже магия. Очень даже понимал — до нынешнего дня.
При виде горестного и гневного изумления на этом краденом лице — да как он смеет, вор! — у пленника сердце зашлось от негодования. Лоайре — откуда только силы взялись! — приподнялся на локтях.
— Пшел вон, мразь! — яростно просипел он. — Я не буду пить. Не дождешься.
Горестное изумление сперва окаменело, а затем сменилось улыбкой тяжелой злости — чего Лоайре и ожидал. А вот слова, сопровождавшие улыбку... слова были неожиданными совершенно. Настолько, что Лоайре в первое мгновение не поверил своим ушам.
— Так, — произнес хорошо ему памятный голос. — Ясно. Это я очень даже понимаю, — и помолчав, добавил. — Ладно. По правде говоря, я рассчитывал на твою помощь. Ничего, обойдусь. Некогда мне тебя убеждать и уговаривать. Вот только я, покуда тебя искал в этой взбесившейся шкатулке, едва сам не рехнулся. И дорогу запомнил плохо. Так что не обессудь — если я опять заплутаю, долго искать не буду, а просто какую-нибудь стенку разнесу.
Оцепеневший Лоайре не успел опомниться, как был схвачен и взвален на плечо.
Дорога к выходу была недолгой. В голове у Лоайре мутилось, и он не запомнил — вправду ли какую панель разнести пришлось или это ему только так показалось. В чувство его привел лютый холод... странно, ведь в Долине не бывает зимы... а уж зеленого снега и вовсе нигде не бывает... но если это не снег, если это не зима, почему же тогда ему так холодно?
— Сейчас, — шептал голос друга, — потерпи немного...
В горло Лоайре скользнула тонкая струйка воды. Лоайре обреченно закрыл глаза и глотнул. Он не верил, не мог поверить, что все это — не очередная особо изощренная пытка, а взаправдашнее избавление, но ему было все равно.
Вода обожгла гортань дикой болью, но даже и боль эта была восхитительной. А еще лучше была прохлада, сжимающая его виски. Она вливала в него жизнь, силу, освежала выжженный жаждой рассудок.
— Свет и Тьма! — взвыл рядом кто-то голосом Лэккеана, и Лоайре невольно открыл глаза.
— Смени меня, — распорядился тот, первый. — Или... нет, у тебя силенок не хватит. Живо беги за Илери. Скажи ей, здесь как раз для нее работа. Сам я не управлюсь. Ну, быстрей — одна нога здесь, другая там!
По земле разнесся перепуганный топот. Глаза Лоайре раскрылись еще шире. Маг, само собой, мог бы и сменить личину. Он мог бы в этом новом образе вытащить Лоайре из дома, нежданно обернувшегося темницей. Но он не стал бы звать целительницу — тем более Илери, способную не просто вырвать у смерти вожделенную добычу из когтей, а заставить эту самую добычу отдать своеручно, по доброй охоте, не поцарапав. Ведь если Лоайре выживет, он сможет мага разоблачить... нет, похититель лиц не стал бы звать Илери... и он не стал бы вливать свою силу и здоровье умирающему... не сказано, что он, будучи человеком, и вообще это умеет... так, значит...
Кто сказал, что нет ничего хуже отчаяния? Надежда мучительнее во сто крат.
— Арьен... — прошелестел Лоайре, боясь поверить и боясь не поверить. — Это и правда ты?
На усталом лице Эннеари промелькнула донельзя грустная улыбка.
— Первой из шкатулок ты открыл ту, что из крапчатой яшмы, — задумчиво произнес он. — Хотя... нет, не годится, это и другие видели. Тогда вот: когда ты отгрохал свою кретинскую коробочку с секретами, ты решил первым делом заманить туда Илмеррана, закрыть дверь и посмотреть, скоро ли он сумеет выбраться, и я битых три часа тебя уговаривал этого не делать... вот уж об этом точно никто, кроме нас двоих не знает, если только ты не проболтался. Впрочем, тоже не годится. Надо что-нибудь из тех времен, когда мага этого и на свете не было, иначе у тебя может сомнение остаться... а, вот! Знаю! Когда Ниест в первый раз смастерил кораблик...
Лоайре покраснел до корней волос. Это случилось без малого восемьдесят лет назад, и ему до сих пор было стыдно за ту детскую выходку.
— Арьен! — взмолился он. — Прекрати, слышишь? Сейчас же перестань!
— Уже, — покладисто согласился Эннеари. — Уже перестал. Зато теперь ты точно знаешь, что я — это я.
Да, теперь Лоайре знал. Потому что Арьен никогда, никогда, нипочем, никому не рассказал бы про историю с корабликом, как не рассказывал все эти годы. И магу, под какой бы личиной он ни предстал перед Эннеари, никогда этой истории не узнать. Возле Лоайре сидел, дожидаясь прихода сестры, настоящий, неподдельный Арьен. И знание этого наполняло Лоайре таким счастьем, какое он уже не считал возможным.
— Арьен, — тихо сказал он, — ты не думай... просто... понимаешь, этот маг... в то утро, когда я открыл ему дверь, он пришел с твоим лицом и позвал меня твоим голосом.
— Больше не позовет, — твердо пообещал Эннеари. — Он мертв. Мертвее не бывает. Не бойся. Краденых лиц больше не будет. Слово даю.
Он замолк и чуть сжал плечо Лоайре, вливая в него новую порцию силы.
— Как ты меня нашел? — спросил Лоайре. Спросил не потому даже, чтобы его это интересовало. Просто ему хотелось, чтобы Арьен не молчал. Хотелось слушать и слушать звуки неподдельного голоса, слушать еще и еще, наслаждаясь его несомненной, незыблемой подлинностью.
— Собственно говоря, — откликнулся Арьен, — нашел тебя не я, а один человек.
Лоайре удивленно огляделся по сторонам.
