– М-ма! – гордо ухмыльнулось чудище.
Как и простые сатиры, рикирал дак похотливы и распутны до безобразия – гребут под себя все, что движется. Женщин, мужчин, детей, животных – всех подряд. Сатиры предпочитали охотиться за нимфами. И рикирал дак разделяют их вкусы – в лесах и горах Кавказа тоже водятся эти прекрасные девы-божества. Так, Ткаши-мапа была красавицей-оборотнем, богиней лесов и животных. Впрочем, тоже не безгрешной – немало охотников стали жертвами ее чар…
– М-мммэээ… – задумчиво проблеял Очокочи, оглядывая Кащея. – М-мммээээ…
Цокая копытами, он прошелся взад-вперед, кое-как прилепил оплывшую свечу к одному из скалящихся черепов, и с любопытством потыкал Кащея пальцем. Под нажимом острейшего когтя сизая кожа прорвалась, потекла черная кровь. Очокочи брезгливо поморщился – та дрянь, что наполняла вены царя нежити, источала нестерпимое зловоние.
– Мм-ммэк! – рявкнул он, приблизив козлиную морду к лицу старика. – Ммм-мак! Мэ?..
– Не думаю, что тебе понравится, – равнодушно ответил Кащей. – Но если хочешь – проверь.
– Ммм-ма! – фыркнул Очокочи, втягивая воздух широкими ноздрями.
Рикирал дак подался вперед… отшатнулся… снова приблизился… снова отступил… И в конце концов челюсти сомкнулись на руке Кащея. Клыки-бритвы с легкостью отхватили добрый кусок плеча.
На козлиной морде отразилась задумчивость. Чудище пережевывало кровоточащее месиво с той же флегматичностью, что обычные козы – траву. Кащей взирал на это с полнейшим равнодушием – уродливая рана уже успела бесследно раствориться.
– Ммм-м-ммэээээк!!! – заревел Очокочи, распробовав как следует. – Ммм-мммэээээк!!!
Изжеванный мясной шмат, сочащийся черной кровью, вылетел из пасти, словно стрела, и впечатался в стену. Крохотные глазки топорогрудого налились кровью, на губах выступила пенная слюна. Плоть бессмертного царя на вкус оказалась хуже любой тухлятины – такое не станет жрать даже самый отпетый падальщик.
Взбешенный рикирал дак принялся рвать прикованного пленника когтями и грудным лезвием. Кащей невозмутимо висел, нисколько не протестуя. Раны срастались едва ли не быстрее, чем Очокочи их наносил.
Спустя некоторое время чудище утомилось и уселось на пол, тяжело дыша и утирая пот. Кащей по- прежнему взирал на него с полнейшим равнодушием.
– Мм-маак! – тоскливо выдохнул Очокочи. – Мм-мааа!
– Да, мне это уже говорили, – согласился Кащей. – Ты не первый, кто пытается меня прикончить. И, полагаю, не последний.
– Мммэээ! – фыркнул Очокочи.
– Все равно ничего не получится. Я бессмертный.
– Мэ?
– Да, как боги. Даже больше.
– Мм-мэ? Ммма-м-мммэ?! – жадно уставился на него старый рикирал дак.
– Ты угадал. Мое имя – Кащей, сын Вия.
– Мммэээээээ?! – с надеждой загорелись глаза Очокочи. – М-маааа!
– Сначала освободи меня, а там посмотрим.
Очокочи порычал, попыхтел, но потом все-таки нерешительно дернул одну из цепей. Потянул сильнее… сильнее… сильнее… еще сильнее и… упал навзничь. Цепи тихо зазвенели, словно насмехаясь над неудачливым сатиром.
Рикирал дак бешено зарычал и начал носиться по пещере, бодая стены козлиными рогами. Кащей взирал на это с каменным безразличием.
Через некоторое время Очокочи все же успокоился и вновь принялся за работу. Выдернуть или разорвать цепи ему так и не удалось, но после долгих усилий он хотя бы сумел вытащить костыль из груди Кащея. Из рваной дыры хлынула черная кровь, но уже через несколько мгновений буйный поток унялся, а впалая стариковская грудь зажила, приняв свой обычный вид.
Топорогрудый сатир взвесил вырванный костыль на ладони, отбросил его в сторону, что-то невнятно проблеял, махнул мохнатой рукой и уселся в углу. Рогатая голова устало клонилась на грудь, ссутуленные плечи подрагивали от перенапряжения. Старый рикирал дак еще раз что-то мекнул, а потом растянулся на холодном полу и прикрыл глаза.
– Вставай, – холодно приказал Кащей. – Вставай и работай.
– М-м-ммээээ…
– Уже? Что-то очень быстро.
– Мааа!!! Мэ-мэ?!
Кащей на миг задумался. Вопрос был резонным.
– Принеси мне воды, – равнодушно предложил он.
– Мээээ?!
– Тебе лучше знать. Ведь это ты живешь здесь, не я.
– Мэ… – неохотно кивнул Очокочи, с трудом поднимаясь на ноги.
Огарок свечи, и без того почти догоревший, он прихватил с собой, оставив Кащея в прежнем мраке.
