Однако постепенно боярин начал улыбаться – на лице князя Всеволода отчетливо проступал нешуточный гнев. Ему совсем не понравилось услышанное от Яромира. В глазах заблестела ярость, губы искривились, на лбу проступила кровеносная жилка.
– Так, говоришь, захворал Глебушка? – подчеркнуто спокойно уточнил Всеволод. – Не смог, значит, ко мне в гости явиться, так?..
– Не смог, княже, – развел руками Яромир, с тревогой глядя на эту жилку. – Захворал батюшка Глеб, ага.
– Ага… Вот оно как… Ну, пусть выздоравливает, бедолага… А может, по такому случаю отложить сватовство-то? – ласково улыбнулся Всеволод. – Куда спешить-то? Перенесем на следующий год, чтоб уж все по чину…
– Никак нельзя! – выскочил из повозки Иван. – Никак нельзя, княже!
– А это что у нас за диво такое? – смерил его презрительным взглядом князь. – Уж не меньшой ли Берендеич?.. Вот, значит, кого Глебушка мне заместо себя подсовывает?.. Ваньку-Дурака?..
– А чего?.. – обиженно утер нос рукавом Иван. – Чего как че, так Ванька?.. Али не люб?
– Умолкни, дурак!.. – еле слышно прошипел Яромир, пихая княжича локтем. Тот сдавленно охнул, но все же замолчал.
– Гони их в шею, княже!.. – зашипел Мирошка, подпрыгивая и звеня бубенцами. – Гони-и-и!.. Объедят же тебя!.. Все меды хмельные выпьют, нам с тобой ни капельки не оставят!
– Ладно уж, гости дорогие, прошу на пир… – криво усмехнулся Всеволод, угрюмо взирая из-под насупленных бровей.
– Кому сказано, гони их, дурак такой!.. – взвился скоморох. – Тоже князь – на роже грязь!
Князь недовольно поморщился и отвесил дурачку легонькую затрещину. Мирошка подпрыгнул, звякнул колпаком и бросил в сторону Яромира хитрющий взгляд. Они с оборотнем какой-то миг смотрели друг другу в лицо, а потом одновременно осклабились в одинаковых ухмылках. Иван непонимающе переводил глаза с одного на другого.
Челядь, прибывшую с поездом, отправили в людскую – им угощение выставили там. А вот знатных гостей – в гридницу, на торжественный пир.
Роскошная гридница у князя владимирского – столбы расписные, потолок золоченый, во главе стола княжеский трон стоит на трех ступенях, атласным ковром выстеленных. Все кругом каменьями самоцветными украшено, на стенах иконы висят в рамах драгоценных, с икон святые лики глядят, благодатью Божией осеняют.
Лепота!
Войдя, Иван уселся в конец стола, на самое последнее место. Князь Всеволод, уже успевший пристроить венценосное седалище на трон, вновь криво усмехнулся, махнул рукой и негромко крикнул:
– Выше садись, друже, выше!
Вот теперь княжич с готовностью пересел на место почетное – теперь можно, теперь вежество соблюдено. Куда хуже, коли наоборот случится – сядешь рядом с хозяином, а тот сгонит, велит другому место уступить. Вот уж когда стыда не оберешься!
Перед гостями выставили богатые яства и пития, но есть никто не начинал – ждали, пока вкусит сам хозяин пира. Княжий священник Леонтий восславил Отца и Сына, и Духа Святого, затем принес хвалу Богородице, преломил освященный хлеб и поднес его Всеволоду. Тот с важным видом отломил кусочек – совсем крохотный, чуть более одной крошки, степенно прожевал его, кивнул и провозгласил:
– Слава тебе, Господи, за угощение твое! Дай Бог нам есть и пить во славу Божию, не объедаться, не упиваться!
Действительно, божья помощь здесь бы совсем не помешала. Пир начался жареными лебедями и заморской птицей – павлином. За ними последовали кулебяки, курники, пироги с мясом и с сыром, блины, пирожки и оладьи. Челядь без устали разносила многочисленные корцы и кубки с медами: вишневым, можжевеловым и черемховым.
Затем на столы поставили разные студни, журавлей с пряностями, кочетов с имбирем, куриц с заранее извлеченными костями, уток с огурцами. Похлебки и уха трех видов: белая, черная и шафранная. За ухой последовали рябчики со сливами, гуси с пшеном, тетерки с шафраном. Дичь по большей части вся местная, а вот пряности – привозные, закупленные у заморских купцов.
Спустя некоторое время в пиршестве наступил краткий перерыв, во время которого по столам вновь разносили хмельные меды, особенно смородинный. Затем подали лимонные кальи, верченые почки и карасей с бараниной.
Прошло уже больше двух часов, а пир, похоже, не дошел даже до середины. Принесли огромные серебряные и золотые тазы, на которых едва умещались исполинских размеров рыбы – осетры и севрюги. Тут княжеские повара особенно расстарались – рыба была так причудливо приготовлена, что походила на кочетов с распростертыми крыльями или диковинных змиев с разверзнутыми пастями.
Потом по знаку главного княжеского стольника со столов убрали соль, перец, уксус и все, что еще было недоедено. Челядинные вышли и вернулись с громадным сахарным пирогом, изображающим красочный, искусно вылитый кремль не менее пяти пудов весом. Тщательно отделанные зубчатые стены и башни, даже люди и животные – словно живые, словно вот прямо сейчас сдвинутся с места. Немного погодя на стол поставили еще несколько таких кремлей, но раза в три поменьше.
За ними принесли кучу крашеных деревьев, на ветвях которых висели пряники и коврижки, а также львов, орлов и драконов, отлитых из сахара. Между городами, деревьями и животными возвышались груды яблок, ягод и орехов. Но на это добро все взирали уже равнодушно.
Гости вполне насытились.
Княжье пиршество продолжалось своим чередом, звенели чары, провозглашались здравицы, яства и питие убывали на глазах. Однако сам князь все больше смурнел. По правую руку от него стоял воевода Дунай, по левую – святой отец Леонтий. И оба, не прерываясь ни на миг, что-то тихо-тихо нашептывали
