заглянувшая в стойбище гоблинов во время брачного периода. Что делать — правду, как и хвост собаки, никуда не спрячешь.
Молчание могло затянуться надолго, и поэтому я решил продолжить свой рассказ как ни в чем не бывало.
— Так вот, я и говорю, что, несмотря на родство, равнинные с пещерниками не уживались. Наверное, как раз из-за этого они и взяли нас под свое крыло. Было это лет триста — четыреста назад. Не знаю, много это или мало, но что было, то и было. Наши старейшины и старейшины троллей говорят, что спустя пару поколений после Дикого переселения люди, которые жили бок о бок с равнинниками, начали рожать детишек, чуть-чуть уступавших по росту и силе самим перворожденным троллям. Может, поэтому нас тоже стали называть троллями. И знаешь, Дож, я горжусь этим! Нет, правда! Это для жителей Низины тролль — это свирепое, вечно голодное, тупое существо…
— …и знаешь, парень, они не очень ошибаются на этот счет… — в очередной раз перебил гном, хитро прищурившись.
— Не знаю, приятель, для кого как, а для нас называться троллем — это честь. Не каждый человек может похвалиться этим.
— Ты еще скажи, что тролль — это звучит гордо! — радостно ощерился гном.
— Дож! Ты — умник! Я обязательно передам нашим твои слова, когда вернусь домой. Карлик подсел ко мне.
— Лукка, друг мой, а почему ты решил, что ты вообще… — Он перешел на шепот: — Когда-нибудь… вернешься обратно домой… в свою деревню, что стоит среди Вечной Долины?..
Я посмотрел ему в глаза:
— Дож, а разве нас не выпустят завтра утром? Гном отвел взгляд в сторону:
— Да как тебе сказать, чтобы ты не очень расстроился…
Утро выдалось холодным и громким. Видимо, гном хотел разнести дверь не только кулаками, но и мощью своей глотки:
— Уроды длинноногие! Переростки гоблинские!
Услышав такое, я невольно приоткрыл глаза, в то время как гном и дальше упражнялся в сквернословии.
— Вы, черепа пивные! Тролл-л-л-л-л-л-лпр-р-д-еее… — закашлялся Дож, скосив свою пару зрячих в мою сторону.
Я зевнул и потянулся.
— Е!!! — непонятно с чего выдохнул Дырявый Мешок так, как будто стоял на краю пропасти. Я привстал.
— А, Лукка, друг мой! — заблеял карлик медовым голосом. — Как тебе спалось?!
— Спасибо. — Я вытянулся во весь свой рост, в то время как гном втянул голову в плечи. — Спасибо, хорошо…
За решеткой окна светило солнце и затягивали заутреню первые пташки.
— Дож, а с чего это ты так расшумелся? Все-таки приятно было расправить затекшие члены.
— Да понимаешь ли, великан, как ты можешь узреть, на улице уже утро, — с явной нервной дрожью в голосе отвечал гном, — а эти, м-м-м… хорошие люди не дают нам кушать.
Голос его явно окреп, и гном заговорил уверенней:
— А веришь-нет, так жрать хочется! Нет, правда! — Дож опять начал ругаться. — Можно подумать, сегодня будут казнить всех заключенных этой тюрьмы поголовно.
— И много их?
Как мне было ни лень, но все-таки я решил привести в порядок свой костюм. Мамуля всегда говорила, что одежда тролля — это первое, что бросается в глаза, и поэтому не стоит шокировать первого встречного своим внешним видом. Абсолютно с ней согласен — для этого у него или них будет масса других поводов.
— Ты о ком? — задал встречный вопрос гном.
— Ну, об этих, как его… — впервые за утро я напряг голову, — ну, этих, этих…
— Ты хотел сказать — заключенных?
— Во, точно! О них самых!
— Но, Лукка, мы и есть эти самые заключенные!.. И нас всего двое — ты и я, — разъяснил он.
— А что, заключенных всегда казнят?
— Ну, в основной массе… — вглядываясь в меня, сказал гном и запнулся. — Когда как. Бывает, одних сажают на долгое время за решетку в тюрьму или засылают на принудительные работы в какую- нибудь глухомань на несколько лет, а бывает, просто… казнят.
Набат тревоги забил у меня между ушей, отзываясь под левой ключицей.
— Дож, ты хочешь сказать, что нас сегодня казнят?
Самое интересное было в том, что я не знал и не понимал значения этих слов: «казнить, казнят, казнь». Но само их звучание настораживало и несло в себе что-то холодное и колючее на ощупь.
— Насчет себя я не уверен, а вот насчет тебя, громила, извини… Местный властитель никогда не забывает тех, кто критикует его в Сенате, редко прощает тех, кто посмел оскорбить его, а уж о тех, кто посмел… ну, в общем, то, что сделал вчера ты! Это, знаешь ли…
— А что я такого сделал?
— А это, сын мой, тебе объяснят на Небесах. — Мы и не заметили, как в камеру вошел монах в сопровождении пятерых стражников. — Или в преисподней. Впрочем, как посмотрит на тебя начальство.
— Вы имеете в виду Бога? — влез Дож — Дырявый Мешок.
— Да, гном, именно его я и имел в виду. Кстати, так как мы не нашли гномьего священника, тебе придется исповедоваться мне, — благодушно промолвил монах.
— Надо же, какая честь! — пробурчал Дож.
— А что делать, — блаженно пособолезновал священник, — наш правитель, храни его Господи, трепетно относится к вопросам религии и вероисповедания своих граждан, кем бы они ни являлись. Впрочем, к вопросам морали, нравственности и этики он относится не менее трепетно, — скосил он взгляд в мою сторону.
— Нет, господа люди! Я могу понять все, кроме этого! — взвился гном. — Меня-то, меня-то за что?! Мой проступок не столь тяжек, чтобы за него ложиться на плаху.
— Сын мой… — начал было монах.
— Я не ваш сын, ПАПА!!! Я сын своего народа! Слышишь, ты, переросток в сутане!!! — взорвался гном.
— Это уже мелочи, — сдержанно проговорил священник, — все мы дети Господа нашего, ибо созданы Им по воле Его.
— Ты еще скажи по образу и подобию Его! — хлопнул себя по брюху гном. — По воле родителей моих, идиот! Или уж на худой конец по воле богов Небесной Горы! То есть наших богов. И раз уж ваш губернатор-маразматик так трясется над религией, так пусть предоставит мне счастье говорить с нашим священником.
— Я полностью согласен с тобой, малыш, — священник соболезнующее улыбнулся, — но обстоятельства таковы, что у нас, то есть у Владыки, просто нет времени на поиски.
Я стоял как истукан, медленно, но верно переваривая их перепалку. Начну с того, что я тупо не понимал, чего так бесится гном по поводу священнослужителя «из своих». Насколько я помню, у гномов просто не было обряда исповеди или отпущения грехов. Жрецы у них, конечно, есть, кто об этом спорит. Но, как мне объясняли, со своим народом они как-то напрямую и не общались, а тихо и мирно молились за своих мертвых и живых оптом, так как проследить за всей этой кочующей по свету огромной толпой просто невозможно, тем более определить, кто еще жив, а кто уже нет. И уж не все ли равно самому гному, казнят его с отпущенными грехами или с ними в нагрузку, ведь у них там нет ни гномьего рая, ни ада, а просто одна большая пещера, где пиво рекой, а столы ломятся от обилия еды. И уж там точно всем все равно,
