растительности.
Небогатый, мягко говоря, опыт островной жизни не позволяет мне судить о размерах этого клочка суши. С вершины горы, на глазок – километров пятнадцать-двадцать в длину и десять-пятнадцать в поперечнике. Иногда становится интересно: вот, скажем, Таити – больше или меньше?
В юго-восточной части острова, неподалеку от пляжа, стоит деревянный терем – большой, яркий, похожий на иллюстрацию в книге русских народных сказок. На первый взгляд, он совершенно неуместен в данном ландшафте, однако скоро глаз привыкает. Куда больше удивляет контраст с остальными строениями на Радуге – они выполнены совсем в другом архитектурном стиле.
Их тут десятка три, точно не считал. Каменные, деревянные – все либо круглые, либо вытянутые наподобие банана, и со сглаженными углами. Те, что побольше, явно когда-то были жилыми, но кто и на какие средства в них жил, понять невозможно. Боги не боги, но личные вещи, уходя, собрали до единой. Зато строения поменьше – это заброшенные капища и кумирни, сиречь святилища языческие.
Они тоже пусты. Почти наверняка прежде здесь стояли идолы, а в боковых помещениях хранились предметы культовых обрядов, одеяния жрецов. Теперь остались только пустые алтари и цветные фрески на стенах. Если судить по ним, большая часть капищ была посвящена трем божествам: некоему триединому женскому, олицетворявшему три возраста прекрасного пола, триединому мужскому, сочетавшему такие традиционные ипостаси сильного пола, как труженик (или, скорее, покровитель ремесел), воин (он же – громовержец) и старый мудрец, хранитель священного знания, и еще одному, половой принадлежности которого я не понял, солнечному. Могу, конечно, ошибаться. В студенчестве я очень увлекался мифологией, но тут, чтобы основательно во всем разобраться, увлечения мало, нужны специальные знания.
В общем, складывается впечатление, что на Радуге обитала своего рода религиозная община. Не могу себе представить богов, которые жили бы в просторных, но все-таки бараках (там даже перегородок нет, всей мебели – столы и лавки вдоль стен), а в собственные капища ходили бы как на работу. Но, с другой стороны, я и самих-то богов представляю себе с трудом…
Как бы там ни было, а после ухода первых обитателей острова их жилища были превращены в складские помещения. Проходы заставлены ларями и сундуками, отдельные предметы развешены по стенам или свалены кучами на полу, кое-где разложены в относительном порядке на лавках. Как будто кто-то начал инвентаризацию имущества, но быстро отчаялся и махнул на все рукой. Или, скажем, лапой…
Я сознательно не описываю первые дни и особенно часы своего пребывания на Радуге. Ничего особенно интересного в моем поведении нет. Ну повозмущался, поотчаивался, а потом – куда деваться? К вечеру побрел в терем искать обещанную скатерть-самобранку.
Некоторые авторы фэнтези уверяют, будто привыкание к новому миру проходит трудно, однако читатель куда чаще встречает описания того, как герой адаптируется чуть ли не за полчаса. Возможно, мое свидетельство, поскольку я пишу правду и только правду, могло бы прояснить ситуацию, но, как я уже говорил, мне не с чем сравнить свое состояние. Лично я считаю, что могу гордиться коротким периодом бегания по пляжу, заламывания лап и громогласных призывов «сволочи Заллуса» сюда сей же час. На все про все у меня ушло не более пятнадцати минут.
Но, может, оно в среднем так и бывает?
Вот только о первом знакомстве, которое я завел на острове, следует упомянуть. Очень уж оно получилось впечатляющим.
Произошло это, дайте припомнить, утром третьего дня. Был я тогда в хандре и меланхолии, и толком даже не помню, как очутился на пляже. Помню, что ночь перед этим выпала влажная, душная, а я ведь тогда с новым телом еще не освоился, мне и в голову не приходило, что я могу плавать. Наоборот, думал, если шерсть намокнет – все, каюк. Слишком ее много, шерсти-то.
Так что я страдал от недосыпа и, как бы помягче выразиться, отсутствия душа.
Практически на автопилоте забрел в море чуток повыше колен и сел, скрестив лапы по-турецки. Волны окатывали меня, иногда захлестывая с головой, и это, несмотря на мохнатость, оказалось приятно, даже лучше, чем при человеческой гладкокожести. Если вам нравится, когда вас по голове гладят – поймете, очень похоже, только от макушки до кончика хвоста.
Разомлел я, погрузился в дрему, инстинктивно задерживая дыхание каждый раз, когда подкатывала волна. И поэтому сперва решил, что девушки мне снятся.
Миловидные, не стесненные одеждой, в количестве трех штук, они покачивались на воде, удивительно высоко держась над волнами. Я машинально расправил плечи и обнажил клыки в радостном оскале, но вспомнил о своем обличье и расстроился. Хоть бы во сне в родном теле походить! Однако милашки, похоже, ничуть не смутились – в этом сон не подкачал. Подплыли ко мне шагов на десять и стали звать.
Только молча. Вот она какая, телепатия – будто мягкий толчок внутри головы, слов нет, но ты легко догадываешься, что тебе хотят сказать.
– Какой славный… Какой пушистенький… Иди к нам! Пойдем плавать!
– Это вы мне?
Милашки рассмеялись, причем голоса оказались не такими приятными, как мысли – было в них что-то булькающее. Понятно, почему они предпочитают телепатию – под водой этак разговаривать совсем невозможно. Проще на московском перекрестке в час пик изъясняться морзянкой с помощью клаксона.
– Тебе, – протелепатировала та, что поближе. У нее была золотистая кожа, а волосы явственно отливали голубизной. – Или тут есть кто-то еще?
Как бы желая оглядеть берег, она на миг выпрыгнула из воды почти до бедер, и у меня перехватило дыхание, настолько соблазнительная получилась картина. И чего я переживаю? Это ведь только сон…
– Никого нет, – поспешно заверил я и уже собирался добавить что-нибудь лестное, но Мальвина меня опередила.
– Какая жалость, – вздохнула она, насмешливо наморщив носик. – Слышали, девочки, здесь никого нет. Наверное, этот обаяшка нам померещился.
– Жалко, жалко, – хором согласились ее подруги. – Такой интересный, импозантный, с таким хвостом…
Меня удивило слово «импозантный», только позже я сообразил, что девушки употребили какое-то другое, на своем наречии, просто мозг перевел чужую мысль именно так.
– Если вы про меня, девочки, то я, к сожалению, самый настоящий.
– Почему – к сожалению?
– Разве можно надеяться, что к простому человеку снизойдут такие ангелочки?
Какие, однако, смешливые… А, это их слово «человек» развеселило!
– Какой галантный… Я так и думала, что нам понравится. Пушистик, поплавай с нами!
С удовольствием! Я шагнул вперед, и тут все три милашки синхронно нырнули. Плюх! Плесь! Брызги во все стороны, но они не помешали увидеть, как шлепнули по воде… три рыбьих хвоста. Русалки… Ну да, а чего я, собственно, ожидал?
– Пушистик, ну что же ты?
– Иду-иду, русалочки! – откликнулся я и пошел вперед по пологому дну, разводя лапами воду перед собой.
В голове снова раздался хор голосов, но теперь уже откровенно насмешливый.
– Русалки! Слышали? Он думает, что мы русалки! Какое невежество. Дубина сухопутная…
– Что-что? – переспросил я.
– Девочки говорят, что ты, наверное, с Большой Земли, – тут же пояснила Мальвина, выныривая. – Это безумно интересно, и ты нам потом расскажешь, как там что. Только не называй нас пресноводными ногатыми русалками. Мы – ундины.
– Приятно познакомиться, – улыбнулся я. Вода доходила уже до ключиц. – Извините, что перепутал, я исправлюсь. Мы, Чуды-юды, вообще очень сообразительны и все схватываем на лету.
– Этого нам еще не хватало… – толкнулась чья-то тихая мысль, но ее заглушила другая, опять Мальвинина: – Ты еще на дне стоишь?
– Нет, уже плыву. По-моему, твоя подруга что-то хотела сказать…
– Не обращай внимания, это она о своем, о девичьем. Ее парень бросил, вот и телепатирует что ни попадя.
– Ничего, сейчас мы ее развлечем, – пообещал я самым обаятельным голосом. – Во что будем играть,
