манерами девушки на выданье. Своего очередного избранника сестра Василь Василича пыталась пленить нежностями шестнадцатилетней девочки и любовными ребячествами, которые в исполнении стареющей девы весом в добрых девяносто два кило были просто нелепы!
Побитые жизнью холостяки и разведенные жуиры до жути пугались ее внезапных порывов страсти, утомительных публичных ласк, вскрикиваний, гримасок, закатанных глазок, сложенных бантиком губ. Пытаясь соответствовать образу Джульетты, она то и дело набрасывалась на кавалера, тяжело, как слониха, прыгая на него. От этих упражнений тряслась ее слишком полная грудь, Варя начинала целовать мужика с ужимками неуклюжего подростка, вызывающими у объекта страсти сильный испуг и заикание.
– Пусик! – (Всех своих кавалеров она звала этим дурацким полуименем-полукличкой). – Пусик! Ты меня лю?
– Лю, лю, – бормотал незадачливый объект.
– А как ты меня лю? Пусик! Как ты меня лю?!
– Сильно...
– Сильно! Пусик меня сильно лю! А его девочка обо-жает своего Пусика! Пусик! Ты обожаешь свою ласковую хорошенькую кошечку?
– Пусик обожает, – скрипя зубами, отвечал кандидат в женихи.
– А чья эта ручка? – спрашивала она через минуту.
– Это моя рука, – отвечал жених, не придумавши ничего поостроумнее.
– Ах! – всплескивала руками Варвара. – Это ручка моего Пусика! А чей это носик? Это носик моего миленького маленького мальчика! А губочки? Чьи это у нас такие губочки?!
«Пусик» бледнел от раздражения и, чтобы успокоиться, сразу хлопал стаканчик-другой. Через очень короткое время он уже не мог слышать всех этих «лапочка», «душечка», «цыпочка», «сладенький», «котенька»... И сбегал, оставляя после себя в осиротевшей квартире Варвары терпкий запах давно не стиранных носков.
Варя сызнова падала на кровать, а мы с бабкой покупали ей в утешение очередную коробку торта с кремовыми башнями.
Вот к этой Варваре, добродушной толстушке, за неимением собственных детей страстно обожавшей чужих, я и решила отвести Аню. В том, что девочка окажется как у царя за пазухой, я не сомневалась.
Ребенка она накормит, напоит, обласкает и вообще создаст Ане все условия. И тем самым развяжет мне руки.
– Девочки, дорогие! Наконец-то! – счастливо пролопотала Варвара Васильевна, прямо с порога увлажняя нас с Аней частыми поцелуями. Обнимать и зацеловывать всех без разбора знакомых при каждой встрече, пусть вы даже расстались с нею всего лишь несколько часов назад, – это была еще одна фирменная Варварина привычка.
Хотя сейчас столь пылкая радость с ее стороны была очень даже оправданна, все-таки мы не виделись почти месяц. И за это время Варвара Васильевна изменилась так, что, встреть я ее на улице, узнала бы с трудом!
Нет, она не сменила ни прически – пышный капроновый бант все так же раскачивался на тщательно взбитых, желтых от пергидроля волосах, ни одежды – роскошные Варварины формы по-прежнему утопали в многочисленных рюшах и оборочках, которыми она украшала буквально все свои одеяния, вплоть до бюстгальтера и панталон; но свет! На меня струился такой чистый и яркий свет, что я даже сперва оглянулась в недоумении и лишь потом поняла, что счастливые лучи льются из Вариных глаз – тех самых глаз со щедро наложенными тенями на веках, которые я привыкла видеть чаще всего заплаканными или заведенными к потолку и выражающими невыносимые страдания.
– Вот, Варвара, пришла тебя навестить, – сказала я, протягивая ей большую коробку с купленными по дороге эклерами.
Но вместо того, чтобы, как это бывало раньше, схватить подношение и сразу же зашуршать промасленными бумажками, Варвара, в ужасе приложив ко рту кулак, отшатнулась.
– Ах! Женечка, что ты! Что ты, моя дорогая! Я же худею! – промычала она.
– Да? – несказанно удивилась я.
– Да! Пусенька... – Варя оглянулась на соседнюю комнату, где, как мы видели, возлежал на диване какой-то мужик, даже не удосужившийся вынести свое тело в прихожую, чтобы встретить гостей. – Пусенька сказал, что его жена должна быть худенькая и длинноволосая, как девушка! Я и косу отращиваю, – добавила она, поворачивая голову и демонстрируя жидкую косицу, спускавшуюся на ее дебелую шею.
– Ужас, – констатировала я, ознакомившись с этим парикмахерским наворотом.
– Почему? – обиженно протянула Варя.
– Дорогая моя, тебе не следует чрезмерно увлекаться диетой! И отращивать волосы – тоже!
– Да почему?!
– Варька, да ты представляешь, что за баба из тебя может получиться: костлявая и с косой?!
Аня хмыкнула, но сама Варюша моей подначки, кажется, не поняла. Слова мои пролетели мимо ее ушей, даже не задев барабанных перепонок: Варя внезапно напряглась, вытянулась в струнку и превратилась в один огромный локатор, который старался уловить низкий, расслабленный голос, донесшийся из комнаты Пусика:
– Мусик! Кто к нам пришел, Мусик?
– Пусик, это мои ближайшие подруги! Пришли навестить! – проворковала Варвара, растекаясь в улыбке.
– Мусик! А моя мамаша говорила мне, что хорошая жена не должна уходить из комнаты, не поцеловав своего миленького мужичка!
Сорвавшись с места, Варя ринулась на этот зов – я едва успела отскочить к стене, и вскоре из комнаты послышались звучные чмоки. Мы подождали.
– Где же ты откопала себе такое сокровище, Варя? – спросила я, когда она появилась снова.
Вопрос был задан в несколько ироничной форме, но нашу молодуху эта форма ничуть не покоробила. Варвара с готовностью плюхнулась на табурет, я придвинулась к ней и вскоре узнала все.
Историю счастливого замужества Варвары, как не имеющую отношения к нашему детективному сюжету, можно было бы и опустить, но, чтобы раз и навсегда покончить с этой темой, я изложу ее в нескольких абзацах. Варвара Васильевна Пехота, всю жизнь разыскивающая своих Пусиков в местах самых разнообразных, будущего первого и единственного мужа обнаружила у себя дома. Он пришел заказать ей брюки.
Варвара Васильевна работала швеей-надомницей, то есть принимала заказы на пошив как мужской, так и женской одежды. Правда, при одном условии: фасон заказчик был должен придумать сам. Ибо в части моделирования мужского и женского платья Варварина фантазия исчерпывалась одной-единственной изюминкой, носящей название «бантик сбоку». Ежели клиент такую деталь в своем костюме с негодованием отвергал, то Варвара попросту терялась и не могла предложить ничего другого.
Так вот, Пусик оказался единственным, кто предложенную Варей деталь не только не отверг, но и одобрил. Обсуждая предложенный Варварой фасон брюк, он засиделся у портнихи допоздна. А когда зардевшаяся Варя, потянув из мощной длани будущего Пусика свою ладонь, поинтересовалась с деланым равнодушием:
– Первый час ночи... Ваша жена и дети не будут беспокоиться? – то сразу же получила желанный ответ:
– Не будут, уважаемая... Я одинок, как Робинзон. И так же несчастлив, – добавил он, низко склонив перед обмершей от предчувствия счастья Варварой свою слегка плешивую голову.
В дальнейшем, впрочем, выяснилось, что в близком прошлом жена и дети у Робинзона все-таки имелись и даже проживали совсем неподалеку – на соседней улице. Но эти родственники оказались настолько жестокосердными, что выгнали опечаленного Пусика из дому. Причина столь решительного остракизма была предельно проста: г-н Быков был до такой степени ленив, что загнанная двумя работами, домашним хозяйством, уходом за детьми и собакой жена, увидев в очередной раз мужа лежащим на диване и размышляющим о судьбах мироздания, в порыве остервенения взяла благоверного за шкирку и спустила с
