пока не видать. Плохой из воина охотник. Не зря наставница говорила, что тот, кто не может быть охотником, становится воином.
И как чужак заставил Кота идти первым? Сам-то он идет за ним.
Только до настоящего Кота нашему прокладывателю тропы еще расти и расти. Так, котенок-малоросток, даже до плеча мне не достает. Я этого мелкого помню еще по Чаше Крови. Живых тогда осталось совсем мало, можно было и по сторонам посматривать. Тогда-то я и заметила его. Похоже, он даже самку близко не нюхал, и вдруг – я! Котенок так боялся, что убивал всех, кто мешал ему быть от меня подальше. Первый раз встречаю самца, который бы так шарахался от самки.
А вот младший из Лохматых не шарахается. На привалах садится так, чтобы видеть меня. Еще и принюхивается, когда ветер в его сторону.
Хорошо пахну, волосатик? Знаю, что пахну, и знаю, что хорошо. Но слишком близко не подходи, урод надкушенный. А то ведь поточу об тебя когти, и соплеменник тебя не спасет. Да он и вмешиваться не станет. Вот уж в ком глупости почти нет. А если бы мне и впрямь напекло голову, то я не младшего стала бы звать, а старшего. Жаль, что мы из разных кланов. Старший-то хорош! Даже лучше Адри. Этому Лохматому не в первый раз откликаться на Зов, и, похоже, он неплохо справляется со своим делом. Ведь не зря Зовущие отметили его особыми шрамами, понятными только для другой Зовущей.
Есть тут еще один шрамоносец. И ведет он себя так же, как молодой волосатик: крутится поблизости, но не очень близко – умный, принюхивается, только что не облизывается. Ждет, мечтает, когда же я его позову. Не дождешься, Охотник. Может, ты и единственный Кугар-самец (о четырехлапом Адри пока забудем), может, и покрыт шрамами от плеча до колена, но эти шрамы для глупеньких самочек, которым в первый раз потребовался самец. Ни одна Зовущая не выбрала тебя и не выберет. Можешь и дальше гордиться своими шрамами. Шрамы украшают самцов, но в играх с Зовущими не только сила нужна. Сколько самок вернулось к тебе после первой встречи? Нашлась хоть одна, что осталась с тобой на несколько дней?.. Судя по шрамам, таких не было. Приходилось, наверное, довольствоваться рабынями. Тем некуда деваться. Да и рабыни уходили от тебя после праздника Трех Лун. Если доживали до него. Вряд ли ты берег их больше, чем своих самок.
Жаль, что Адри не может измениться. Посмотрел бы на его шрамы, поговорил бы с ним, может, и понял бы тогда, какого самца зовут и оставляют рядом, от какого рождают детенышей.
Если бы Адри изменился раньше, чем на нас надели ошейник! Сколько раз нам говорили: лучше быть двуногим в ошейнике, чем четырехлапым. Забыл Адри. Заигрался и забыл.
Четырехлапый может сожрать двуногого внутри себя, а двуногий... он может долго носить в себе дремлющего Зверя. Сними ошейник с меня, и мой Зверь тут же проснется. А как быть с Адри? С каждым днем мне все труднее будить в нем двуногого. Останется хоть что-то от прежнего Адри, когда мы избавимся от ошейников? Или Адри погиб после встречи с Ловчими? Или умер при побеге, когда его ранили? Теперь в боку четырехлапого засел дротик. Маленький, едва заметный, из БЕЛОГО МЕТАЛЛА.
Любой другой я бы давно вытащила, и без врачевателя справилась бы, а этот... тут без чарутти не обойтись. Только бы успеть к нему до прихода белой луны! Страшнее Белого безумия только проклятие Ипши, и остановить безумца еще труднее, чем убить.
Меня еще и в клан не приняли, когда я увидела безумца. Страшно вспомнить, что творил воин, отравленный Белым Металлом. После Чаши Крови многое уже кажется не таким страшным, но вспоминать дела безумца все равно не хочется. Безумного не только убили и свалили, его тело разрубили на куски и сожгли возле тел убитых им. Сколько убитых, столько и кусков. Потом убитых зарыли вместе с пеплом убийцы. Чтобы они не стали новыми безумцами. Ведь безумие заразно.
Если Адри не избавится от дротика, то в первую же ночь белой луны у нас будет еще одна Чаша Крови, только без Столбов Жизни. Я уже говорила об этом с Адри. Он хочет, чтобы я попросила помощи у Лохматого. У старшего из Лохматых. Тот не откажется убить того, кто может стать безумцем. Чтобы спасти себя и соплеменника, Лохматый сделает это. И проклятия мертвого не испугается. Да и чего бояться этого проклятия, Адри ведь не Ипша.
Я так задумалась, что и не заметила, когда закончился след санума. (Странное слово, страшное, от него у меня шерсть дыбом.) Под ногами зашуршала трава. Чуть дальше показались чахлые кустики. Да в нашем лесу трава выше этих кустов!
Слева мелькнуло тело Ипши и тут же исчезло. Длиннозубую трудно разглядеть среди песка и травы. Вроде бы заметишь что-то краем глаза, повернешься, а ничего нет. Но запах свой она спрятать не может. Похоже, Длиннозубая скоро станет Зовущей. Вот уж задергаются самцы! Даже одной Зовущей хватит, чтобы весь клан начал беспокоиться. А когда Зовущих две, и одна в теле зверя, и неизвестно, сколько она была такой... Если быстро не отыщется самец Ипши, то у многих в нашей стае шкура попортится.
Да и стая у нас подобралась та еще. Кто бы сказал, что я стану разговаривать с Медведем или Котом, не поверила бы. А уж идти с ними куда-то несколько ночей подряд... такое и в бреду не привидится! Про Ипшу и говорить нечего: вспоминать Длиннозубых – значит, не беречь свою шкуру. Ипши и Повелители не любят, когда о них много болтают.
Привал. Вчерашний день был жарким, сегодня еще жарче, а каким будет день завтрашний?
Что это со мной? Зачем мне нужен завтрашний день, если я не знаю, доживу ли до сегодняшней ночи. Воды нет, в горле сухо, песок блестит так, что больно глазам. Но слез нет, как нет слюны. А на треснувшей губе выступила капля крови, густая, как смола.
Привал. Мы сидим и лежим в тени большого камня. Молчим. Разговаривать не хочется, да и нет сил. А если бы и были, о чем говорить? Что нового случилось от восхода и до привала? Только чужаку не сидится. Ходит вокруг камня, что-то высматривает на нем, водит пальцем по трещинам. Или остановится, наклонит голову к плечу и к чему-то прислушивается. А к чему тут прислушиваться? Я вот ничего не слышу, другие тоже спокойны, даже Старший из Лохматых. А уж его врасплох не застанешь и со спины не нападешь – спит вполглаза, еще и за Младшим приглядывает. Они-то чего увязались за чужаком? Ну Младший понятно, пошел за Старшим, а Старший-то почему? Силы ему не занимать, сразу видно – битый зверь, травленный, не одну ловушку обошел, а все равно идет за чужаком. И не вместе с ним, не притворяется, что им по пути, а за ним, словно чужак единственный, кто знает правильную тропу. А может, и знает?.. И старый Медведь это чует лучше меня. Или Лохматого тоже заколдовали?
Ну вот, чужак перестал ковырять трещины и вышел из тени – посмотреть на свою работу издали. И долго он так будет стоять? Все равно ведь корни не пустит. Это в лесу сломанная ветка может пустить корни, если долго лежит на сыром месте. А на этой земле ничего не растет, кроме чахлой травы. Ее даже пожевать нельзя – колючая, горькая и ни капли сока.
Ну а теперь чужаку понадобилась компания – подозвал Кота. И оба смотрят на камень, и оба торчат под солнцем. Ну Коты к жаре привычные. Говорят, что Сухие Земли похожи на это место. А вот каково чужаку? Не знаю, откуда он, но уж точно не из пустыни. В пустынях живут Ипши... если Длиннозубая не последняя из своего рода.
А вот и она, Длиннозубая. Легла рядом с чужаком и тоже пялится на камень. Ну что они на нем такого увидели?! Встать, что ли, и самой посмотреть?.. Снизу видны только трещины, а издали? Но так не хочется шевелиться, выходить под солнце. В тени хоть немного прохладнее. Ладно, потом посмотрю, когда будем уходить.
Похоже, чужаку таки напекло голову. Он содрал с себя верхнюю часть одежды, оторвал от нее кусок и повязал на голову. А изодранную одежду натянул на себя. Все ущербные стыдятся своих уродливых тел и носят одежду. Хотя тело чужака не такое уж и уродливое.
А это уже интересно – у него тоже есть шрамы! Их не так много, как у Охотника или у Медведя, но среди шрамов чужака попадаются совсем уж незнакомые. Они маленькие, круглые, затянутые сморщенной кожицей. Один шрам на руке, два под левым плечом, еще один на животе, тоже слева. На животе чужака растет темная и редкая шерсть, на груди шерсть тоже есть, и она закручивается, а вот на руках и на животе – ровная и, похоже, жесткая.
Потрогала свою руку – мягкий короткий пушок. Он станет гуще и длиннее,
