Наставник-вожак наклонился и положил ладонь на мое плечо; он стал смотреть мне в глаза и говорить тихо и медленно:
– Я хочу, чтобы мне никто не мешал. Понятно? Когда я начну, меня не должны отвлекать. Ты сможешь это сделать?
– Тебе никто не будет мешать! Я убью любого... – и я потряс копьем.
Наставник покачал головой.
– Постарайся не убивать. Только останови. Можешь оглушить. Пусть поспит часок-другой, ему это не помешает. – Он посмотрел на раненого, который так и не проснулся. – Думаю, другие не станут вмешиваться, а там... – еще один взгляд, теперь уже в темноту входа, – решай сам.
– Я не стану убивать, если можно не убивать.
Вожак кивнул, еще раз пожал мое плечо и отошел.
Когда он запел, я оглянулся. Наставник ходил вокруг Мерантоса, иногда присаживался и водил над ним руками, опять ходил и пел. Потом он вспрыгнул на спину Медведя и начал танцевать. И пение вдруг стало другим Наставник запел голосом молодой самки. Я знал, что надо отвернуться, но не мог, а наставник пел и топтал босыми ногами спину большого воина. Если бы я лег на эту спину, то смог бы вытянуться от одного плеча до другого, и еще место осталось бы. Наверное, Мерантос и не заметил бы моего веса, как не замечает веса наставника. Я все-таки вспомнил, что надо следить, и отвернулся, но когда отворачивался, то увидел т'ангайю. Краем глаза только, но мне захотелось посмотреть на нее еще раз. Знаю, что здесь не может быть ее – не бывает т'ангай совсем без запаха, но оглянулся и... наставник танцует на спине Медведя, топчет бугры мускулов. Повернулся к темноте, опять мелькнуло тело т'ангайи. Она была и не была. Исчезала, когда я поворачивался к ней, и появлялась, когда не смотрел на нее. Играла, дразнилась, неуловимая, как тень, и оттого особо желанная добыча. Если уж не рукой, то хотя бы взглядом дотянуться до нее!
Коты-охотники могут выследить и принести живьем бородатую пирру. Это самая пугливая тварь, какую я знаю, а найти ее гнездо очень-очень трудно. Такое дело не для когтей охотников. Я не получил бы пояс воина, если бы не принес яйцо пирру. Дикую пирру не приручишь, она не хочет есть в клетке. Домашние пирру появляются из яиц, что находят воины, но домашние никогда не строят гнезд. Вот будущие воины и доказывают свое умение и отвагу: тихоня пирру становится опасным противником, когда защищает свое гнездо. Нужно выждать, когда самец оставит кладку и улетит кормиться. Только тогда можно забрать одно яйцо. Второе брать нельзя, пирру тогда оставит пустое гнездо и станет искать похитителя. Рассказывают о пирру и ученике воина, что разорил гнездо. Пирру догнал обидчика, когда тот вернулся в клан, и ослепил его. Глупый ученик убил пирру и был изгнан в болото, а перед изгнанием стало известно о его обмане. Утопив первое яйцо, обманщик не стал искать другое гнездо, а вернулся к тому, где уже был. Неосторожный и торопливый мостит дорогу в трясину.
Я не хотел быть похожим на этого глупца. Очень медленно и осторожно я повернул голову и краем глаза стал смотреть на удивительную т'ангайю. Она была не выше т'ангай моего клана, но совсем, совсем другая. Трудно рассказать о красоте утреннего цветка тому, кто видит его только ночью и закрытым.
Эта т'ангайя – самая необыкновенная и самая красивая из всех, кого я видел. Хоть она совсем и не т'ангайя. Но назвать ее самкой я не могу. К самке всегда рвется Зверь, а на эту т'ангайю хотелось смотреть и смотреть.
Ее блестящие и черные волосы похожи на волосы Кугаров, а гладкая, как у чужаков, кожа такая же желтоватая, как шкура Мерантоса. Не каждая Кошка может похвалиться таким гибким и стройным телом, а вот большие и приподнятые к ушам глаза у т'ангай Кошек иногда бывают. Это указывает на чистую древнюю кровь. Но ни одна Кошка не умеет так двигаться и так петь. Тело незнакомки то струилось и трепетало, как вода под ветром, то призывно изгибалось, соблазняло и манило. Ее голос звенел ручьем и радостью жизни. Если бы незнакомка захотела, я бы пошел за ней, как за Зовущей, ничего не спрашивая и не медля. И радовался бы тому, что она выбрала меня, а не кого-то другого. Яркие тонкие одежды укрывали ее тело, что делало ее еще желанней. Ни одну т'ангайю я не хотел так, как эту незнакомку. Она уже не танцевала, а порхала над спиной Мерантоса, а он... закрыл глаза, уложил голову на скрещенные руки и улыбался. Как я завидовал ему и... ненавидел! Это для него, а не для меня танцует прекрасная т'ангайя. Я приготовился убить его, если он коснется плясуньи.
Не знаю, что творилось со мной, как долго я был безумным, но, когда соплеменник Медведя зарычал, я опять стал собой. Незнакомка исчезла, едва я обернулся. Остались только дремлющий Мерантос и вожак, медленно переступающий по его спине.
«Меня не должны отвлекать», – вспомнились слова наставника, и я бросился раненому поперек пути.
«Постарайся не убивать». – Я будто услышал еще один приказ, и жало копья остановилось у горла воина.
Тот замер, так и не поднявшись, только рычание стало глуше. Вслушавшись в него, я понял, что у меня появился еще один враг.
Мерантос повернул голову к соплеменнику, что-то сказал на тайном наречии, и раненый медленно и неохотно лег. Я опустил копье, и он повернулся спиной, притворяясь, что меня рядом нет. Раненый лежал и не двигался, но не спал, спящие так не дышат. Воин будто приготовился к битве, но с кем он хотел сражаться, непонятно. Может, со мной или с вожаком? Но ведь Старший отказался от его помощи, зачем же тогда злиться и готовиться к битве?.. Непонятные они, эти Медведи.
Плясунья исчезла и больше не появлялась. Спасибо ей, что была, и спасибо, что ушла и перестала мешать мне. Жаль, если я больше не увижу ее, но водяные цветы живут только одно утро. Внутри меня что-то пело и болело. Никогда такого еще не было со мной.
За одно утро я стал старше на несколько сезонов.
Когда вожак закончил исцелять Мерантоса, тот смог подняться и ходить. Он шел медленно и осторожно, но шел сам!
Потом мы еще немного посидели, смотрели, как бледнеют полосы на плитах убежища. Только возле двери-стены оставались еще яркие пятна.
Мы вошли в тот ход, что выбрала Зовущая. Вошли все четверо. Плиты, по которым мы ступали, светились слабее, чем древняя Дорога. Темнота впереди неохотно уползала с нашего пути.
35
Игратос был живой. Он шел рядом со мной, но словно не замечал меня, а о чем он думал, только Медведь-прародитель знает. Я ничего не слышал сквозь Дверь Тишины, будто Игратос совсем разучился думать. А все из-за того, что он увидел возле двери, которая почти убила меня. Вожак назвал это место
Коридор тянулся прямо и вниз, а по бокам темнели еще входы, поменьше. В один из них вожак заглянул, и я тоже зашел посмотреть. Вход был высоким, мне не пришлось нагибаться, но узким – я вошел боком. Маленькая каморка, с каменными лежанками вдоль стен, а над ними узкие полки. Мы все могли бы поместиться в этой каморке, но Игратос остановился перед входом, и молодой Кот не смог войти. Еще в каморке, как и в коридоре, светились плиты пола, когда по ним шли. И я радовался, что могу идти, что ноги опять несут меня. Но радовался я недолго – Игратос будто отгородился от меня ледяной стеной, и мои мысли замерзали, натыкаясь на нее.
Я не надеялся уже увидеть Игратоса, когда вожак пошел за ним; не надеялся дожить до их возвращения дверь могла убить меня раньше и почти убила. Когда вожак привел Игратоса, я уже не видел их. Удерживать дверь стало так тяжело, что моя кожа начала истекать кровью. И вдруг
