Одно радовало ветландца, эльф его не прогнал.
Ночлег в «Мече», в полусырой постели, под барабанную дробь бесконечного дождя по крыше и угрюмое сопение сэра Кенарда в углу, показался Альсу царской роскошью по сравнению с дорогой от Тэвра. Он устал и продрог, отбил себе всю задницу, до крови стер холку несчастной Оните, и у него не осталось ни единой сухой и чистой вещи. Поэтому проснулся эльф незадолго до полудня, чувствуя, что должен дать своему телу хоть немножечко заслуженного отдыха. И заодно предоставить Кенарду шанс одуматься и вернуться.
– Почему ты следом увязался? – спросил он рыцаря.
Тот, сбиваясь и даже заикаясь, рассказал свой сон, и про морок Гилгит тоже. А главное, про то, что она приказала сделать Кенарду.
История Альсу не понравилась. Он в растерянности почесал подбородок, как это регулярно делал Пард. Привычки у оньгье были чрезвычайно заразные.
– Так ты меня прирезать хочешь или наоборот?
– Честно? Я боюсь, что она возьмет надо мной вверх. Милорд так и сказал, что раз пришла, то и дальше повадится ходить в мои сны. У Тьмы множество лазеек в людскую душу, – признался Кен. – Тьма хитра.
Эльф поморщился:
– Пока сам не пустишь в себя Тьму, она никуда не пролезет.
– Меня барон сам отослал.
«Еще б он этого не сделал, – подумалось Альсу. – Ветландцы все, как один, суеверны, это раз. И ты небось так умолял и в ногах валялся, что барон плюнул, да и отпустил на все четыре стороны. Это два».
– Кен, ты мне совершенно не нужен, – откровенно сказал он. – Ты будешь обузой.
Но Кенард настаивал и не отставал. Он хотел в Игергард, он хотел жить яркой жизнью, он хотел странствий и приключений. Как все люди. Молодые люди. Ведь если бы не такие люди, никогда бы Альс не встретил ни Элливэйда, ни Парда, ни Мэда Малагана. Не получилось бы никакой ланги, и в его жизнь не вошла бы Джасс.
Молодому рыцарю было тяжело, это Ириен видел отчетливо. Жизнь вообще тяжело менять по своему выбору и своей волей. Она словно огромный тяжелый камень, неизменно врастающий в землю, стоит только оставить его в покое. Проходит совсем немного времени, и уже никакая сила не способна вырвать камень из крепких объятий корней трав. Больше, чем к кому бы то ни было в этом мире, такое сравнение относилось к самим эльфам, живущим слишком долго, чтобы постепенно не утрачивать способности к изменениям.
Положа руку на сердце, как любят выражаться тангары, Ириен не прогнал мальчишку прочь только потому, что, вглядываясь в его мрачное, бледное и полное решимости лицо, эльф видел лица живых и мертвых людей. Тех, кто был ему дорог, тех, ради которых он мог бы пожертвовать всем.
Волосы у Кенарда русые, чуть пепельные, глаза зеленовато-серые, словом, мало общего с Джасс, но порой повернется он эдак в сторону, склонит голову, и хоть криком кричи. Может быть, потому что оба – урожденные северяне? Только Джасс с другой стороны пролива – Хаалаан или тот же самый Дэронг. Там у каждой второй темная волна прямых волос, светлая матовая кожа и твердые очертания губ, не пухлых и не узких. Вот только откуда взялись черные без разницы меж радужкой и зрачком глаза? Глаза, как бездонная пропасть, в которую однажды свалился один не в меру романтичный эльф без всякой надежды на спасение.
Отгонять наваждение было тяжко, как просыпаться от приятного теплого сна... Демоны раздери этого назойливого мальчишку, который не только не нужен, но и может помешать.
«А еще ты можешь уготовить ему участь Грина Снегиря», – съязвил голос в голове.
«Грин остался жив», – напомнил Ириен.
«Уточним. Он был жив в тот момент, когда ты его бросил».
«Не бросил, а оставил в надежных руках», – не сдавался эльф.
«Ты уверен, что для Кена тоже найдутся достаточно надежные руки?»
Не был он уверен, нисколечко не был уверен. А вовсе даже наоборот.
– Кен, ты сам не понимаешь, чего хочешь, – сказал Ириен.
– Все я понимаю!
– Очень в том сомневаюсь, – устало бросил Альс, не смея глядеть в глаза мальчишке. – Глупый ты человечий мальчишка, Кенард Эртэ, ты должен хорошо представлять себе, что тебя ждет впереди. Я возвращаюсь и постараюсь обойти Судьбу еще раз, обмануть ее, обыграть, отобрать то, что принадлежит мне по праву. А тебя, малыш, я просто использую в своих целях, как ни цинично это звучит. И, поехав со мной в Игергард, ты, скорее всего, уже никогда не вернешься домой, не увидишь ни родни, ни родителей. Ты подумай хорошенько, человечек, до рассвета еще есть время. Что? Все равно согласен? Да ты подумай еще. Стоит ли оно того? Ну что ж... посмотрим, что из тебя выйдет, человечек. Время еще есть.
С раннего утра шел дождь, и серая вода пролива была покрыта оспинками брызг. Пока Ириен торговался с капитаном парома за каждый медный ягр, Кенард глазел на корабль морских тангаров, швартовавшийся у причала. Обычных тангаров он, конечно, видел, а с некоторыми даже был знаком, но морской народ произвел на юношу неизгладимое впечатление. Высокие и могучие, как корабельные сосны, эти тангары казались настоящими морскими богами. Они налегали на весла, смеялись и громко пели на своем резком и звонком языке. Пшеничные гривы волос и бороды, светло-голубые глаза и серая кожа одежд делали их похожими друг на друга, как родные братья. Скорее всего, так оно и было, потому что, как правило, кораблем владела одна-две семьи и команда набиралась из ближней и дальней родни. Чужих тангары на свои остроносые корабли не брали ни при каких обстоятельствах.
Ириен тоже слышал тангарскую песню. Ее любил мурлыкать себе под нос Тор. А у эльфа всегда перед мысленным взором вставала картина, которой он сам видеть никак не мог. Закованные в сталь рати, замершие друг напротив друга за миг до того, как взревут серебряные трубы, развернутся знамена и златокосый король в белом плаще крикнет: «Дша-а-а-ад!», вонзая в затянутое желтыми тучами небо свой меч. Когда случилась битва? Три или четыре тысячи лет назад. Может быть, даже раньше, потому что Темные века оставили за собой мало свидетельств. Последняя битва, когда сошлись вместе четыре народа, чтобы низвергнуть в века варварства и невежества весь обитаемый мир. Люди уже не помнят об этих временах, эльфы не желают помнить, орки отвергают прошлое и живут лишь настоящим и будущим, а тангары хранят память и до сих пор поют.
Слова бились в одном ритме с веслами, вспарывая воду и приближая берег. Тяжел и долог поход по штормовому весеннему морю.
– Ну, кажется, все! – объявил эльф, возвращаясь с переговоров удовлетворенный результатом. – Кое- что удалось выторговать. Заводи лошадей на корыто. Нет, лучше я сам.
У него и в самом деле получалось лучше. Пятнистая Онита, казалось, совсем ничего не боялась и безропотно пошла на неустойчивую палубу. А Руде эльф прошептал что-то на ухо, и норовистая скотина повторила подвиг своей товарки. Было здесь какое-то волшебство, но эльф упорно отказывался объяснять свой фокус с лошадями, утверждая, что это всего лишь многолетний опыт.
Паром, забитый народом, медленно тронулся в путь через пролив. Купцы из Ветланда, Минарда и Къентри расположились вокруг своего товара, орки кучковались по кастам, тангары из оседлых ехали на праздник Сошествия Огня в Торраск, где находилась самая большая община огнепоклонников, и потому держались чинно и сосредоточенно. Их традиционное паломничество сопровождалось строжайшим постом, запретом на азартные игры и питие спиртного. Шумные тангарские мужчины сидели тихо, как храмовые послушницы. Большинство были бородаты, что означало семейность, порядочность и достоинство, только несколько совсем молодых парней смущенно прятали бритые подбородки в шерстяные шарфы. Женщин с ними, разумеется, не наблюдалось. Зато орок и людских женщин наличествовал явный переизбыток, как и детей, сновавших туда-сюда по палубе и все время норовящих свалиться за борт.
Заняться на пароме было совершенно нечем, а безмолвно пялиться на серую воду, как это делал эльф,
