– Сколько же вы хотите? – озабоченно поинтересовался фриз.
– Нисколько, – отрезал эльф. – Мы не станем работать на Бьен-Бъяра. Вообще. Никогда.
И сколь ни силился подручный Степного Волка уломать упрямого лангера, но в светлых прозрачных глазах Альса ничего прочитать не смог, не выражали они ничего, как металлические пуговицы на платье. Демоны бы побрали этого безбожного эльфа, который оказался неуступчив, как дикий камень. Никакие посулы, никакие улещивания не смогли сдвинуть дело с мертвой точки, а Бьен-Бъяр хотел только Альсову лангу и никого иного. Хотя последние годы за ней никаких особых подвигов не водилось. К слову, лангеры, которых Фриз видел перед собой, походили скорее на простых наемников, коих в степи видимо-невидимо. Разве что подобрался тот еще «зверинец». Где они тангара-то откопали в степи?
– Если предложений больше нет, то пришла пора прощаться, господин Фриз, – равнодушно сказал эльф.
Он отодвинул бокал с вином, даже не прикоснувшись к благородному напитку.
«Наглый нелюдь! – тихо обозлился Фриз. – Это же старое саффское!»
Недаром говорят, что когда боги делили Первый Народ на четыре расы, то большая часть наглости и высокомерия досталась эльфам. Их сомнительная слава непредсказуемых, своенравных и надменных существ время от времени достигала Великой степи, хотя мало кто из ныне живущих мог похвалиться знакомством с одним из племени остроухих. Проще договориться о скидке с инисфарскими цеховыми мастерами или даже с тангарскими старшинами, чем расположить к себе эльфа.
– Но почему вы отказываетесь, мэтр Альс? – не унимался Фриз.
Эльф измерил его взглядом так, как купцы на базаре прицениваются к залежалому товару, – со скукой и без интереса. Рот его презрительно съехал влево. Еще немного – и плюнет.
– Мне не нравится твой хозяин, Фриз, и у меня нет ни малейшего желания вмешиваться в его судьбу, – снизошел он после длительного молчания. – Но сугубо профессиональный совет я дать могу. Бесплатно. Если он хочет получить корону Сандабара, то женщину придется забыть.
– А может, ты просто боишься связываться с Матерью Танян? Она ведь великая пророчица.
Хрипловатый негромкий смех был ему ответом.
– Считай как хочешь, Фриз, мне плевать. Но для такого... – тут эльф сказал какую-то фразу на родном языке, – ...как твой хозяин, я пальцем о палец не ударю. Так ему и передай.
Он повернулся к эрмидэйцу, внимательно следившему за ходом переговоров. Лангеры обменялись короткими взглядами.
– Разговор окончен, – подал голос обладатель косичек, унизанных бусинами.
Ходили слухи, что лангер Малаган колдун, и слухам этим приходилось верить. Руки островитянина были до самых кончиков пальцев разрисованы черными устрашающими узорами: змеи, драконы, птицы сплетались столь замысловато, что не могли не наводить на мысль о волшебстве. А кроме того, у Малагана имелось такое количество амулетов и разных штучек, которыми он был увешан с ног до головы. С колдуном никто связываться не хотел, а посему его слова стали последними в этой встрече. Эльф и оба его лангера удалились столь же стремительно, как и появились, оставив Фриза скрипеть от гнева зубами. Что прикажете теперь говорить Бьен-Бъяру?
Голоса рабов Элливейд никогда не путал с голосами свободных людей. Их песни, их боль, их страх настигали его волной, заставляя ускорять шаг и обходить Невольничий рынок Ан-Риджи кружной дорогой. Чтоб не видеть, чтоб не слышать, чтоб не вспоминать. И все равно видел, слышал и вспоминал, и просыпался в ледяном поту среди самой жаркой ночи спустя двадцать лет. И скорее всего, будет он терзаем теми же кошмарами и на пороге смерти. Впрочем, рынки рабов везде одинаковы. Юдоль печали и несмываемый позор расы. Только люди могут продавать, а главное, покупать себе подобных. Как вещь, как скотину. Клеймить, истязать и убивать без всякой опаски наказания. И если люди так поступают со своими сородичами, то почему бы и нелюдям не поступать так же с людьми. Тангар не продаст тангара, но ублюдка дочери, согрешившей с человеком, запросто. Как там говорится? Бей своих? А если чужие не испугаются? То-то же...
Песня гналась по пятам за маргарцем, вонзая свои когти в его загривок, как серый сокол на охоте в спину неосторожного лисовина, пока ноги сами не привели его в храм Оррвелла – бога-странника, бога- волшебника. Единственного бога, которому Элливейд верил. Верил и чтил, но никогда не молился, не приносил жертв и в храмы его не заходил все свои годы свободы. И даже теперь лангер сам не понимал, что он делает в этом огромном высоком зале в столь неурочный час. Службы Оррвеллу проводились только ночью. Покровитель магов, бродяг, искателей истины, ученых, путешественников, первооткрывателей и прародитель всякого колдовства снисходил к смертным только после заката. С первыми лучами солнца и жрецы, и паломники покидали храм. Элливейд точно знал, что он один во всем здании.
– Привет, – сказал он богу. – Ты меня узнаешь, Странник?
Чуть слышно скрипнуло окошко под самой крышей, приоткрытое для проветривания.
– Будем считать, что ты меня слышишь. Ты не слишком в обиде на меня, что я так долго не приходил? – спросил Элли. – У меня, вишь ли, выдалась удивительно интересная жизнь. Хочешь, расскажу? Наверное, хочешь. После того как ты освободил меня своим Словом, я совсем недолго пробыл попрошайкой...
[5] похитителям Силы. По зеркально-гладким граням пирамиды, на которой покоился Черный Шар, не очень-то взберешься. Жрецы с ужасом ждали, что Странник покарает святотатца, коснувшегося намоленного священного символа. Но то ли бог решил покуражиться над темной своей паствой, то ли вмешались более серьезные силы, потому что с беглым маленьким невольником не случилось ничего плохого, кроме хорошего. Когда его все-таки стащили с алтаря, на его лбу не было ни следа выжженного клейма. Случилось чудо, которому не находилось свидетелей уже триста лет. Оррвелл стер тавро, изменив долю Элливейда навсегда.
А дальше... дальше Элливейд поверил, что он настоящий везунчик. Вместо того чтобы пополнить ряды бездомных попрошаек, он был подобран сердобольным стариком – знахарем. И опять сиротке повезло, потому что знахарь разбирался не только в травках, но и немного в колдовстве. Он сразу почуял в парне зачатки волшебного дара и постарался пристроить того в ученики к настоящему магу. Благодаря везению и редкой по нынешним временам человеческой доброте, отрочество у Элливейда выдалось сытое и приятное. Пока его ровесники-ученики горбатились за миску супа в лавках и мастерских от рассвета до заката, удачливый паренек прохлаждался в небедном доме волшебника, и единственной его обязанностью было терпеливо выслушивать бесконечные сентенции старикана, которые по большому счету не являлись глупыми или бесполезными.
В квартале колдунов у учителя Элливейда была устойчивая репутация специалиста по помощи во всяческом мошенничестве на поприще азартных игр. Следовательно, колдун этот никогда не бедствовал, потому что всякий маргарец рождается с азартом в душе и большую часть сознательной жизни проводит за поисками возможности спустить честно или нечестно заработанные денежки, сделав их ставкой в какой- нибудь игре. Считается, что маргарцы изобрели все азартные игры, все виды состязаний с использованием тотализатора, а также петушиные бои, собачьи бега и лотереи. А там, где правит удача, особо ценятся те, кто умеет с ней правильно обращаться, предсказывать события и направлять их в нужное русло. Другое дело, что для самих умельцев существовали очень жесткие рамки, за которые они выходить не смели. Скажем, если клиент требовал от волшебника непременного выигрыша своей бойцовой рыбки, то с него взималось лишь щедрое вознаграждение. А вот если завзятый картежник жаждал сорвать крупный банк, да еще у заведомо более опытных противников, то взамен от него требовалась жертва такого рода, что чаще всего клиент сам отказывался от заказа. Повышенный риск потерять зрение или, скажем, мужскую силу многих останавливал.
Элливейд в чем-то превзошел своего учителя. Он мог предсказывать возможные проигрыши и победы с удивительной точностью, достаточно ему было взглянуть на участников игры воочию. Редкий дар, очень опасный дар. Несколько раз парнишка избег встречи с кривыми ножами наемных убийц. Однажды его пытались закопать живьем в саду очень важной особы и дважды неудачно повесили. Но, видно, слепая Каийя сама принимала роды у Элливейдовой матушки, как говорят в Маргаре про любимцев удачи. У убийц
