Сийгин улыбнулся сквозь силу. Элливейд точно оценил бы шутку.
– Отомстим? – подал голос Торвардин.
– Накажем, – уточнил Ириен. – Мэд, протрезви нашего оньгъенского страдальца, и будем собираться. Если уж и ланга спустит это дело Бьен-Бъяру Степному Волку, то существует ли вообще справедливость?
Странное дело, что о справедливости говорил именно Ириен Альс, чьей нечеловеческой жестокости минувшей ночью ужаснулась пышная, богатая и изнеженная роскошью Ан-Риджа.
Жрец Оррвеллова храма обмакнул перо в чернильницу-невыливайку и аккуратно вывел на прекрасно выделанном пергаменте летописные строки:
«Лангер-сидхи по имени Альс и ланга его пресветлая клялись на алтаре Великой Пестрой Матери, что за смерть сотоварища отомстят Степному Волку, поименованному Бьен-Бъяром, страшной местью. Кровью клялись и истинными своими именами. И было это 26 дня месяца балагера на 33 году правления Ваджира Могучего».
Почерк у жреца был просто великолепный, так что получилось красиво. Аддическое письмо, буковка к буковке, ни помарочки, ни запиночки. На радость потомкам, охочим до седой старины, когда хронисты были по-настоящему честны и диво как правдивы.
Сначала он шел по узкой тропинке в густой-прегустой траве, и всюду, куда хватало его взгляда, простирался этот диковинный луг, заросший большими желтыми цветами, которые пахли сладкой горечью. Потом он вышел на широкую дорогу, засыпанную теплым серым пеплом, в котором ноги тонули по самые щиколотки. Дорога уходила в облака и терялась где-то под аркой радуги, повисшей над рекой. Там, под радугой, его ждал старик в широкой темной хламиде. А может, это был и не старик. Глаза у него оказались молодые, зубы целые и усмешка юношеская. Непростой такой старик. Явно бог.
– О! Элливейд-маргарец!
– Привет, – сказал тот богу. – Как ты меня узнал, Странник?
– А я тебя уже давно жду.
– Это еще зачем? – подозрительно поинтересовался Элли.
– Хотел с тобой познакомиться поближе, и вообще... мне тут скучно без тебя.
– Вот как?! Надо было предупреждать.
– Тебя докличешься, – чуть обиженно сказал Оррвелл. – И калачом в храм не заманишь.
– А я, собственно, еще собирался пожить, – хмыкнул бывший раб.
– Поживешь еще.
– А ребята без меня не пропадут?
– Не пропадут.
– Ну, тогда... Кстати, а что с девочкой сталось?
– А ты сам глянь.
Оррвелл подвел своего подопечного к ближайшей луже, в которой должно было, по идее, отражаться небо, а на деле Элливейд увидел хорошенькую знакомую мордашку с россыпью веснушек и мерцающими серо-зелеными глазами. И не было на ее невысоком чистеньком лобике даже следа от клейма. И даже малейшего шрамика не осталось.
– Опа! – обрадовался маргарец. – Так она теперь свободная! Ну, спасибо тебе... бог! Уважил. Вот это я понимаю.
И полез жать руку. Богу.
– Это ты сам сделал.
– Брешешь!
– Ну у тебя и лексикон, маргарец.
– Извини.
– Не переживай. Как ты относишься к небольшому путешествию? Вместе со мной.
– Положительно... Погоди, это что ж получается? Я теперь тоже бог?
– Да кто у нас сейчас не бог, – пробурчал Оррвелл. – Пошли уже... бог.
И хитро так ухмыльнулся. Как не бог прямо-таки, а хрен знает кто.
Чем дальше они уходили по дороге, тем оживленнее становилась их беседа.
Глава 4
БЕГЛЕЦЫ
От сумы и от тюрьмы не зарекайся.
– Пили быстрее... я уже задыхаюсь...
– Да пилю я, пилю. А ты ори громче!
– А! О-о-о-ох! Ах-х-х-х-х!
Вопящая от неутоленной жажды любви кошка, услышав ее страстные завывания, отгрызла бы себе от зависти хвост и ушла бы в какой-нибудь кошачий монастырь, дав обет целомудрия. Взятая в последний момент особо пронзительная нота вырвала из глоток обитателей хисарской ямы вопль нечеловеческой зависти. Оголодавшие мужики рвались со своих цепей, как кобели, учуявшие течную суку.
– Осталось совсем чуть-чуть... – умоляюще проскулил Ярим. – Заведи их как следует.
Эльф был омерзительно липкий от грязи и пота, старого и свежего. А ей приходилось прятаться с головой под куском ветоши, изображая бурное соитие, так что все его запахи предназначались исключительно носу хатами. Справедливости ради надо указать, что и сама Джасс воняла не менее отвратительно. За несколько месяцев в подземной темнице на них только раз вылили бочку протухшей воды. Баню же для узников владыка Сигирин полагал совершенно ненужным излишеством.
– Ах! Ох! Бай! Еще! Еще! О-о-о-о-о! О!
«Когда же ты уже допилишь эту проклятую цепь? Я сейчас охрипну, – думала она. – Или какая-нибудь тварь сорвется с цепи. Великая Пестрая Мать, какой идиотский план!»
– Эй! Что здесь происходит?! А ну, быстро заткнуть глотки! – донеслось сверху из открытого люка.
– Ори громче, – продолжал бубнить Яримраэн.
– Ты тоже голос подавай.
– А! О! О! У! Ы! – подхватил он.
– По идее, я с тобой трахаюсь, а не яйца тебе отрезаю, – зло зашипела Джасс. – Старайся лучше!
На этот раз эльф изобразил восторг гораздо достовернее.
«Великая Пестрая Мать, не оставь свою покинутую дочь в беде! Подай нам чуть-чуть удачи! Совсем немного! Прошу тебя! – истово, как никогда в жизни, молилась Джасс. – Если мы вырвемся... если они сюда спустятся... хоть один... я... я... исполню твою волю. Клянусь тебе, Пестрая Мать! Пусть только вниз кто-то спустится!»
Но поначалу сверху лились попеременно кипяток и застоявшаяся моча. Однако вонь, вместо того чтобы пригасить, только усилила страсти. Уже стены трясутся от воплей разгоряченных и злых, как все демоны девяти преисподен, насильников, убийц, разбойников, живодеров, чернокнижников, людоедов и прочих завсегдатаев знаменитой хисарской ямы. Сотня глоток издает вой и рев, брызжет кровь из рваных и кусаных ран, и новые волны зловония поднимаются над головами узников.
«Вы собираетесь вспомнить о своих прямых обязанностях, господа надсмотрщики?»
Может, и услышала Великая Матерь всех богов клятву бывшей воительницы-хатамитки, а может быть, кто-то из умников наверху подкинул идею спуститься в яму и навести должный порядок. Во всяком случае, из люка посыпались стрелы, прикрывая спуск двух могучих тюремщиков. Их пальцы сжимали знаменитые хисарские бичи толщиной с мужскую руку, один умелый удар таким оружием мог запросто перебить позвоночник или содрать скальп с ослушника тюремного режима.
– Все! Готово! – сообщил Ярим, распрямляясь стальной пружиной.
Она моментально вскочила, скинула с себя грязную тряпку. Выпавшее звено из цепи да тонкая пилка – подарок благодетеля – вот и всё оружие беглецов. Пока. Зря, ох и зря надсмотрщики так недальновидно решили вмешаться в дела, творящиеся на дне ямы. Джасс кубарем покатилась под ноги ближайшего тюремщика, делая рискованную подсечку. Если бы его туша рухнула на нее, то от девушки осталось бы
