эльфов несть числа.
– Пришлось дожидаться тебя в яме полгода, – заявил Яримраэн. – Что, Сарион не передал тебе моего послания?
– Я Сариона в глаза не видел и узнал о тебе только от Малаганова земляка. Так что, боюсь, наша встреча столь же случайна, как и все в этой жизни, – заверил его Ириен.
Лангеры молча рассматривали пришельцев, терпеливо дожидаясь, когда Альс соизволит представить своего сородича, ради которого Мэд рисковал жизнью в Хисаре. Пард толкнул Тора в бок, показывая на Унанки. Тот выглядел вконец потрясенным.
– Меня зовут Яримраэн Сотиф Андараль, – сказал эльф, диковато улыбнувшись. – Когда-то мы с Ириеном были...
– Врагами, – добавил не без удовольствия Альс. – Кто твоя спутница?
– Ее зовут Джасс, – просто ответил Яримраэн. – В яме мы провели много неприятных дней.
– Хатамитка в яме? – удивился Пард.
– И Сестры ее не выручили? – резонно поинтересовался Тор, с сочувствием взирая на скрюченную фигурку у огня.
– Хатами ничуть не лучше всех остальных, – бросил Яримраэн. – За исключением ланги, разумеется.
Брови Ириена изогнулись в притворном удивлении.
– Кто бы мог подумать, Яр, что ты научишься столь изощренно льстить?
– Я многому успел научиться, – сдержанно проворчал эльф. – Времени у меня было предостаточно. И не только для обучения грубой лести.
Ириен опасно сузил глаза, словно раздумывая над ответом, то бросая быстрый взгляд на женщину- хатамитку, то косясь на Ярима.
– Пожалуй, нам следует уносить от Хисара ноги. Мэд, как там с погоней?
– Всё может быть. Я бы не стал зарекаться, – ответил островитянин, деловито собирая в дорожный мешок свои скромные пожитки.
– Слышали, что говорит Малаган? – отчеканил эльф. – А ты. Тор, позаботься о... Джасс. Договорились?
Тангар согласно кивнул. Ему всегда тяжело было видеть страдания женщины, пусть даже она хатамитка и сама может заставить страдать кого угодно голыми руками. Он порылся в своих бездонных сумках в поисках более-менее пригодной одежды и обнаружил старую рубаху из грубого полотна, которая прикрыла хатамитку до самых исцарапанных коленок.
– Джасс, ты на общем-то хоть говоришь? – спросил он.
– Да, говорю, и ничуть не хуже тебя, – фыркнула женщина.
Голос у нее был ломкий и слабый. Определить ее возраст Тор не взялся, решив дождаться, когда бывшая узница отмоет лицо. Темница владыки Сигирина славилась как место весьма мрачное, откуда редко кто выходит живым и здоровым. Среди Сестер 'Хатами слабачек не водилось. После нескольких лет тяжелой муштры в потаенном городе из десятка девчонок выживали две-три самые стойкие, и их уже не брали никакие болячки. Вряд ли хисарская тюрьма смогла слишком серьезно отразиться на здоровье этой женщины.
– Тогда держись крепко, Сестра, – сказал тангар, приглашая ее занять место у него за спиной.
Он знал, что для недавних пленников Ириен делать поблажек не станет. И они направятся в Дгелт так быстро, как это только возможно. Владыка Сигирин не спустит побег из его подземелья и наверняка уже послал многочисленную погоню с наказом схватить преступников живыми или мертвыми.
Дгелт лежал за границами Хисарского царства и служил перевалочным пунктом для всех странников, караванов и паломников, которые стремились пересечь Великую степь с востока на запад. Южнее Дгелта до самого моря простиралась пустыня Цукк, безлюдная и смертельно опасная даже для прекрасно подготовленного каравана. Туда никто в здравом уме соваться не рисковал. Впрочем, из Дгелта и кроме пустыни было куда податься. Десяток дорог и караванных путей расходились в разные стороны, и всякий беглец из Хисара мог преспокойно выбрать самый удобный для себя путь. Местный правитель падшх открыто покровительствовал трем самым богатым караванным мастерам, которые, в свою очередь, диктовали условия всем властителям от Аймоланх'хи до Ан-Риджи, а потому город был одним из самых процветающих и мирных по эту сторону Маргарских гор.
Джасс не жаловалась и не скулила, стараясь не замечать ни отбитого зада, ни болящих с непривычки ног, ни палящего солнца, неумолимо поднимавшегося над горизонтом.
«Радуйся, – твердила она себе. – Радуйся, что жива и на свободе. А больше человеку ничего и не нужно. Все остальное суета и тщета, как говорил Хэйбор, все богатства мира блекнут перед истинной свободой». Много чего еще говорил Хэйбор, а он вообще любил пофилософствовать. Множество его речей Джасс пропускала мимо ушей, но эти слова почему-то запомнила. Наверное, потому что в ее собственной жизни было слишком мало подлинной свободы.
К полудню ланга достигла Каменной реки – Иккас. Широкая лента огромных валунов в редкие дождливые годы действительно превращалась в бурную реку. Но сейчас от нее остался тонюсенький ручеек, петлявший меж серыми глыбами камней, то пропадая в песке, то сверкающей струйкой стекая по щербатому боку валуна. Джасс жадно припала губами к такой струйке, захлебываясь и фыркая. Вода была теплой, но чистой и свежей, и после затхлого питья в хисарской яме она показалась хатамитке слаще и пьяней вина. Напившись, Джасс попыталась умыться, наслаждаясь уже забытым ощущением чистоты. Она даже попыталась распутать колтуны на голове, но с пригоршней воды в этом занятии не преуспела.
Тор с сомнением наблюдал за ее мучениями и в конце концов, посопев носом, извлек из своей седельной сумки острейший узкий нож, предназначенный специально для бритья жесткой тангарской щетины.
– Ничего с ними не сделаешь, Сестра, – сказал он грустно. – Это тебе не эльфийские хвосты. Придется срезать колтуны.
– Не называй меня больше «Сестра». Хорошо? – сказала тихо Джасс и с нескрываемой завистью посмотрела на эльфов. Волосы у них были тонкие и густые, но очень жесткие. По крайней мере после мытья расчесывать их гораздо проще. – Спасибо за нож.
Она так решительно принялась за дело, что Тор даже испугался. Неужели она решила обрить голову наголо, как какая-нибудь аймолайская крестьянка? Но нет. Джасс только срезала красные хатамитские пряди и по окончании работы выглядела совсем неплохо. Для беглой рабыни.
– Ого! – только и сказал Яримраэн, увидев результат стрижки.
– Нас обвинят в работорговле, – хмыкнул Унанки.
А вот у Ириена на лице появилось странное, никогда не виданное Тором выражение. И, конечно, он, в отличие от Унанки, промолчал.
Два эльфа отличались друг от друга, как светлый летний полдень от вечерних зимних сумерек. Унанки искренне верил, что способен в одиночку противостоять десятку рубак любой расы, всегда пребывая в отличном настроении, любил всякие шутки и никогда не обижался на подколки друзей-лангеров. Словом, Унанки считался душой всей компании. Но командиром ланги все равно оставался Ириен по прозвищу Альс. Невозмутимый, расчетливый и мрачный, как грозовая туча. Характер у Альса – скверный и непростой, но никто из лангеров никогда и не мыслил свою жизнь без его бесконечных придирок и невнятного фырканья по любому поводу. И, несмотря на всевозможные различия, Унанки и Альс крепко держались друг друга, как зеницу ока оберегая свою странную дружбу, вынесенную из малоизвестной жизни в Фэйре. С другой стороны, они были, почитай, единственными представителями своей расы на всю бескрайнюю сухую равнину, именуемую Великой степью. В странах, лежащих южнее Маргарских гор, жили в основном только люди да орки, которых на свете больше, чем песка в пустыне. Эльфов в Хисаре и Аймоле не слишком привечали, но по крайней мере не убивали за разрез глаз и форму ушей, как в Оньгъене. Поэтому, когда Альс совершенно случайно узнал, что в хисарской темнице сидит его сородич, он сделал все возможное и невозможное, чтобы его вызволить, рискуя попасть в немилость к самому свирепому и жестокому правителю юга.
– Слышь, Джасс, а это правда, что Яримраэн – эльфийский принц? – спросил Торвардин осторожно. – Унанки тут трепался, но что-то мне верится с трудом. Может быть, тезка?
