самую капельку, но лучше предыдущего. Дорога стала пыльной и людной. Пару раз хромая телега чуть было не отправила меня в канаву, но я все выдержал. Показался город, если, конечно, Колок можно было назвать столь громким словом. Я уже и так был впечатлен количеством людей, зданий и прочих четвероногих. Если бы не полуразрушенная каменная стена, Колок ничем не выделялся бы из общего ландшафта.
Впрочем, это все-таки был город, и по меркам Термилиона – довольно-таки немолодой. Лет 200 назад он даже считался одним из самых укрепленных фортов страны, но то было давно. После постройки и укрепления Локта около века назад – Колок потерял свою стратегическую значимость, что не замедлило сказаться… на всем, наверное.
С первого взгляда становилось заметно, что последний раз городские стены ремонтировались лет сто назад… Правда, теперь это уже не было важно: ворота на своем законном месте отсутствовали. По большому счету, они и не были нужны. За последние пару столетий город хоть и не стал красивее, но разросся сильно. Стена просто отделяла старую часть от новой.
Пустой створ охраняла пара бдящих стражников. Один из них, довольно молодой на вид, стоял прислонившись спиной к стене, с завистью поглядывая на старшего товарища. Более «опытный», прижимая к груди бутылку с ядовито-мутноватой жидкостью, лежал под стеной в куче соломы. Выглядел он очень несчастным. Но каждый глоток делал взгляд чуточку мягче.
Нож, захваченный мною из деревни, я закрепил под рубахой, придавив его поясом: получилось совсем незаметно. Беспокоился я зря: совершать лишних движений стражники не собирались.
Скорее подхваченный течением, чем по собственному желанию, я пошел вперед – в сторону центральной площади и, наверное, храма Мааса: а что еще могло быть посреди города? Только сейчас до меня окончательно дошло, что у меня нет абсолютно никакого плана.
«У тебя всегда должен быть план!!! План А, план Б и еще один, запасной…» – очень спокойно говорил Ирвин. Я, в общем-то, всегда был с ним согласен, но теперь особенно. В деревне мне жить не нравилось – в этом я был уверен. Чего бы мне хотелось? Я попытался представить… и это была еда. Мне определенно хотелось есть.
Денег у меня, к сожалению, не было. Правда, у меня их не было никогда – я ведь всю жизнь прожил в деревне, где рынков не водилось. Но как выглядят термилионские соры, лоты и сервы, я знал. Ирвин за годы службы сумел кое-что скопить, а потому мог мне продемонстрировать, хотя потрогать руками никогда почему-то не разрешал.
Сор – медная мелкая монетка.
Лот – серебряная монета, равняется двадцати медным сорам.
Серв – золотая монета, равняется пятидесяти серебряным лотам.
Наиболее популярными и распространенными были соры и лоты. Примерно равные по весу, они были в ходу как у крестьян, так и у купцов. Серв, весивший в четыре раза больше и сора, и лота, был монетой знати. На всех трех было изображено одно и то же лицо – Серва Свирепого. Про него Ирвин ничего не рассказывал.
Денег не было. Где можно взять деньги? Ясно где – заработать. Не ясно где это можно сделать.
Следующие два часа я искал работу и обошел не меньше десятка трактиров разного толка. Начиная с оптимистичных, типа «Веселый закройщик» – при чем тут закройщик и почему он веселый? – и заканчивая пораженческим «Все там будем». Результат был нулевой. В одном сказали, что мест нет. Еще в двух – проигнорировали. В остальных – просто послали. Стало понятно, что работу, оказывается, нужно еще и искать.
Дядя рассказывал, что в последние несколько десятилетий север страны стал сильно перенаселен. Все отбитое у Данхары и Трихры давно было поделено и занято. Свободная земля, как и хорошая работа, давно перешли в разряд острого дефицита. Голову посетила неприятная мысль: каждый кусочек хлеба придется добывать с боем. Да и ночевать, судя по всему, тоже придется на улице…
По крайней мере, до зимы было далеко.
За раздумьями я не заметил, как отдалился от рынка и оказался на какой-то невзрачной улице. Может, удастся подрядиться на что-нибудь вроде колки дров или ремонта крыши? Здания вокруг были сплошь одноэтажные, и какой-нибудь ремонт требовался почти всем. Хотя по той же причине мне подумалось, что здесь мне вряд ли смогут заплатить. Я решил пройти немного дальше…
Настроение ухудшилось. В деревне было скучно, зато предсказуемо. Не приходилось думать, что делать в следующий момент. Теперь я должен был думать. С одной стороны, этого я больше всего и желал, с другой, от этого становилось неуютно. Было даже немного забавно наблюдать за собственными эмоциями. То перевешивало первое, то второе.
Я остановился. В дюжине метров от меня, рядом с одним из домиков за хилой оградкой, стояла женщина. Не девушка, но совсем молодая – лет тридцати на вид, красивая. В руках у нее был топорик, очень увесистый на вид. На земле перед ней стояло насквозь трухлявое полено. Она подняла топор, замахнулась и… Тут я малодушно отвел глаза. Ну, не терплю я вида отрубленных конечностей, и так в последнее время насмотрелся…
Глухо ударило, но вскрика почему-то не последовало. Повернув голову обратно, я облегченно вздохнул. Женщине повезло – топор воткнулся в землю немного левее ее ноги. Удивительно, но на достигнутом она решила не останавливаться. Угрожающе покачиваясь, топор снова стал подниматься…
– Извините, может, вам помочь? – я решил предотвратить непоправимое. Топор вновь воткнулся в землю – теперь возле другой ноги.
– У меня нет денег, – это было сказано чуть ли не с угрозой.
Я опять с опаской покосился на топор.
– А я и не требую. Вот если бы вы мне тарелочку супа налили, са-а-а-мую маленькую, – я показал расстояние между большим и указательным пальцами. – Я бы вам дровишек и нарубил.
Она посмотрела на меня с недоверием. Я подумал, что ее можно понять.
– Хорошо, – неожиданно согласилась она. – Нарубишь, занесешь на крыльцо, сложишь. Тогда получишь свою тарелочку.
– Я быстро, – пообещал я, перескакивая через заборчик. Уж что-что, а умение рубить дрова было освоено мною в совершенстве.
Женщина некоторое время наблюдала за моими действиями, все так же подозрительно, потом зашла в дом. Минут через пять она вернулась, чтобы набрать немного дровишек: видно, у нее и в правду закончилось все пригодное для растопки.
Работы было немного – не прошло и получаса, как я аккуратно уложил последнее полешко. Из открытой двери запахло чем-то съедобным, и накинувшийся с новой силой голод чуть было не убил меня на месте. Не став ждать приглашения, я вошел.
Внутри было очень чисто и почти уютно. Почему почти? В доме явно недоставало мебели, причем, судя по расстановке, еще недавно тут все было обставлено весьма прилично. Вон в том углу когда-то висели полки: на стене остались следы от гвоздей; у дальней стены была кровать, а чуть правее от нее – шкаф: в полу остались выбоинки от ножек. Стол, скамья и печь – вот и все, что присутствовало в этой весьма просторной комнате. В последний момент я заметил еще и хромоногий табурет.
– Умойся, вон тазик. Потом садись. – Да, тазика я не разглядел.
Умывшись, я сел. Передо мной стояла тарелка пустых щей. Я взял ложку, но тут же отложил. До меня дошло, что ничего кроме этого бульончика у нее не было. Я оглядел комнату: точно, из съедобного только паутина с пауками… точнее, даже паутины не было. Чисто ведь.
Все это было очень-очень неприятно: так бедно у нас в деревне никто не жил.
– А сами вы разве не хотите? – спросил я.
Оторвавшись от мытья котелка, она некоторое время разглядывала меня.
– Я уже поела, еще до тебя, тарелка-то у меня одна осталась, – она чуть улыбнулась, уже без недоверия.
Я сразу понял, что врет. Это было чем-то вроде определения настроения у человека. Каким-то шестым чувством я всегда распознавал фальшь. Уже не знаю в который раз за последние два дня, я вздохнул. Как бы я ни хотел есть, но я не имею права забрать у человека последнее, особенно если он сам готов поделаться. Наверное, я бы так не смог. Дров она и сама могла нарубить…
– Пойду я лучше дома поем, как раз у нас обед скоро.
