– Я вспомнила! – кричала, прыгая лягушонком, Мариша. – Ты не разрешаешь им колдовать! Ты над каждым кусочком этой чертовой праны трясешься, как крохобор!
– Конечно, трясусь, мое солнце. Я не желаю, чтобы твоя бабушка осталась замурованной из-за элементарной нехватки колдовских запасов, которые так стремительно тратят уважаемые маги Конклава, – стараясь нагнать на лицо серьезную мину, ответил Илиодор, чувствуя в душе, что нет, скоро он провалит эту роль. Она с таким серьезным видом нападала на него, уличая в коварстве, что прямо так и тянуло признаться, что он действительно коварен.
«Ладно-ладно, – размышлял он про себя, стараясь отрешиться от окружающего, от этих насупленных бровок и взгляда, сверкающего праведным гневом ведьмы-воительницы, – конечно, я злодей, спорить не буду, но тебе понравится в новом мире, не может не понравиться! Не тот у тебя характер, чтобы мечтать о блинах, пирогах и муже-домоседе. Подумаешь, поездила с бабушкой по Северску! А была ли ты в усыпальнице Миренских шахиншахов? А Жемчужное озеро за три минуты до восхода солнца видела? Ничего ты не знаешь о мире, дурочка. Я тебе все это покажу. Да…» Он почувствовал, что в горле рождается ну совершенно какое-то кошачье мурлыкание, будущие дни представлялись ему янтарно-золотыми и пряно- тягучими, как медовый взвар с пряностями и перцем.
Демцовой, видевшей, что дразнить Илиодора, разомлевшего на солнце, совершенно бессмысленно, пришло в голову взять маленькую походную лютню. Звучание ее оказалось на удивление приятным:
Илиодор хмыкнул и даже похлопал в ладоши явно ожидавшей его реакции исполнительнице. Заскрипела калитка, и, приоткрыв один глаз, он увидел, что девицы уже при полном параде. И даже в какой-то миг испугался, что расточительные маги поддались-таки на уговоры Ланки, доставив им вожделенные платья из Златограда. Толстый кот с мявом плюхнулся на землю, а он порывисто вскочил: пусть думают, что ошеломлен. Анжела тоже исчезла. Следить за улицей, изображая легкомысленную красотку, ей уже не было смысла. Илиодор оглянулся, пытаясь через окна заглянуть, как там Луговская готовится к встрече его гроссмейстерш, но тут же напоролся на неприветливый взгляд охранника.
– Мариша, Лана, вы очаровательны, – вклинился он меж двумя сестрами, подавая руки сразу обеим.
Архиносквен, в окружении озабоченных дурневских теток, уже стоял на пороге дома старосты, поджидая их.
Маришка была вся напряжена и едва ли не звенела как струна, а Ланка кусала и без того алые губы, сразу же вцепившись в него так, словно он и был той самой соломинкой, которую жаждет найти всякий утопающий. Цепким взором окинув платья, Илиодор облегченно выдохнул, благословляя Марту Лапоткову, имевшую в своих бездонных сундуках театральные костюмы на любой случай и для всякой аферы. «А ведь сестры наверняка умеют говорить гнусаво в нос и растягивая слова, как дочки южных магнатов», – пришла в голову веселая мысль, он сам не раз кочевал так из трактира в трактир вдоль имперского тракта, изображая пресыщенного жизнью сибарита. Правда, не для денег, как ведьмы, но обязательно нужно будет спросить их, кого они изображали в этих платьях.
На Ланке было нежно-васильковое, с удивительно смелым кружевным верхом. Распущенные волосы спадали, словно искусственный золотой водопад в императорском дворце. Тут и там в живописном беспорядке выныривали из ее локонов перлы. Мариша, несмотря на всю свою ожесточенную собранность, была удивительно мила, на ней было платье серебристого шелка с открытыми плечами, которые лишь входили в моду в этом сезоне. Моду эту ввела императорская фаворитка – женщина изумительных пропорций, с покатыми белыми плечами, один вид которых вызывал в златоградском венценосце желание забросить политику и стать менестрелем. Маришкины плечи были, напротив, хрупки, а вид их будил в душе Илиодора такое, что он сам начинал стесняться собственных романтических бредней.
– Ничего не бойся, она не людоедка, – стиснул он ее холодные от волнения пальчики.
Маришка резко повернула к нему лицо, и волосы с серебряным перезвоном прикрыли плечи. Только сейчас он понял, отчего они не развеваются по ветру, как у Ланки. Просто они были разобраны на пряди, кончики которых были убраны в серебряные гильзы, и еще с десяток едва заметных нитей вплетено в прическу, утяжеляя ее и создавая рисунок, который лишь на мгновение вспыхивал и пропадал, как молния. «Адский труд, – подумал Илиодор, – нет, все-таки прекрасно быть мужчиной». Сам-то он лишь ополоснулся, расчесал волосы, побрился на скорую руку и, спрыснувшись ароматической водой, облачился в шелка и бархат, преподнесенные трепетной рукой старосты, вернув при этом назад шубу и бобровую шапку, сказав, что это ему не по чину. Вполне хватит и шляпы с узкими полями и фазаньим пером, которую староста непонятно для чего купил на ярмарке прошлым летом, позарившись на низкую цену, – теперь вот пригодилась, и староста был рад от нее избавиться.
У дверей в горницу стояли два стражника при полном параде, так и казалось, что сейчас с той стороны ударят тростью в пол, гнусаво объявив:
– Гроссмейстерши Ведьминого Круга Лана и Мариша Лапотковы с сопровождающим их инквизитором.
Он так с улыбочкой и вошел в двери.
Я очнулась только на улице. Рядом, с обморочным видом, стояла Ланка, переводя дух. Она с самого начала боялась, что ей всыпят за самозванство, и теперь с недоумением тискала в руках документ, утверждающий, что она и есть та самая Дорофея Костричная, коей было угодно скрываться на территории Северска под именем Ланки Лапотковой.
– Мы что ж теперь, не сестры? – поинтересовалась я, пытаясь сообразить, каким образом Илиодору и Мытному удалось провернуть этот фокус. Нет ли здесь заговора против Ведьминого Круга? Больно уж у Луговской и ее подружки, когда они выписывали паспорт, азартно блестели глаза, примерно так же, как у нашей бабули, когда она подсчитывает денежки после наших летних путешествий по Северску. – Ланка, это заговор.
– Дурочка, я ж теперь княжна! – с визгом бросилась мне на шею сестрица и, не зная, как излить свои чувства, стала тискать и целовать.
– Опомнись! Какая княжна? С татуировкой на заднице?
У Ланки сделалось горестное личико, а я встряхнула ее как следует:
– Тебя во что-то втягивают, бестолочь!
– Да, втягивают, – она начала наглаживать меня по руке, – но ты не волнуйся, я немножко втянусь, а если что не так, то сразу домой!
