– Ты, трюмово отродье! Где мой «Гром»? Ты нашел его?
И тут дикий фьординг, гнездящийся в глубинах сознания цивилизованного, образованного прогрессивного магистра Ингрема, вырвался на волю и явился миру во всей первозданной красе.
– Заткни корабельной паклей свою лживую пасть, ты, зловонный помет змея Йормунганда! «Гром» – мой драк-кар! В те годы, когда ты грязной щеткой выгребал нечистоты за моими подменными братьями, я уже выходил на нем в море! Среди твоих людей я вижу десяток тех, кто был со мной и может подтвердить мои слова!
Тут по рядам фьордингов прошел шепоток. А Хельги продолжал:
– Ты можешь рискнуть головой и попытаться захватить его в бою, но клянусь когтями Фернира, если ты посмеешь еще раз не по праву назвать «Гром» своим, я не посмотрю, что ты рожден вскормившей меня женщиной, и вобью твои рога тебе же в голову!
– Во загнул! – присвистнула сильфида восхищенно. – Может же, когда хочет!
Шепот в рядах северян перерос в одобрительный гул: во фьордах умели ценить красиво сказанное слово, а подменыш Хельги ругался куда более изобретательно, чем их предводитель Улаф.
И вообще, ситуация складывалась непростая. Большинство из тех, кто был сейчас с Улафом, за исключением троих-четверых самых юных, знали подменного сына ярла так же хорошо, как и родного. По крови Хельги был инородцем, но, вскормленный женщиной фьордов, по закону считался равным человеку. А что касается воинской доблести – в ней спригганы фьордингам не уступали, и последние признавали это. В детские годы сверстники не любили чужака Хельги – переняли это от взрослых, а еще потому, что был он сильнее, выносливее, красивее, да и, что греха таить, смышленее, чем остальные мальчишки Рун-Фьорда. Он вырос достойным сыном ярла и сам мог бы стать настоящим ярлом – вот это-то и злило больше всего…
Но пришел Улаф – и его невзлюбили еще больше, надменного рыжего чужака, возомнившего себя выше остальных по праву рождения. А меж тем, будь отцом его не грозный ярл, а рядовой воин, в Рун-Фьорде нашлось бы немало желающих оспорить его права. Как провел он первые тринадцать лет своей жизни? Не запятнал ли себя деянием, недостойным воина? Остался ли человеком, выкормленный волчьим молоком? И не маловато ли у него достоинств, чтобы ставить себя так высоко? Ни умом, ни хитростью не блещет, сила немереная, да ловкости маловато – тяжел, неповоротлив. А одержимость его – подумаешь! Мало ли берсеркеров рождали фьорды? Притом чуть не каждый второй из них становился рано или поздно вне закона. А ярл вне закона – беда для всех…
И вот по прошествии лет не только молодые парни, но и зрелые воины стали все чаще поговаривать: теперь, когда седина в бороде ярла Гальфдана становится все заметнее, не умнее ли ему умерить отцовскую любовь ради благополучия фьорда и вместо бешеного Улафа объявить наследником подменыша Хельги?
А что касается драккара – тут дело и вовсе темное, с налету не решишь…
– Эй, парни! А чего вы спорите-то? – подал голос Рольф, кормчий Улафа. Это был опытный воин, в Рун-Фьорде слово его значило немало. – Каждый помнит, что «Гром» был построен для сына нашего ярла. Но боги дали ему одного сына, а судьба – двоих. Потому каждый из вас в своем праве, и есть немало способов разрешить, у кого оно весомей. Но что толку делить драккар, которого нет? Кому нужен затонувший корабль?
Что было ответить на это?
Магистр, сотник, даже демон-убийца Ингрем ответил бы: никому. И галера с драккаром мирно разошлись бы, потому что фьордингам не нужны ни чужие суда, ни рабы из разбойников. Грабить на галере нечего, это они уже разглядели, а гибнуть задарма ни у кого нет охоты…
Но за бортом плескались волны, соленый ветер бил в лицо, и подменыш Хельги, дитя фьордов, отвечал честно и нагло:
– Вот и я о том толкую. У кого нет драккара, нет и прав на него. А у меня есть мой «Гром», и я не обязан ничего доказывать, тут дело бесспорное.
– И где же он, твой драккар? На дне морском? – усмехнулся кормчий Рольф.
– Не на дне, а в толще воды. Я его промываю. Показать? – И, не дожидаясь ответа, Хельги извлек свое сокровище на свет божий.
Да, не каждый день увидишь, как выныривает из пучин, плавно взмывает в воздух, оставляя за собой водяной шлейф, струящийся из пробоины, отличный фьордингский драккар с фигурой волка Фернира на носу. Как плывет, летит он над морем, а потом замирает прямо над твоей головой и медленно переворачивается вверх дном, обрушивая вниз потоки соленой воды.
Будто волна накрыла корабль Улафа, опасно накренив на левый борт – чудо, что ко дну не пошел! Но гребцы привычно навалились на правый, заработали ковши черпальщиков, и судно мало-помалу выровнялось. Полное воды, оно стало тяжелым и неповоротливым, грузно осело в волнах. Теперь при желании, от него можно было легко уйти. Но Хельги такого желания почему-то не выражал!
– Ну что, – насмехался он, с видом победителя поглядывая на присмиревших соплеменников, – убедились? А хотите, покатаю? Летать никому не приходилось, нет? Я вам это быстро организую!
Последние слова демона были сущим блефом. Вдобавок к прочим своим грехам братец Улаф был прижимист, если не сказать, скуп. Носовая статуя его корабля, такая грубая, что не разберешь, кого она изображает – медведя или кабана, была всего лишь мертвой деревяшкой без малейших следов магии. Ухватиться Хельги было решительно не за что. Но фьординги этого, понятно, не знали. И бросаться в битву не спешили, хотя озверевший Улаф и отдал команду к бою… Нет, они вовсе не были трусами, не страшились ни колдунов, ни богов, ни демонов. И окажись перед ними настоящий враг – не дрогнули бы. Но сейчас, и это каждый понимал, дело было чисто семейным: два брата делят имущество. Так стоит ли вмешиваться?
– Послушай, – на правах старого друга отца обратился к Улафу Рольф, – ты видишь, какая пробоина в днище у Грома! – Он ткнул пальцем вверх, туда, где все еще летал драккар. – Зачем тебе такой корабль? Как только твой брат бросит колдовать, он камнем пойдет ко дну. Даже если мы его отобьем, на берег все равно не доставим. Подумай об этом.
Улаф не желал думать.
– Не смей называть эту тварь моим братом! – зарычал он, хватаясь за меч.
