откажут. К тому же не стоит привлекать лишних людей к решению наших проблем; как человек военный утверждаю ответственно – секретность лишней не бывает. Особенно в вопросах, связанных с магией и духами всякими. Решим все в узком кругу.
Одиссей Лаэртович предвкушал приятный вечер и уже устроился в своем любимом кресле у телевизора.
– Пенелопочка, свари мне кофейку покрепче, – попросил он, подкладывая подушечку под поясницу. – День у меня сегодня выдался нелегкий… В моем возрасте надо бы уже себя поберечь.
За дверью процокали быстрые женские каблучки, и Одиссей, ожидавший увидеть на пороге кабинета собственную супругу с подносом, даже не успел поразмыслить, с чего это Пенелопа сменила удобные домашние тапочки на туфли с высокими каблуками и бегает в них этаким аллюром, как обнаружил в дверях постороннюю рыжую девицу.
– Мадемуазель, чему обязан? – Одиссей со старомодной учтивостью приподнялся с кресла (все-таки в комнату вошла дама), одновременно нащупывая на столике очки. У него возникло ощущение, что когда-то давно он видел явившуюся в его дом незнакомку… Да что там говорить – явно видел, без всякого сомнения. Но вот кто она такая и при каких обстоятельствах состоялась их прошлая встреча, вспомнить никак не мог. Тем более, пока он был без очков, лицо молодой дамы виделось ему каким-то расплывчатым. Однако волосы, эти роскошные пышные волосы редкого оттенка красной меди Одиссей хорошо запомнил. Увидев один раз, забыть такую красоту было трудно. Тициан, подлинный Тициан!
Где же он мог видеть эту красотку? В Итаке? В Трое? В дальней римской провинции Лютеция, жалкой галльской дыре, превратившейся через несколько веков в роскошный город Париж? Или в Венеции времен правления третьего дожа?
Очки наконец нашлись, и Одиссей только-только собрался водрузить их на нос, чтобы как следует разглядеть незнакомку, как рыжая девица произнесла загадочную фразу:
– Ладно, старина, прости, если что…
Что такое «если что», было совершенно непонятно, и Одиссей попытался это выяснить. Но девица сказала кому-то невидимому:
– Яша, Рома, поднимаем! Взяли, мальчики? Вира!
Одиссей Лаэртович почувствовал, как его подхватили под локти чьи-то сильные руки, подняли в воздух и повлекли к окну.
– Что это значит? Я протестую! Это возмутительно! – взвизгнул он, но его никто не слушал.
Тем более что существа, носившие имена Яши и Ромы, были, судя по всему, бестелесны, и способны ли они вообще что-либо услышать, с уверенностью сказать было нельзя.
Ну а девица сосредоточилась на том, чтобы открыть старые тугие шпингалеты и распахнуть оконную раму. Не сразу, но рама все-таки сдалась под ее напором.
– Выносите, мальчики! – скомандовала рыжая и сама первая нырнула в окно, причем Одиссей заметил два больших крыла, затрепетавших у нее за спиной. Он мог бы поклясться, что никаких крыльев у девицы только что не было, иначе они бы выглядывали из-за плечей гостьи даже в тот момент, когда Одиссей видел ее анфас.
– А девочка-то крылатая, – хмыкнул он и тут же вспомнил, где они встречались.
1099 год, первый Крестовый поход рыцарей-крестоносцев на Святую землю… Юный воин, снявший на глазах у Одиссея шлем с головы и оказавшийся рыжеволосой девицей… Она взмыла ввысь на невесть откуда взявшихся крыльях, которых в бою у нее не было (они бы сильно мешали в момент жестокой сечи). И многие христиане при виде такой картины попадали на колени, крича: «Ангел! Ангел!»
Потом судьба дарила Одиссею еще несколько встреч с рыжей красавицей, хотя не каждый из этих подарочков приходился ему по вкусу. Красотка валькирия, она вращалась в иных кругах, чем он, ветеран Троянской войны, но век шел за веком, история перемешивала социальные слои, меняла границы стран, сводила в военных сражениях лицом к лицу тех, кто при других обстоятельствах никогда и не узнал бы о существовании друг друга…
У валькирии и бывшего царя Итаки оказывалось все больше и больше общих знакомых. Они не дружили, но понаслышке знали друг друга неплохо. И теперь можно было легко догадаться о цели визита летающей девы в дом старого антиквара. Валькирия Хлёкк была близка семейству Горынских, а именно молодая Горынская встала костью в горле Михаила фон Гана, набивавшегося Одиссею в приятели.
Черт дернул старого хитреца помочь этому недорослю, воображавшему себя чародеем! Кроме ненависти, у него не было никаких стимулов к совершенствованию мастерства, никаких интересов… Он ненавидел наследницу рода Горынских, и все! Почему Одиссей вдруг решил ему помогать? Парень совершенно нестоящий. Столько сил растратить на одну только ненависть – какая расточительность! Только в том случае, если тебе совершенно нечем заняться, можно посвятить свою жизнь ненависти.
Какую страшную ошибку совершил Одиссей на этот раз! Надо было догадаться, что девочка пребывает под чьей-то мощной защитой, и если с Маргаритой Горынской что-нибудь случится, то каждому, кто причастен к ее бедам, придется нелегко. Как можно было забыть об осторожности до такой степени?
И теперь его влекут куда-то, как безвольную куклу. Может быть, на расправу… В этой жизни за все приходится платить.
– Ну вот, началось, – вздохнул Одиссей, не делая никаких попыток оказать сопротивление. В конце концов, его сила всегда была в умении покорно принимать все испытания, посланные судьбой. И именно такая позиция помогла ему продержаться много веков, спускаясь в царство Аида лишь ненадолго, так сказать, погостить, а вовсе не на постоянное место жительства.
Во время полета Одиссей зажмурился и открыл глаза, только ощутив, что его перестали волочь по воздуху навстречу порывам свежего балтийского ветра. Он оказался в каком-то доме, в каком-то кресле (на секунду Одиссею показалось, что он в своем собственном кресле, но, увы, подлокотники на ощупь были чужими – резное дерево вместо привычной мягкой кожи). Осмелев, он огляделся и в ужасе вновь крепко сжал веки – его окружили женщины, их было не меньше дюжины, и к тому же все с какими-то жуткими, злобными, да что там, совершенно зверскими гримасами на лицах. Рассерженные бабы, сбившиеся в стаю, – это было хуже всего! Эти гарпии могли разорвать его в клочья. И, похоже, были к этому близки.
Долго пребывать в зажмуренном состоянии пленнику не позволили.
