— Куда пойдет? Крох улыбнулся:
— Это значит — многого добьется.
Тинар уже открыл было рот, чтобы спросить, а не может ли быть так, чтобы, скажем, в ближниках у славирского боярина оказался, предположим, какой-нибудь лих, но вовремя прикусил язык: что на него нашло? Вообще-то он ловчий! А тут еще и Крох вдруг опустил плечи, говоря:
— Хотя куда это я разбежался? Сам не пойму. В ближники захотел — а это, друг, непросто, это еще заслужить надобно.
Тинар понимающе кивнул, про себя уже думая: и ладно, зачем мечтать перепрыгнуть через облако? Ловчий тоже человек знатный. Особенно теперь, когда славиры постоянно покупают диких лошадей, ловчий тоже «далеко пойдет»… Хотя как будто и жаль. Тинар не мог подобрать нужных слов, но было в этом Нехладе что-то такое… из-за чего хотелось быть рядом, когда он «далеко идет».
— Ладно, пойду я, — сказал Крох, поднимаясь из-за стола. — Нужно к кузнецу зайти, шлем в починку отдать. Испоганили проклятые вурдалаки шлем. Хочешь, пойдем со мной? — предложил он. — Город покажу.
Дважды предлагать не потребовалось.
Шли медленно — Тинар опирался на клюку, которую ему еще в Карасевке дали, да постоянно глазел по сторонам. А Крох никуда и не торопился, кажется, ему было в удовольствие давать пояснения.
— Это Плотницкий дом, здесь артельщики останавливаются… артель — это, ну дружина работников. Только Плотницкий дом нынче пустует: все артели, что по зимнику прибыли, давно уже по селам дома рубят, тут засиживаться некогда. Говорят, когда вдоволь домов настроено будет и артельщики обратно в Нарог потянутся, в этом доме постоялый двор разместят. А это пекарня — чуешь? Хочешь, зайдем, по прянику купим. А вон там уже и кузница… Можно бы и в нашу, дружинную, да парни баяли, новый кузнец какой-то прибыл, дюже хороший — охота посмотреть. Потом вот еще куда завернуть можно будет — оружейная лавка, вишь? Тут торговец хороший, да, впрочем. Булат на этот счет строг: кто хоть раз товар негодный привезет, тот больше Крепи не увидит… А если дома тебя девка ждет красная — так ты вон туда заверни, в ту лавочку. Подберешь ей платок цатровый,[21] или лучше браный[22] — вмиг ее сердце покоришь!
— Да у меня денег нету, — сознался Тинар, часто смаргивая — у него в глазах пестрело от городского изобилия. — И обменять нечего. Разве нож, да славира ножом удивишь ли?
— Как нету? Владимир без рубля никогда не оставит! За службу и одарит, и деньгу какую непременно даст.
— Нет, Крох, у нас другой был уговор. Найгур сразу говорил: мы не наемники, Владимиру от чистого сердца поможем, без всякой платы. Мне слово Найгура нарушать не с руки.
— Бона как… Постой, да и вчера же Владимир говорил нам всем: что душе угодно, просите, коли возможно, мол, исполню. Ну не деньгу, так вот сразу платочек для милой и попроси:
— И так не годится. Мы обещали. Ничего, схожу в степь, пригоню десяток кобылиц — не один платок возьму! Никуда1 от меня платки не денутся. Да и дарить-то, если честно, некому. Смотрела одна на меня, да глаза отвела…
— Ну и дура! Ничего, не на ней же свет клином сошелся. С боярина, значит, награды не возьмешь… Ладно, пошли в кузню.
Когда вышли от кузнеца, Тинар не удержал в душе, поделился впечатлениями от города. Крох только засмеялся, но не обидно:
— Это еще что! У нас в посаде[23] иного добра поболее будет, одних ткачей-красильщиков больше дюжины, кузнецов — целых пять! Наш товар в городах нарожских на хорошем счету. Хотя, правду молвить, в столицу-то мы ничего не возим, на тамошних рынках все больше стабучанские вещицы…
Тут вдруг Тинара окликнули по имени. Он оглянулся, не сразу разглядев молодого сородича, ехавшего по улице одвуконь, причем в поводу у него бежал знакомый вороной рысак. Как и Тинар, он был одет в кожаную безрукавку, и в точно такую же косицу, перевитую тонкой красной ленточкой, были заплетены у него волосы за левым виском — в общем, он тоже был ловчим и кайтуром, [24] только из другого рода.
— Лаутар? — удивился Тинар. — Как ты здесь оказался?
— Обыкновенно, — усмехнулся тот, покидая седло. — Как у добрых кайтуров и принято. Вот, коня боярского привел. Как мне до терема-то добраться? А то воин на воротах объяснял, да невнятно, я уж не стал переспрашивать, — старательно и безуспешно делая вид, будто ничуть не заблудился, сказал Лаутар.
— Сейчас покажем, — пообещал Тинар, познакомил Кроха с соплеменником и спросил по-славирски: — Проводим его до терема? Он дороги не знает.
— Отчего ж не проводить? Айда…
Однако Лаутар, поглядев на клюку Тинара, вздохнул:
— А может, вы сами отдадите? Я и так задержался в пути, поспешить бы надо… а то без меня уйдут, догоняй потом.
— Что?
Крох по-лихски почти ничего не знал, кроме «здравствуй», «до свидания», «спасибо» и «ну я тебе покажу, гадина брыкливая» (с лошадьми ловчие лихи обходятся ласково, но на словах порой куда как грозны), поэтому не понял ничего из короткого разговора двух соплеменников. Только видел, как мрачнеет лицо Тинара. Наконец Лаутар вскочил в седло и поскакал к воротам, а тот стоял, глядя ему вслед невидящими глазами и бездумно наматывая на руку поводья Уголька.
— Ты чего, друг? — не выдержал Крох. — Он что тебе сказал? Что, умер кто?
Тинар взметнул на него взгляд, полный боли.
— Многие умерли, Крох! Забыл? — Он отвернулся, потом все же проговорил, вполне осознавая, насколько жестокие слова сорвались с его губ: — Не сердись, друг. Просто плохо все… Кайтуры на юг откочевывают, поближе к Войтар. Жрецы обеспокоены… Кое-кто из старейшин говорит: все из-за славиров… Лаутар сказал, мне из-за этого пока и возвращаться не стоит. Ну из-за того, что я с вами. Нет, ты не думай, так не все говорят! Но…
Ладонь Кроха легла ему на плечо.
— Понимаю, друг. Скверно все это… Однако пошли в терем. И Уголька отведем, и, главное, надо бы Владимиру этакие вести передать.
— Да, пошли, — не глядя на него, сказал Тинар и зашагал вперед, тяжело ступая на разболевшуюся вдруг ногу.
Глава 6
За прошлый год Крепь обросла целой сетью дорог и тропинок, связавших лихские поселения и славирские новостройки. Все они сливались с Новоторной дорогой, которая вилась по Согре до самого Нарога — до более близких Порога и Стабучи, до родной Сурочи. На ней и стояла деревня, прозывавшаяся Перекрестьем, уже сейчас состоящая наполовину из постоялых дворов. Это было крайнее поселение Крепи в восточном направлении.
Уже на следующий день туда устремился поток повозок. Люди ехали с улыбками: никому не пришло в голову связать этот переход с загадочной бедой, приключившейся в Ашете с отрядом Яромира. Только оставшиеся в городе встревожились, заметив, что дружинники развозят по опустевшим строениям бочки со смолой и маслом, охапки сена. Это Вепрь предложил подготовиться даже на тот случай, если и стены не удержат навайев. Тогда дружина, прикрывая отступление мирных людей, могла поджечь за собой Новоселец, чтобы сдержать, а то и уничтожить в пламени орды нечисти.
Однако и здесь удалось избежать брожения в умах. Все приготовления велись спокойно, без утайки, но и без нарочитости. Владимир и его ближники сумели рассказать народу о возможной опасности так, что люди только одобрительно качали головами: молодец, мол, наш боярин — ко всему готов, хотя и так ясно,
