что славная дружина с любым неприятелем справится.
В тот же день и Нехлад отправился в путь.
Он простился с отцом, стоя на крепостной стене и оглядывая облака в светлеющем небе.
— Не похоже на то? — спросил его Булат.
— Нет, там иное было, хмарь непроглядная. А тут обычные облака… Но все равно неспокойно.
— Сны?
— Да. Только невнятные. Проснусь — ничего толком вспомнить не могу. Просто на сердце тревожно.
— Ну это ты брось, сын. За нас не тревожься. Я вообще не верю, что упырица придет сюда. Лучше думай о том, как поскорее до столицы добраться. Не передумал Перекрестье обходить?
— Нет. Помнишь, говорили, что если она и попробует меня достать, то скорее в Крепи, чем в Согре. А между Новосельцем и Перекрестьем сейчас столько народу безоружного…
Владимиру не хотелось, чтобы сын даже лишний час задерживался вблизи от Ашета, однако не мог не признать его правоты.
— Делай, как считаешь нужным. Ворна сказал, что твоим поведением в Ашете он доволен. Если не пустишь в сердце лень — научишься людей водить, — добавил Владимир с улыбкой, надеясь подбодрить сына.
Вскоре Нехлад вернулся во двор терема. Здесь его поджидали спутники: трое воинов, прошедших с ним Ашет, и еще семеро дружинников — Владимир настоял, чтобы сын с полным десятком шел. Радиша еще раньше уехал с обозом. Нехлада звездочет оставлял неохотно, но вынужден был согласиться, что в его годы путешествовать на телеге сподручнее, чем в седле. О том, чтобы ему остаться в Новосельце, и речи не было: негоже Тьму дразнить.
— Все готовы? — спросил Яромир, садясь на Уголька. «Стоп, с каких это пор в десятке по одиннадцати человек ходит?» — Тинар! Ты что здесь делаешь?
— С тобой поеду… коли не прогонишь, — сообщил молодой лих.
Нехлад подъехал поближе и тихо сказал:
— За то, что с нами остался, — спасибо, только зря ты так. Ну куда с раненой ногой…
— Она уже не болит! — быстро ответил Тинар. — И потом, я ведь лих! Я и без ног усидел бы.
Ладно, что с ним теперь сделаешь? Нехлад поджал губы и залихватски свистнул, махнув рукой. Отряд поскакал к настежь распахнутым городским воротам, смотрящим на восток.
К вечеру облик Крепи стал меняться. Земля бугрилась, все чаще попадались перелески — предвестники глухоманья Согры. Нехлад уже склонялся к мысли, что осторожность его была излишней: ничто не тревожило путников. Однако теперь следовало исполнять задуманное до конца и только завтра, оставив Перекрестье за спиной, выворачивать на Новоторную дорогу.
Ночь встретили у подножия поросшего вереском холма. Нехлад привычно назначил дозоры, но Ворна вдруг решил вмешаться:
— Что-то ты совсем смурной нынче. Отоспись хоть одну ночь, а я за тебя отстою.
Нехлад не стал возражать. Сны все больше утомляли своей неразборчивостью, и в последнее время ему правда не удавалось толком отдохнуть. Он кивнул, завернулся в плащ и мгновенно забылся.
А когда через час или два проснулся в поту, сон словно стал явью.
Там был Ашет. Горы, которые Нехлад уже никогда не сможет забыть, увенчанный двумя пиками перевал угадывался даже издалека. А вокруг кипела битва. Жители Хрустального города в стальных нагрудниках и коротких туниках, под предводительством златокудрого гиганта, бились с полчищами пришельцев — коренастых, рыжих, облаченных в кожаные доспехи с медными бляхами и островерхие шлемы.
А здесь была Крепь и все тот же холм… Нет, не холм. Могильный курган, сточенный временем, такой же, как тот, у Монгеруде. И те же пришельцы — медное оружие, уже знакомые шлемы…