что-то уж совсем мрачное и нехорошее — искусник испуганно отшатнулся и вскинул руку в каком-то религиозном жесте-воззвании к своим светлым богам. А потом еще и в сторону на всякий случай отбежал, и ученичков своих от греха подальше оттянул. А я вернулась к нервной бледной Хайме.
Мы и впрямь пустились в путь, когда я сказала. То есть через час. Половину этого времени я потратила на лечение, а вторую — отлеживалась на найденном на обочине слабеньком энергетическом потоке, напитываясь силами. Вокруг меня чуть ли не вприсядку носился весь торжествующий, празднующий чудесное исцеление Хаймы караван, включая мою пациентку, вставшую на ноги практически тут же, и чуии'сан ее отца, охотно принявшую участие в развлечении под названием «Приведи в чувство темную искусницу, наколдовавшуюся по самое не могу». Я старательно отмахивалась и отплевывалась от заботливых рук, чуть ли не губами припадая к слабенькому источнику сил и с ностальгической тоской вспоминая школьную баню — вот уж где энергии было завались. Как бы мне хотелось сейчас очутиться там!
Купец, едва не прибивший Иннату за жуткий диагноз, напугавший его до полусмерти, мне поклонился раза три, не меньше. Причем до земли, почтительно и благодарно, а потом вручил увесистый кошель. Я не стала кокетничать и отнекиваться, а с достоинством приняла свой первый гонорар искусницы. Что, впрочем, не помешало мне забрать у Хаймы обещанные сережки. Совесть за сии деяния меня не мучила совершенно. По-моему, все честно — купец заплатил за исцеление своей ненаглядной кровиночки, а она — за мое молчание. Глава каравана так и не узнал правды о хвори, точившей белое тело его дочери — я, в ответ на его встревоженные расспросы, старательно понижая голос и делая таинственные глаза, поведала о какой-то загадочной, малоизученной болезни, которую переносят бабочки-капустницы. Наивный мужчина поверил, испуганно разахался и повелел немедленно снабдить пожилую женщину, няньку своей дочери, опахалом — отгонять коварных насекомых, дабы ни в коем разе не допустить повторения страшной хвори. А я в воспитательных целях отвела Хайму в сторону и припугнула ее жуткими последствиями рецидива — мол, еще раз за эльфийскую радость возьмешься — помрешь непременно, на месте, ту же минуту, как сделаешь первый вдох дурманной смеси. Разумеется, ничего подобного с избалованным купеческим дитятком не произошло бы, но очень мне надо, чтобы глава каравана, если бы его дщерь принялась за старое, начал звонить на всех углах, мол, такая-то искусница — нахалка и шарлатанка, пригребла к рукам гонорар, но не сумела помочь его драгоценному чадушку!
Сережки были очень красивые — в виде длинных тонких цепочек из белого золота, на самом конце которых покачивались маленькие зеленовато-золотистые капельки. С таким великолепным обрамлением и мои глаза будут сверкать, как два настоящих изумруда! Невольно улыбнувшись пришедшему на ум поэтичному сравнению, я тихо и незаметно припрятала сережки в боковой карман сумки. Делегации совсем не обязательно знать об этой маленькой оплате моего молчания. Тем более что не такая уж я алчная и жадная — Хайма от души предлагала кольцо в комплект к подвескам, но я отказалась — что, совсем, что ли, у меня совести нет?!
Тепло распрощавшись с караваном, наша компания двинулась дальше. Шерринар был мрачен и не скрывал этого. Понимаю: получить такую отповедь от нахальной девчонки, едва-едва окончившей Школу, мало кому понравится. Но он сам нарвался на грубость и дерзость. Это ж надо — воля богов! Ничем не поможешь! А ты откуда знаешь, ты пытался?! И это, называется, светлый?! Да он хуже любого, самого подлого и опустившегося в моральном плане, темного!
Поняв, что хмурыми взглядами и негодующими вздохами меня не проймешь, Шерринар прекратил безнадежные попытки пристыдить свою покупку и взялся за искоренение пробелов в образовании ученичков, продемонстрировав им несколько боевых светлых заклинаний и потребовав немедленно повторить их. Уже одно это показывает, в каком мрачном и нервном расположении духа он пребывал — кто ж в нормальном состоянии возьмется колдовать на спине лошади?! Это Нене на все наплевать — хоть огонь, хоть вода, хоть магия, хоть драка какая. Хотя перед возможностью участия в последней она наверняка бы не устояла. А вот кони к магическим искусствам относились весьма и весьма негативно — нервно прядали ушами, раскатисто фыркали и даже пытались вставать на дыбы, раздразненные заклинаниями и потоками энергий на своих спинах. Урок магии прекратился, когда лошадь Иннаты внезапно взвилась на дыбы и буквально прошла пару шагов на задних ногах. Девушка, дабы освободить руки, отбросила в сторону недоплетенное заклинание из энергии Вражды, взвизгнула и вцепилась в поводья, наклоняясь вперед. Боги миловали — лошадь одумалась и опустилась на все четыре конечности, а Инната ухитрилась усидеть на ней и отделаться только испугом да слегка растрепанной прической. Небрежно отшвырнутое заклинание врезалось в ствол тонкой молодой сосенки и взорвалось, мстительно осыпав светлую делегацию пахучими смолистыми щепками. Я, ехавшая первой и уже успевшая миновать место диверсии, только ехидно похохотала, глядя, как кривится Айрэк и гримасничает злющее Айлайто, отклеивая от длинных прямых прядей части невинно убиенной сосны. Инната смущенно отводила глаза и хлопала ресницами, зато уж Шерринар мигом нашел виноватую в разразившемся безобразии и уставился на меня так, будто это я коню под ноги какое-то заклинание подсунула.
— Послушай, Дивена, ты не могла бы вести себя прилично? — наконец злобно поинтересовался он, поняв, что от голых взглядов, не подкрепленных увещеваниями или нотацией, я и не подумаю пристыдиться. Я с удивлением вскинула одну бровь и потрясенно воззрилась на искусника:
— Что ты понимаешь под словосочетанием «вести себя прилично»? Позволить и себя закидать липкими щепками и стружками? Или тоже потихоньку сходить с ума и начинать отрабатывать боевые заклинания в непосредственной близости от нервных ездовых животных, способных понести или сбросить седока?
Светлый искусник начал задыхаться от ярости и раздуваться прямо на глазах, как живущая в восточных степях жаба-вол. Я с интересом следила за этими видоизменениями, ожидая, что же он сделает — лопнет или взорвется спичем.
— Да как ты смеешь?! — наконец медленно, словно не веря, что способен говорить такое, начал Шерринар. На его лице перекатывались желваки, я даже засомневалась, не перегнула ли палку, дразнясь и издеваясь над искусником. Все-таки магического опыта у него побольше, чем у меня, — как долбанет каким-нибудь заклинанием, потом век чихать и икать буду. — Ты — нахальная темная девчонка, не стоящая и медяка из той суммы, что пришлось заплатить в этом безобразии, именуемом Темной Школой магических искусств! — Название учебного заведения он выплюнул с особенно брезгливым выражением лица, вкладывая в него немало сарказма и глумления. — Как ты смеешь указывать и распоряжаться, будто Светлая Императрица?! Я не собираюсь больше выслушивать твои ехидные комментарии и терпеть социально опасные выходки! Когда-нибудь ты плохо кончишь, вот посмотришь! Я не надеюсь, что ты будешь проявлять благоразумие и рассудочность — от темных ничего подобного и не дождешься, — но я требую хотя бы элементарного уважения!
— А тебе не кажется, что уважение нельзя требовать? По-моему, его нужно заслужить, — приторно- сладким, как кленовый сироп, голоском пай-девочки пропела я, краем глаза отмечая, как испуганно Айрэк и Инната втягивают головы в плечи. Айлайто так то и вовсе разинуло рот, вытаращило глаза и закрутило головой в разные стороны, присматривая себе удобный окоп или бруствер, дабы пересидеть под его защитой гнев светлого искусника. Похоже, и мне пора подыскивать себе укрытие — Шерринар был не просто зол, он пребывал в той крайней степени ярости, которая наверняка позволит ему без раздумий напасть на девушку, ребенка или беззащитного старика.
— Ты… ты… ты… — как оживленный неумелым искусником труп, на одной жуткой ноте сипло заскрипел Шерринар, до судорог в побелевших пальцах сжимая поводья. У него даже дым из ушей повалил, честное слово, не вру! А меня словно потусторонние твари за язык тянули:
— Я, я, я!
Я не хотела его передразнивать и издеваться, это просто получилось как-то само собой. Ну чего он заладил одно и то же? Неужели сказать больше нечего?!
Всё. Я вгляделась в полыхающие бешеным огнем глаза искусника и очень четко поняла: сейчас меня будут убивать. Причем с особым садизмом и изощренной жестокостью. Пусть потом Шерринару будет хуже, пусть ему придется держать ответ за несдержанность, недостойное светлого поведение и крупную растрату школьных средств, но это произойдет еще нескоро, а сейчас он с величайшим наслаждением прихлопнет меня, как нахальную муху, и мир после этого славного деяния наверняка станет добрее и чище.
Самое жуткое, что Шерринар и впрямь начал готовить какое-то светлое, явно очень мощное и
