Яна Алексеева
Сестра Рока
Посвящается Марку Твену, Роберту Хайнлайну, Энтони Хоупу, Саймону Грину. А также с благодарностью Марине и Ксении, терпеливым подругам.
От автора
Когда вышла книга Саймона Грина «Кровь и честь», повествующая о том, как один переживающий нелучшие времена актер занял место весьма «милого» принца, в самом ее начале шло витиеватое предисловие, в котором автор признавался, что идея сюжета была им заимствована. И указывался, так сказать, ее первоисточник. Это «Пленник Зенды» Энтони Хоупа. Мною прочитан, и с удовольствием… Между прочим, сей автор — незаслуженно забытый классик приключенческого жанра, по моему мнению. А сама книга — весьма элегантная, благородная и романтичная, куда ж без этого.
Лично же я предпочту извиняться перед куда большим количеством писателей. Двумя вышеупомянутыми, ставшими моими вдохновителями, и вдобавок перед Хайнлайном («Двойная звезда») и Марком Твеном («Принц и нищий»), ими не ставшими, ибо я прочла их романы позже, чем Грина и Хоупа.
Но остановиться было выше моих сил. И пересказ, переложение, переиначивание, или как это еще назвать (плагиатом — не хочется, потому что мир вроде бы оригинальный, надеюсь), пережив пару раз катастрофические обрушения компьютера (это Судьба была против, не иначе), обрел-таки зримое воплощение.
Так что же случится, если в тех же декорациях (Замок, смена власти, интриги и убийства) играть будут не принц и актер, а принцесса и актриса?
Ну а те, кто не читал произведения тех, кто успел раньше, не переживайте.
Книги, они не убегают.
Глава 1
Ларинн, город-порт
Алое закатное солнце окрашивало весь мир в цвета войны. Пурпурные сухие травы высотой в человеческий рост медленно колыхались на слабом ветру. Пологие склоны холма, стелющегося у меня под ногами, казалось, покрыты коростой высохшей крови. Я стояла на гребне, задумчиво прощаясь со Степью. Горькие запахи одиночества и полыни навевали воспоминания… За моей спиной возвышались изъеденные временем стены, по которым, казалось, медленно стекали красноватые ручейки. Я подкинула в ладони кинжал и, поморщившись, полоснула по левой руке. Кап, кап, кап… сухая, давно не знающая дождей земля быстро впитывала ритуальное подношение. Прощальное…
— Степь, дочь твоя благодарит за силу, за удачу, за жизнь… прими же мой последний дар. — Душу щемило от странной печали. Степь — страшное, опасное и капризное место. Но она дала нам жизнь, и, сколько бы мы ее ни проклинали, это наша родина, наша мать… сколько лет прошло под мерное ее дыхание, пригибающее к земле, приносящее беды и печали, радости и мгновения торжества… И вот я покидаю тебя.
Кап, кап, кап…
Чуть шелохнулись травы, слабый шелест донес до меня невнятный выдох благословения. Пусть я не знаю ни полного ритуала, ни истинного обращения… все же чувствую — это очень, очень хорошо! Моя удача все еще со мной. Моя странная удача… Порез на запястье под моим настороженным взглядом затянулся сам. Неестественно быстро и бесследно.
Вздохнув, я взгромоздилась в уже надоевшее седло, и мы поспешили к восточной калитке. Хорошо бы успеть до закрытия, ночевать под стенами города не хотелось. Достигнув цели, обидно оставаться с носом. Тем более что здесь, под древними стенами, после заката наступает время совсем других существ и еще одну ночь в Степи, особенно после Прощания, я не выдержу.
Лошадь, прихрамывая, спешила к воротам. Ей тоже не хотелось знакомиться с темной стороной моей норовистой матери. И так четырнадцатидневное непрерывное бегство через самое сердце Хальдских степей обошлось нам очень дорого. Даже несмотря на кровавое подношение в начале пути. Мое правое бедро украсилось длинным рваным шрамом от когтей степной кошки, жутковатой твари размером с лошадь. Ежедневные ритуальные три капли крови для Степи истощили меня, особенно после того как заводную лошадь со всем багажом и припасами пришлось бросить на съедение, улепетывая от нехорошей смерти. Сейчас живот просто сводило от голода.
Ко всему прочему… У сухих трав, покрывающих Степь, есть одна очень интересная особенность. Они острые. Края каждой травинки словно острые ножи, способные изрезать в кровь руки даже сквозь кожаные морские рукавицы. Правда, не мои, ведь я оплатила проезд… но вот с одеждой и обувью дело обстоит много хуже. Так что сейчас на мне последние сапоги с отваливающимися подметками, протертая едва ли не до дыр рубашка и изодранные в лохмотья кожаные штаны. Нарезанный на ленточки плащ сложен до лучших времен в чересседельную суму. Волосы, собранные в узел на затылке, покрыл толстый слой серой пыли. К воротам города Ларинн приближалась натуральная оборванка… Пустят ли?
Я ехала вдоль стены. Эти высокие и толстые стены, сложенные из нездешних серых гранитных блоков, в древности выдерживали не один набег из Степи. Каждая выщербина могла многое рассказать о когтистых и клыкастых, вооруженных и безоружных. О смерти, о победах и поражениях. Толщина этих стен такова, что по ее гребню, не затрудняясь, могут проехать трое верховых в ряд. У основания она еще шире… В самой высокой точке, у северной башни, достигает в высоту полутора сотен ли.[1] Вытянувшись полукругом, стена постепенно снижается к берегу моря и уходит в воду гигантскими волнорезами. Древний, древний город… Текли века, менялись хозяева у этой земли, а город все стоял на холмах, вызывающе возвышаясь над равниной, но не пытался вырваться за периметр огораживающих его стен. Да и приходящие из Степи не могли прорваться внутрь. В единственный раз, когда город этот был взят штурмом, опасность пришла с моря. Тогда он еще носил имя Ларинна.
Каждый новый хозяин пытался расширить свои владения, выстраивая форты и посты, но Степь каждый раз четко давала понять, что не потерпит чужаков на своей земле. Только там, где разрешено по древнему, уже забытому, оплаченному кровью договору.
Вот и теснятся бедные и богатые, благородные и не очень в тесноте и непрерывном гнетущем страхе. А город потихоньку растет ввысь.
Солнце уже коснулось нижним краем горизонта. Вот и ворота. Из цельных бревен железного дерева, скрепленные широкими полосами кованого железа. В два человеческих роста высотой. Закрыты. Там за ними, в широком темном коридоре с узкими амбразурами для арбалетчиков, уже опущены четыре толстые решетки, украшенные шипами. К створкам ведет широкая, хорошо утоптанная дорога, которая тянется вдоль побережья, терпеливо повторяя все его изгибы. Город живет торговлей, морской и сухопутной. С востока на запад идет относительно безопасный и наезженный тракт — от прибрежного Дитера до городов Калитана, отвоевывающих у прилива клочок земли за клочком. Из западных ворот путь выходит такой же уверенной полосой, жмущейся к морю, но не всегда надежной. Порой пропадают целые караваны. Риск…
Рядом приютилась низенькая калитка. Высвободив ногу из стремени, я двинула пяткой по толстым доскам. Переборщила, по коридору прокатилась гулкая, шумная волна. Акустика отличная.
— Открывайте, да пребудет с вами покой! — В моем голосе прорезался давно изжитый местный акцент.
