бывшему благосклонным к семье Мансура. Увести изменника в тюрьму, — распорядился Хишам.
2
Потрясенный и подавленный, сидел Иоанн на каменном полу темницы. Тюрьма располагалась здесь же, в подвале дворца халифа. К нему вдруг пришло какое-то тупое безразличие. С сырого потолка на него капала вода и, попадая на лицо, струилась по нему, как слеза. Иоанн не плакал и не обращал внимания на эту воду Он просто пытался понять: что же произошло? Когда наконец осознание всего случившегося стало проясняться, у него вырвался стон. Это был стон души:
— Господи, мой Господи! Дай мне силы все это снести без ропота и со смирением.
Потом он поглядел на свою руку, которую вскоре должны будут отсечь. Пошевелил пальцами. Пришла совершенно бестолковая мысль: «Вскоре я не смогу уже шевелить ими, надо бы сейчас, пока могу». Он стал разгибать и сгибать пальцы, нервно посмеиваясь. «Неужели у меня повредился рассудок?» Эта новая мысль ужаснула Иоанна еще больше, чем предстоящая казнь. «Господи, просвети мои душевные чувства и попали мои греховные помыслы. Владыка Господи Иисусе Христе, Боже мой, только Ты один имеешь власть оставлять человеку грехи, прости мои грехи вольные и невольные и укрепи меня на страдания ради имени Твоего святого. Не разлучи меня от любви Своей святой и не отыми от меня надежды и веры на благую волю Твою. Пусть предстоящие мои страдания будут мне во очищение, и освящение, и в приобщение будущей жизни в Твоем Царстве. Ты есть Бог милостивый, и щедрый, и человеколюбивый, и Тебе славу воссылаю, со Отцем и Святым Духом, ныне и присно и во веки веков. Аминь». После молитвы Иоанн почувствовал прилив сил и готовность идти на страдания за Христа.
Пока Иоанн сидел в темнице, в его доме было великое смятение. Престарелому управляющему домом Софронию доложили, что хозяина увели под охраной стражи во дворец. Обеспокоенный судьбой своего господина, старый слуга поспешил туда узнать, что случилось. Возле дворца он повстречал раба из пленных ромеев, который служил во дворце халифа, и тот ему все рассказал. Сраженный горем Софроний побежал снова домой. Трясущимися от волнения руками он достал из тайника мешочек с золотыми монетами и поспешил во дворец. Там, отдав одну монету повстречавшемуся стражнику, он узнал у него, где находится палач халифа. Придя к палачу, он слезно просил его совершить казнь таким образом, чтобы господину не было больно, и передал палачу мешочек с золотом. Палач, взвесив на ладони золото, ухмыльнулся:
— С чего ты, старик, решил, что можно отсечь руку не причинив боли? Но за твою плату я так аккуратно отсеку твоему господину кисть руки, что не поврежу костных суставов, и она будет легче и быстрее заживать. Да и боли будет меньше.
3
Из-за того, что халиф спешил совершить казнь над Иоанном, народ заранее не успели оповестить. И на площади перед дворцом халифа были лишь случайные прохожие, так как день был не базарный. Халиф с придворными расположился на балконе, выходящем на площадь. На спешно сооруженный помост взгромоздили большой чурбан для рубки мяса. Иоанна вывели из дворцовой тюрьмы на площадь и поставили на помосте лицом к халифу. Рядом уже стоял палач с остро отточенной секирой в руках. Глашатай зачитал приговор и вопросительно посмотрел на балкон. Халиф махнул рукой, и палач, поставив Иоанна на колени перед чурбаном, резким движением разорвал рукав его шелковой туники, обнажив правую руку. Затем он перетянул жгутом руку Иоанна выше локтя и положил ее на чурбан, ладонью вверх.
— Не шевели рукой, — тихим голосом предупредил он Иоанна, — а не то я могу повредить кость.
Иоанн очень удивился этому предупреждению, сказанному таким будничным и мирным голосом, как будто это не палач, который собирается отрубить руку, а портной, примеряющий для пошива одежду. Секира молнией сверкнула на солнце, народ гулко охнул, и Иоанн, еще ничего не почувствовавший, с ужасом увидел, как палач взял кисть его руки и высоко поднял, показывая халифу и народу. Сознание Иоанна захлестнула нарастающая боль. Палач между тем быстро накинул веревочную петлю на большой палец отрубленной руки и повесил ее на высокий шест, укрепленный тут же, на помосте. Здесь рука должна будет висеть в течение многих недель на устрашение всем помышляющим совершить преступление против халифа. Хишам встал, чтобы покинуть балкон. Увидев это, Иоанн протянул к нему окровавленный обрубок руки и возопил:
— Милостивый халиф, верни мне отрубленную руку ради всего, что для тебя свято!
Халиф остановился и вполоборота поглядел на своего бывшего министра, а затем повернулся и пошел прочь, не слушая отчаянные мольбы осужденного. Иоанн встал с колен, у него закружилась голова, и он рухнул с помоста вниз. Софроний и другие слуги уже были возле помоста и успели бережно подхватить падающее тело господина.
Иоанн очнулся в своей постели. Его рука была перебинтована. Рядом с постелью сидел архиепископ Дамаска и с глубокой скорбью и сочувствием смотрел на Иоанна. При этом слезы лились ручьями по его старческому лицу. Иоанн тоже горько заплакал, припав к руке владыки.
— Преосвященный владыка, я умоляю тебя, иди к халифу и упроси его отдать мне отрубленную руку. Нарастающая в моей руке боль невыразимо меня мучает. Я не могу иметь отрады до тех пор, пока усеченная моя рука будет висеть в воздухе.
