Не дури. Я вытянула руку и небрежно уронила накидку между нами. Роскошный, неимоверно дорогой мех черно-бурых лис на грязном полу смотрелся жалко и неуместно,- Вот. Теперь ты не берешь плащ из моих рук, а поднимаешь с пола. Допустим, я потеряла его во время выяснения отношений, с которого мы начали наше знакомство.
Вэррэн покосился на меня как на ненормальную. Понимаю. Вот так просто посиживать рядом с тем, кто только что сознался в горячем желании убить тебя,- не каждая сможет. Да еще и плащиком делиться вздумала. Ну не говорить же альму, что он мне просто до боли напоминает одного успевшего стать дорогим нечеловека!
Плащ он все-таки взял. Холод не шутка.
– И чем же я тебе так не угодила, позволь поинтересоваться? – дождавшись окончания этических споров Вэррэна с самим собой, мирно спросила я, косясь то на необычного соседа, то на носки своих туфель. Война с альмом и прогулки по подземным казематам изящной шелковой обувке на пользу явно не пошли – тонкая темно-зеленая ткань успела намокнуть, испачкаться, а кое-где уже и откровенно начала рваться.
Паук после некоторого раздумья засеменил ко мне и улегся рядом, как верный пес. Агатовые глазки поблескивали мрачно и решительно, выросшая до размеров Лабрадора брошка явно демонстрировала свою готовность расправиться с любым, кто вздумает на меня напасть. Я рассеянно протянула руку и потрепала ее по голове, как любимого ручного демона, и паук даже, кажется, каркнул от удовольствия, вызванного этой небрежной мимолетной лаской. Как многообразна и причудлива человеческая фантазия… И додумалась же до такого чуда Цвертина!
– Да так, мелочь, можно сказать,- с деланым пренебрежением отмахнулся мой собеседник. Впрочем, быстро стегающий хвост ясно выдавал некоторую нервозность, которую альму никак не удавалось скрыть,- Брата ты моего убила.
– Как его звали? – деловито уточнила я. Вэррэн показался мне чистокровным альмом, но с тем же успехом он мог быть и полукровкой, у которого просто очень сильно выражены черты одного из родителей. Что-то не припомню, чтобы я на кого-то из межрасовой помеси охотилась. Впрочем, братец Вэррэна мог казаться и настоящим человеком. Нити родства порой сплетаются в такие странные и причудлицые узлы, что разобраться в них не могут даже придворные летописцы и хранители традиций.
Альм ответил.
Я не поверила.
Альм повторил.
Я запротестовала:
– Не может быть! Каррэн, рассказывая мне о своей близкой родне, называл только мать и сестру!
– Уверена? – насмешливо сощурился мой несостоявшийся убийца, пытавшийся выдать себя за брата- близнеца Каррэна.
Я беспомощно открыла рот. Альмовский менталитет человеку понять очень сложно, для этого нужно как минимум иметь соответствующий склад ума, гибкую психику и здоровый, крепкий, готовый выдержать потрясения рассудок. В частности, пепельнокожая раса на удивление дотошна во многих ничего не значащих мелочах. И Каррэн, похоже, сумел соврать, не сказав мне ни слова лжи. Но я и сама виновата: спросила у него, не кто состоит с ним в родстве, а с кем он живет. Вот альм и ответил честно и правдиво: с матерью и сестренкой. Так оно, наверное, и было. Поэтому про бродящего по просторам Сенаторны брата он и не упомянул.
– Но вы и впрямь похожи как идентичные заклинания одного и того же мага,- дабы сказать хоть что-то, выдала я, пытаясь понять, отчего Каррэн в свое время не рассказал мне о своем брате.
– Что ты хочешь – близнецы ведь,- вздохнул Вэррэн.- Нас все слуги путали. Горничные и няньки, правда, еще как-то различали, а вот лакеи даже понять не пытались, кто именно из господских детей стоит перед ними.
И тут меня осенило. Вот оно, основное отличие двух изумительно похожих альмов! От Каррэна, как я очень четко и болезненно помнила, пахло летним лугом и цветами. А Вэррэн источал легкий аромат соснового бора в знойный иол- день – нагревшейся хвои, растопленной смолы, земляники и лесных фиалок. Неудивительно, что горничные приловчились распознавать, кто есть кто – у женщин обоняние более тонкое, чем у мужчин, поэтому они способны ощущать легкие, едва уловимые ароматы и запахи. Ну и, конечно, было еще одно, принципиальное для меня отличие: Карэн меня любил. А Вэррэн хотел убить. Впрочем, за дело. Что называется, заслужила. Но утешение это, конечно, весьма слабое.
– Я одного не могу понять. Откуда? Откуда ты узнал, что именно я… – Договорить не удалось, голос предательски дрогнул и сорвался.
– Человек один рассказал.- Брезгливая гримаса на лице Вэррэна ясно показывала, сколь невысокого он мнения о доносчике.- Высокий такой, по вашим меркам, наверное, красивый. Глаза мечтательные, голос томный, манеры изысканные… Имя только какое-то странное. Вернее, не имя даже, а прозвище, кличка, как у собаки. Не то Зверь, не то…
– Зверюга,- пробормотала я в тихом ужасе. Из поездки в Меритаун вернулись всего трое – я, Торин и красивый, изящный парень из отреченных, которого на обратном пути я оберегала и пестовала почти так же, как своего клиента. Правда, в излишней опеке он не нуждался, был привычен к походной жизни, умел готовить и строить укрытие на ночь, знал толк в лечебных травах, литературе и поэзии, без споров проглатывал любую предложенную ему еду, хотя и предпочитал овощные салатики и тушенную с пряностями крольчатину, знал приемы безоружной борьбы и весьма ловко применял их на практике…
– Во-во. Именно Зверюга,- подтвердил мои худшие опасения Вэррэн,- Умный, знал, кому что рассказывать…
– И кому он что рассказал? – глухо поинтересовалась я, пытаясь переварить вываленные мне на голову сведения. Внезапно вспомнилось, что именно Зверюга первым высказал идею бросить в зале разваливающегося королевского дворца близняшек Правого и Левого. Тогда я подумала, что он конечно же заботится прежде всего о жизни Тори на. Теперь же в душу начали закрадываться неопределенные, но весьма неприятные сомнения.
– Да так… – Судя по голосу альма, он невольно восхищался хитростью Зверюги,- Письмо моей матери написал, мол, могу поведать, кто и как вашего старшего сыночка убил. Она… Ну нервная, импульсивная, невыдержанная женщина, мигом сообразила, что к чему, и отправила меня разбираться.
