жарко шептала: «Люблю!..»
Смутные мысли истаяли. Витар поправил шлем и выпятил грудь колесом. Распахнул калитку, шагнул во двор. Шикнул на визгливую дворнягу, прошествовал к крыльцу. Но тут услышал стук топора где-то за избой, остановился. Донеслись грубая мужская ругань, шаги. И одновременно в окне дрогнула занавеска, мелькнуло бледное лицо. Из-за дома показался худой русоволосый и бородатый мужик в рваной рубахе и портах. Приветливо помахал рукой, сказал весело:
— Привет, Оглобля! Ты же обещал вечером. Или решил пораньше? Ладно-ладно, пойдем. Выпьем, поболтаем. С женой познакомлю.
— С женой? — тупо переспросил огневик.
— Ну да! — хмыкнул Доран. — С нею. Ты подмерз, друг сердечный. Надо отогревать, надо!..
Приятель бросил на крыльцо небольшой колун, отряхнул ладони и по-хозяйски упер руки в бока. Ослепительно улыбнулся, лукаво подмигнул. Раздался скрип. Дверь избы распахнулась, на пороге показалась миниатюрная светловолосая женщина, одетая в легкое платье и меховую телогрейку. Личико миловидное, но чересчур бледное, щеки впалые. Даже издалека по округлому животу видно, что беременна. Причем рожать скоро.
— Доран, любимый! — сказала Ксанка, глянула с укоризной. — Черныш лаял. Кто-то пришел?
— Да вот приятель мой добрый! — хохотнул мужик, кивнул на воина.
Женщина повернула голову, прищурилась. Тут же ахнула, схватилась за грудь. И без того бледное лицо сделалось обескровленным. Доран непонимающе посмотрел на испуганную жену. Перевел взгляд на огневика. Лицо Витара осталось абсолютно спокойным, невыразительным. Глаза сонные и безучастные. Но воин не отрывал взора от Ксанки. Смотрел… и молчал. Приятель почувствовал неладное. Нахмурился, быстро спросил:
— Что происходит?…
Но женщина не обратила на слова никакого внимания. Нервно кусала губы, мяла край платья. Заикаясь от страха, сказала:
— Вит… ты должен понять. Так получилось. Я просто не могла иначе. Ты хороший, но если бы был рядом…
Ксанка осеклась. Жалобно всхлипнула, отерла одинокую слезу.
— Так ты за него говорила? — охнул Доран. — Мрон!.. Лицо мужика исказила злобная гримаса, губы изогнулись в болезненной кривоватой ухмылке. Приятель сплюнул, принялся закатывать рукава. Но огневик и ухом не повел. Молча, с тем же сонным выражением, опустил руку к поясу. В гробовой тишине четко и страшно звякнула застежка, раздался металлический щелчок. Гар медленно поднял огнеметатель, перехватил обеими руками. В черном жерле дула вспыхнул маленький малиновый огонек. Разросся, обратился белым. От детины повеяло чудовищным жаром, ближайшие сугробы начали быстро таять.
Ноги Ксанки подкосились. Женщина рухнула на колени, обхватила руками дверь. В глазах промелькнули безысходность, предчувствие скорой смерти. Грудь сотрясли беззвучные рыдания, кровь часто закапала из прокушенной губы. Доран заскрипел зубами, безрассудно бросился на воина с кулаками. Но Витар чуть повел дулом огнеметателя. Белый огонек сместился. Мужик охнул, закрылся руками и попятился. Брови и борода начали тлеть, волосы стремительно скукоживались и плавились. На щеке осталось красное пятно, вскочили волдыри…
И неактивное оружие вблизи могло легко сжечь волосы и кожу. А уж в действии выглядело вовсе чудовищно. Один залп огнеметателя превращал рыцарский отряд в пепел. Температура была такова, что железо доспехов сгорало, как тонкая бумага. Незащищенное же тело растворялось без следа за доли секунды. Доран понимал: Витару достаточно нажать на спусковую скобу, и люди вместе с половиной избы обратятся в прах. Страх сковал бывшего друга Оглобли. Мужик сглотнул, тихо прорычал:
— Не дури…
Протяжно и уныло завыл ветер. Тугие потоки воздуха разрыхлили сугробы. И слишком прицельно для естественного порыва ударили в Ксанку и Дорана, покрыли белой взвесью. А когда мгла развеялась, женщина и мужчина лежали плашмя. Стонали, охали и ахали. Лица в мелких кровавых крапинках, одежда обратилась в лохмотья…
— Я хоть и не сильно умный, — сказал Витар, — но умею считать. Я ушел всего десять месяцев назад…
Звонко щелкнуло. Гул утих, огонек в дуле потух. Оглобля опустил оружие, пристегнул к поясу. Медленно развернулся и направился к калитке… В спину воину ударил яростный визг:
— А что мне надо было делать?! Ждать? Я молодая, я хочу… хочу тепла и заботы!.. Ты оставил меня! Ушел на свою проклятую войну! На границе мрут, как мухи. А я не дура какая-нибудь! Ты мог не вернуться. Или вернуться калекой. Что мне потом делать? Ухаживать всю жизнь за больным уродом?… Ты дурак, Витар Гар! Полный дурак!..
У калитки огневик обернулся. Ксанка сидела на пороге, сверлила воина бешеным взглядом. Рыдала и смеялась одновременно, размазывала по щекам слезы. Столько черной злобы, яда и ненависти плескалось в глазах женщины, что впору вспоминать василиска. Страх отступил. Ксанка поняла, что будет жить. И эмоции взломали броню самообладания, вызвали истерику…
— Да, я дурак, — спокойно признал Оглобля. Развернулся, бросил через плечо: — Живите.
Скрипнула калитка, под ногами хрустнул утоптанный снег. Воин подставил лицо ветру и солнцу, глубоко вдохнул свежий морозный воздух. За спиной еще визжала Ксанка, злобно орал Доран. Но это уже не волновало Оглоблю. Мир исчез, растворился в белом сиянии снега.
Дорога стлалась под ногами грязно-белым ковром. Оглобля шел, ничего не замечая. Слышал окрики, видел каких-то знакомых. Но не реагировал… Пытался найти в себе боль, но не мог. Старался отыскать хоть что-нибудь. Но все пожрала пустота. Люди — одинаковые связки соломы. Таких сжигал целыми сотнями на границе. За то получал награды от командиров. И хотя помнил, что живые существа… что умеют чувствовать и мыслить, но в душе надломилось нечто важное. В ушах эхом отдавались слова брата- оборотня. По щекам стекали слезы. Замерзали, скатывались по нагруднику твердыми комочками.
Огневик очнулся за воротами деревни. Впереди виднелись заснеженное поле, лазурный небосвод, белесая дымка и темная полоска леса. Ветер гнал снежную крупу, закручивал в небольшие вихри. В небе метались черные точки птиц. Солнце застыло в зените, изливало на землю прохладные золотистые лучи… Свобода. Пустота. Но где-то там есть ответ на вопросы.
Витар с удивлением глянул на руку, затянутую в толстую кожаную перчатку. Пошевелил пальцами, хмыкнул чему-то своему. Начал поворачивать голову. Но сдержался, закусил губу. Шагнул вперед, неспешно побрел по дороге. Тох ошибается, настоящая свобода есть. Гар найдет свободу. А если нет, отыщет нечто другое. То, что поможет душе ожить…
Пернатого падальщика терзал жуткий голод. Вот уже второй день как в желудке поселилась мерзлая пустота. Сугробы укрыли землю толстым белым саваном, лишили пищи. Леса опустели, стали неприветливыми. А в городах поджидало множество опасностей: стаи конкуренток-ворон, мальчишки с рогатками и самострелами, ручные ястребы. Старый падальщик целыми днями летал в поисках хоть какого- то пропитания. Но без толку терял силы. А сегодня, когда голодная смерть начала сковывать крылья, ворону явилось знамение. Инстинкт, зов, предчувствие — можно назвать по-разному. Но суть оставалась неизменной. Предвестник Тьмы понял, куда нужно лететь. Собрался с силами и покинул лес, направился на запад…
Ветер постепенно крепчал. Воздушные потоки становились яростнее и жестче. Били и трепали черную птицу. Вырывали перья, тащили в коварные ямы. Ворон устало сопротивлялся. Поймал восходящий поток и набрал высоту. Осмотрелся с любопытством, удовлетворенно каркнул. Предчувствие не обмануло. Великая Хозяйка пожалела одного из верных слуг, дала пищу. А значит, он поживет еще немного. Предвестник Тьмы заложил широкий круг, начал снижаться по пологой спирали…
От Порт-Дола мало что осталось. Два-три относительно целых дома на окраинах, часть крепостной стены. Остальное обратилось в груды камней и дерева, рассыпалось пеплом. Ветер гонял прах, смешивал со снегом. Заунывно свистел в обломках, колыхал дымовые завесы. Над останками города нависло мертвое
