А я-то, дурак, даже не разглядел ее со спины. Да и не до того мне было – смотрел в другую сторону.
– Но это точно она? – попытался я усомниться, еще лелея безумную надежду, что произошла какая-то чудовищная ошибка, которая сейчас выяснится, и все встанет на свои места.
– Да точно, боярин,- обиженным тоном заявил приказчик и вновь принялся перечислять то, что ему удалось выяснить: – Княжна Марья Андревна Долгорукая, осьмнадцати годков от роду. Замуж князь ее выдал о прошлой осени. Батюшка жениха уделил им свои поместья, кои получил от государя- батюшки, так я не поленился и заехал туда на обратном пути, дескать, поклон передать – авось от Твери до Старицы по воде крюк не велик. Так что все как есть выведал и самолично оную княжну повидал.
«Точно,- вздохнул я.- Под Старицей я ее и встретил. Все сходится».
А приказчик все расписывал Машины прелести:
– Краса и впрямь неописуемая,- Он мечтательно закатил глаза,- Ходит, ровно пава выступает, засмеется, яко дукатом одарит. И сама вся сдобная да пышная…
– Коса русая? – перебил я, вопреки всему на что-то еще надеясь.
– Не разглядел под кикой мужниной,- развел тот руками.
– А лицо? Веснушек на лице не приметил? – вспомнил я увиденную пигалицу.
– Да что ты, боярин. Ликом она белым-бела, яко снег первый. Ни единого изъяна,- твердо заверил тот, и моя последняя надежда приказала долго жить.
Вместе с веснушками.
Расчет, который со мною произвел в тот же день Ицхак – я, собственно, приходил за ним,- был честен, но все мои, даже самые мелкие, расходы купец тщательно учел. Не забыл он ни мои нарядные одежды, ни коней, добавив стоимость комнаты на гостином дворе, где мы с ним поначалу проживали, и сминусовав еще триста пятьдесят рублей в счет выплаты процентов по тем распискам, которые отыскали у некоторых приказных людей при аресте. По ним мы оказались в должниках у приказа Большого прихода, а с его шустрыми подьячими лучше не связываться – себе дороже.
Словом, на руки мне причиталось не так уж много – тысяча семьсот десять рублей шесть алтын и три деньги.
Перепроверять за ним я не стал – не до того. Оглушенный услышанной новостью, я попросту махнул на все рукой. К чему теперь мне эти рубли? Да и того, что он насчитал, мне все равно с собой не взять – по весу это получалось больше семи пудов серебром. Пришлось на пару дней задержаться, пока Ицхак найдет для них выгодное размещение. В конце концов он отыскал надежное местечко – в Русской торговой компании, как называлось объединение английских купцов, торгующих с Русью. Взял их у меня некто сэр Томас Бентам на полгода с обязательством выплатить пять процентов с суммы.
Часть остальных денег ушла на покупку дорожных припасов, одежды для мальчика и приобретения для него возка с лошадьми. Можно было бы впрячь в возок мою и Андрюхину, но я отказался, оставив лошадь Апостола как резервную – мало ли что может случиться в дороге,- а своего коня для себя.
Я вовсе не собирался осваивать искусство верховой езды, просто не хотел сидеть в возке, отчаянно нуждаясь в одиночестве. К тому же чем больше трудностей, тем лучше. Когда идешь вечером в раскорячку, а в крестце будто кол, и спину нещадно ломит, а мышцы ног крутит судорога от усталости – горечь на душе ощущается не так сильно. Пускай она не уходит вовсе, но хотя бы отдаляется, и, надо сказать, на весьма приличное расстояние.
Нет-нет, не подумайте, что я сдался, опустил руки и поставил на моей мечте крест. Дудки! Если судьба хотела прибить меня этим известием, то вынужден ее разочаровать – ничегошеньки у нее не вышло. Удар, что и говорить, был болезненный и настолько чувствительный, что у меня даже перехватило дыхание. Охнуть и то навряд ли получится. Но я знал – перетерплю.
Чтобы я примирился с тем, что урожденная Мария Долгорукая, которая все равно в конечном счете должна стать и будет княгиней Монтекки, то бишь Россошанской, оставалась какой-то Яковлей?! Ха! Трижды ха-ха-ха! Плохо ж вы меня знаете, господа. Это только первый тайм, который мы уже отыграли и в котором я успел понять лишь одно – судья явно пристрастен и гол, забитый в мои ворота с нарушением всех правил, засчитал несправедливо.
Ну и ладно. На будущее будем знать. Мне бы только восстановить дыхание – очень уж больно. Лишь по этой причине я нуждался в перерыве, благо что время меня, увы, не лимитировало. Но ничего, съезжу в Кострому, по пути все обдумаю, почищу перышки, приведу себя в божеский вид, а дальше поглядим. Есть еще и второй тайм, мадам судьба, которая неправедная судья, и смиряться со своим проигрышем я не намерен – так и знайте. Пожалуйста, веди в счете… до поры до времени, но победить тебе все равно не удастся! И вообще, за одного битого двух небитых дают, так что я теперь вдобавок зол и страшен в своем праведном гневе. Пороховая бочка по сравнению со мной – ящик с песком. Эх, знать бы еще, на кого его обрушить.
Хотя нет, не так. На кого – я знаю, а вот как – вопрос. На поединок, что ли, муженька ее вызвать? Есть же сейчас на Руси «суд божий», который на самом деле является обыкновенной дуэлью. А что, мысль! Вот на нем я и приголублю голубка, чтоб знал, как отбивать чужих невест. Да так приголублю – мало не покажется. А там можно и посвататься… к вдове.
И тут же снова сказал себе: стоп! Ведь если она с ним счастлива, то может и не пойти за меня замуж. А вдруг они и детьми успели обзавестись? Сиротами оставлять, безотцовщиной? Это ж не только его дети – ее тоже. Опять не годится. Пусто в голове. Плохо она у меня пока варит. Уж больно неожиданно я получил этот удар. Какой там гол – нокдаун, не иначе. Ну ничего. Главное, что она жива и здорова, а над всем остальным можно поразмыслить потом. В пути.
Поначалу я хотел нанести визит ей прямо сейчас, еще до отъезда. В глаза посмотреть, спросить мысленно, зачем поспешила да почему меня не дождалась, но, подумав, отказался. Не готов я к этой встрече, а потому рано мне с ней видеться. Пока рано. Вначале надо прокатиться до Костромы. Новые люди, новые впечатления – это как свежий ветер, остужающий разгоряченное лицо, как взмахи полотенцем услужливого секунданта, нагнетающего кислород для вымотанного в упорном поединке боксера. Вот глотну его и приду в себя. Обязательно приду. И уж тогда-то мы что-нибудь непременно придумаем.
«Еще не все предрешено, еще не все погасли краски дня»,- пел Макаревич. Правильно пел. Мудро. И оптимистично. И огня мне действительно не жаль. Это сейчас он во мне слегка притух. Но если судьба рассчитывает, что одного ушата ледяной воды из проруби для меня хватит, то она заблуждается, и скоро я ей это докажу. Очень скоро. Гораздо раньше, чем она думает.
Длинно получилось – извините. А как короче описать ту сумятицу, что творилась в моей душе? Не знаете. Вот и я не знаю.
По той же причине я отказался дарить перстень Ицхаку. Наотрез. Раз мы еще повоюем, то пусть он мне и служит напоминанием. Я даже не стал оставлять его у «очень надежных людей», рекомендованных купцом. Как тот ни уверял меня, что они знают о перстне слишком много, так что не обманут и вернут его честь по чести, я, дабы не заполучить больших неприятностей, решил взять его с собой.
Единственное, к чему я прислушался, так это снял его с пальца. Зачем мне ненужные расспросы попутчиков, да и для царских подьячих с местным начальством мой перстенек с камнем – лишний соблазн притормозить владельца, а потом постараться изъять.
Так что настойчивым уговорам Анастасии Ивановны я не противился. Все нормально. Поедем, отвезем, а уж потом…
Выезжали рано, едва рассвело, под мелодичный перезвон церковных колоколов, извещающих народ, что пора к заутрене. Глафира рыдала, расстроившись не на шутку. Дама явно имела на Апостола вполне определенные виды. Впрочем, сам Андрюха тоже выглядел расстроенным – судя по всему, чувства их были обоюдными.
– Когда вернемся, дам тебе вольную и еще денег на обзаведение. Тогда и обвенчаетесь,- ободрил я их.
Слезы на глазах Глафиры мгновенно высохли, а Апостол смущенно потупился, но было видно, что парень рад.
Замоскворецкий мост мы одолели на удивление быстро, так что к месту встречи, назначенному у Никольских ворот Китай-города, прибыли даже с опережением графика.
Церквей, церквушек и часовенок хватало и в слободах, окружавших Москву, и первое сообщение истово крестящегося на каждый купол Андрюхи тоже касалось церкви, точнее ее святых. Оказывается, мы выехали в очень удачный день, а потому нас непременно ждет благополучие в дороге и во всех делах, поскольку именно четвертого августа поминают семь «спящих» отроков, заваленных камнями в пещере, где они скрывались от Дециева гонения. Из этих отроков одного звали Иоанном, а другого Константином. Получалось, что мы выехали в день сразу двух небесных покровителей и удачи у господа можно даже не просить – она и так должна сопутствовать нам на протяжении всего пути.
«Уж лучше бы наоборот,- мрачно подумал я, совершенно не нуждаясь в обещанной Апостолом тиши и глади,- Все какое-то разнообразие от приключений, если судьба их пошлет, а то сиди у костра по вечерам и волком вой».
Я тогда еще не знал, что судьба не нуждается в том, чтобы человек высказал свое пожелание вслух – ей вполне достаточно и мысленного. И зачастую вовсе неважно, выстраданное оно годами или скоропалительное, сгоряча. Более того, как раз последние имеют гораздо большую вероятность сбыться.
Во всяком случае, мое пожелание судьба услышала…
ЭПИЛОГ
К сожалению, человек не всегда смотрит вдаль. Иногда он оборачивается к прошлому, с которым ему не хочется расставаться, ударившись в воспоминания. И оттого, что впереди пустота, они становятся вдвойне дороже его сердцу. У меня впереди нет пустоты. Напротив – там много радостного и светлого, доброго и хорошего, и я сам не понимаю, отчего память снова и снова с упорной настойчивостью стремится вернуть меня в те дни, что давно остались за моими плечами. Что она хочет мне подсказать? От чего предостеречь? Но ведь все позади, и переиграть ничего нельзя. Тогда зачем? Не знаю. А может, она попросту, без какой бы то ни было задней мысли, возвращает меня к наиболее ярким воспоминаниям? Пожалуй, это наиболее логичное объяснение
