Путь князя. Атака на будущее

гнать волну сидящим вокруг таким же, как и он, троечникам по жизни, насчет того, каким лихим он был в молодости, да сколько бабла через его руки прошло, да сколько «ходок» он сделал...

А ведь вокруг разворачивались такие возможности, что только держись. Причем, как Пацюк заметил, лучше всего в них устраиваются как раз те, кого он всю жизнь считал уродами и сплошными недоразумениями – всякие отличники-ботаны. Нет, по первости в люди всегда выходят лихие ребята, коим сам черт не брат. Вот только надолго ли. Кто из тех, с которыми Пацюк начинал, ныне по земле ходит? Лис да он, Пацюк. А остальные кореша – все уже под гранитной плитой на кладбище.

Нет, погуляли они красиво. Пока он, Пацюк, с цифирками разбирался, дебет-кредит осваивал, учился баланс сводить, короче, восполнял и преумножал то, на что в школе плевал с высокой колокольни, предпочитая доводить училок до белого каления, мужики по Канарам катались, блядей в шампанском купали и над ним, Пацюком, посмеивались. Один Лис не смеялся...

И что? Булыжник вон троих бухгалтеров в бетон закатал, а четвертый его все одно кинул. Да и сбежал с его деньгами. Булыжник орал: «Найду – кишки на кулак намотаю». Да так и не успел найти. Стольким людям должен оказался, а денежки-то фьють, исчезли вместе с бухгалтером. Так и сгинул Булыжник не за грош. Кремень пулю поймал. Шалва тоже. Лысого в машине взорвали. Левона так и не нашли... Короче, всем им жизнь оценки выставила. Окончательные. Двойки, стало быть. А на том месте, где палатки стояли, которые Булыжник крышевал, теперь двухэтажный супермаркет высится. Хозяином у которого как раз вот такой ботан-отличник. И не один у него супермаркет, а целая сеть. И квартира в Лондоне. А не два квадратных метра на Ваганьковском. Так что, блин, правильно гласит народная мудрость – ученье свет... этот.

Ну так вот, когда Петлюра сообщил ему о том, что поставщик просит оказать услугу, Пацюк крепко задумался. С одной стороны, услуга – это хорошо. А с другой – не нравился ему этот партнер. Непонятно даже чем. Товар – первый сорт. Поставки всегда аккуратные. И появился очень вовремя. Таджики совсем было рынок под себя загребли и стали цены задирать, а тут вдруг – раз и появился он, а вместе с ним и возможность послать таджиков домой. То есть на хрен...

Но... не то что-то было с этим клиентом. Неправильно. Не по-людски. Какое-то время назад он даже попытался своих людей по следу пустить. Хоть его от этого и потом прошибло. И правильно прошибло, между прочим. Потому как его людей тут же вычислили, положили носом в пол и велели передать, чтобы он, Пацюк, больше так не делал. Он и повинился и даже мзду принес. Но то, что его люди заметили, прежде чем их носом в пол положили, ему не понравилось. Очень даже не понравилось...

Пацюк вздохнул и махнул рукой.

– Ладно, идите отдыхайте. То есть это, блин, – Пацюк хмыкнул, – лечитесь. Я стало быть, сам с этим разберусь.

Когда за троими неудачниками закрылась дверь, подал голос Петлюра.

– Мятного – не он.

– Чего?

– Мятному яйца не тот мужик отбил.

– А кто?

– Баба. Он ее сначала метелил, а как тяжелый махач пошел – выпустил и дернулся было на того мужика. Да только он Сливу и Кабана к тому моменту уже положил, вот Мятный и притормозил. Ну а она сзади подобралась и носком ему... мне Тухлый доложил. Он все через стекло видел.

Пацюк задумчиво покачал головой.

– А че Тухлый за стеклом-то задержался?

– Да он говорит, что тот мужик так на него взглянул, что у него все кишки опустились.

Пацюк понимающе кивнул. Да, от Тухлого много ждать не приходилось, он был не боец – так, шавка на подхвате.

– Еще чего заметил?

– Зассал, сука, – мрачно констатировал Петлюра, – так из дверей и не вышел, пока наши не подъехали.

Пацюк протянул руку и взял с тарелки кусочек сыра. Рядом на столе стояла ваза с фруктами, два фужера и бутылка французского вина. Пацюк с большим удовольствием сейчас жахнул бы водки с салом, но... прошли времена, когда среди серьезных людей круто было изображать из себя паханов. Теперь это не катит, вчерашний день. Теперь круто носить не слепящий глаза золотым блеском «Ролекс», а скромненько посверкивающий корпусом из белого золота, на первый взгляд больше похожим на стальной, «Петек Филипп». А роскошь демонстрировать не массивной «голдовой» цепью с полкило весом на груди, а внешне скромненькими такими ботиночками ручной работы и дорогим костюмчиком с непременной парой косых стежков, демонстрирующих понимающим, что это – штучная вещь. Или вот пить французское вино и закусывать его французским же сыром. Теперь круто быть этим самым понимающим...

– Ладно, Петлюра, ты иди. Мне подумать надо.

Когда Петлюра покинул кабинет, Пацюк откинулся на спинку кресла и задумался. Похоже, началось... Чужаки начали разборки. Причем на его территории. То, что эти – чужаки, Пацюк понял сразу. При первой встрече. Ведь какую науку в первую очередь осваивают правильные пацаны. Верно, крысиную. Науку выживать. Причем самим. Без какой-то помощи и поддержки. Вылезти из щели – цапнуть кусок по размеру и обратно, в щель. На кого окрыситься, от кого откупиться, а с кем и поделиться. И только потом, переварив, начать присматривать следующий кусок. И всегда, каждую секунду, каждое мгновение знать, что никто. Никто! Ничего тебе не должен. Даже самый что ни на есть братан, с которым зону топтали и пайку хавали. Потому как у каждого – своя жизнь. И если твоего другана за яйца возьмут (а когда такими делами занимаешься, найти, чем за яйца взять, всегда можно), то он тебя тут же сдаст с потрохами. И пусть разные придурки считают себя всякими крутыми зверюгами – волками там, тиграми или львами. Пацюк всегда точно знал, кто он есть на самом деле. Потому и жив до сих пор, и на свободе...

Так вот, эти были другими. Не чувствовалась за ними самая главная пацанская школа. Другое чувствовалось. Эти как раз были псами. Знающими, что их спина прикрыта. Нет, выживать они тоже умели, это было сразу заметно. Но недолго. До какого-то момента. Пока не придет дядя со всемогущими «корочками», или не прилетит вертолет с группой прикрытия, или не войдет в прибрежную полосу корабль с десантом. И не это умение было для них главным в жизни. Не под это их жизнь затачивала.