ладье в крепость перевезем, чтобы постройки освятил, и я с ним приеду. А ты вели все к переезду готовить. Никифор много чего привез, так мы это все на ладью погрузим да за два-три захода все в крепость и переправим.
— Сделаем. — Дмитрий согласно кивнул, потом, воровато оглянувшись на дверь, спросил, понизив голос: — Слушай, Минь, а правда, что к нам в школу скоро девок привезут?
— Митька! Ну ты прямо как Сучок!
— А что, спросить нельзя?
Дверь в горницу раскрылась, и в дверном проеме возникла фигура самого младшего из Лисовинов — Сеньки. Вид у него был весьма потрепанный: рубаха в земле, разбитая губа распухала прямо на глазах, костяшки пальцев ободраны, однако обратился он к Мишке весьма воинственно:
— Минь! Вели Кузьме мне мой кинжал дать, я Приблуду зарежу!
Мишка покопался в памяти и вспомнил, что Приблудой звали сына одного из обозников, уродившегося, как принято говорить, «ни в мать, ни в отца, а в проезжего молодца». Был он, не в пример родителям, крепок телом и обещал вырасти во вполне пригодного к строевой службе парня. Ратнинские кумушки, разумеется, вынесли приговор: мамаша на стороне нагуляла, а к мальчишке прилипла кличка Приблуда. Был Приблуда примерно на год старше Сеньки, и конфликт, судя по виду и словам младшего Мишкиного брата, возник серьезный.
Пока Мишка осмысливал ситуацию, Дмитрий занялся воспитанием «молодой смены»:
— Урядник Семен! Доложить, как положено!
— Слушаюсь, господин старший урядник! — браво отозвался Сенька. — Господин старшина, дозволь обратиться? Урядник Семен!
— Слушаю тебя, урядник Семен.
— Приблуда приперся и говорит: «Теперь я у вас урядником буду, слушайте все меня!»
— А ты?
— А я ему в морду!
— И?..
— А он мне… — Сенька потупился, утратив воинственный вид, и стало заметно, что пацан с трудом сдерживает слезы. — А он мне еще сильнее…
— Дальше!
— Я к Кузьме пошел, а он мне кинжал не дает. Я хотел тогда на кухне ножик взять, а меня тряпкой… — Слезы все-таки прорвались наружу, и Сенька, хлюпнув носом, принялся утираться рукавом. — Я Приблуду все равно прибью, ты меня урядником назначил, а он…
— Если ты сам в урядниках удержаться не можешь, то никакое назначение тебя не спасет! — Мишка постарался придать своему голосу как можно больше строгости. — Урядник означает, что ты более сильный, более умный и более умелый, чем любой из твоих подчиненных. Если тебя кто-то сумел прогнать, то подчиняться тебе не будут!
— Так я и хочу… кинжалом!
— У Приблуды нож есть?
— Нет.
— Значит, и ты без него обходись!
— Так он же сильнее!
— А ты палкой! Зубами, ногтями, чем хочешь! Чужой человек пришел к нам на подворье и распоряжается, как у себя дома! Ты что, не знаешь, как Лисовины на такое отвечают? Или ты урядник, или никто — даже не Лисовин. Иди и притащи этого Приблуду сюда. Я хочу видеть, что не ошибся, назначая тебя десятником.
— Так это… А кочергой можно?
— Кочерга не оружие. — Мишка с трудом сдержал улыбку. — Твой противник безоружен, не хватайся за оружие и ты. В остальном — твоя воля, мы его к себе не звали, сам пришел. Исполнять!
— Слушаюсь, господин старшина!
Семен испарился — как не было.
— Мить, сходи глянь, как бы не убил ненароком — кочерга все-таки… И объясни мелкоте, что своего урядника в обиду давать нельзя. Построже так.
— Сейчас я им объясню, — зловещим тоном, но улыбаясь, пообещал Дмитрий. — Я им так объясню…
Мишка с улыбкой проводил взглядом Дмитрия и неотступно следующую за ним Сестренку. Когда-то, в середине пятидесятых годов, Мишка сам в аналогичной ситуации услыхал от своего отца примерно те же слова, какие он сейчас сказал Сеньке. После Великой Отечественной прошло чуть больше десяти лет, и фронтовики были не согбенными старцами, а крутыми молодыми мужиками, которым сам черт был не брат. Милицию при появлении хулиганов тогда не звали, разве что «скорую помощь», а молодые балбесы опасались хамить старшим — можно было так нарваться, что не дай бог. Естественно, что отец, ушедший на фронт добровольцем в семнадцать лет и закончивший войну в Австрии, ничего другого своему сыну сказать не мог — просто и в голову не пришло бы.
