с интересом.
– Я знал вашего отца, – к нему с холодной улыбкой подошел герцог Шартский в сопровождении очаровательной молодой женщины с томным взором. Сразу было видно, что природа наделила ее красотой, позабыв при этом дать совесть и душу.
– А он хорошенький, – протянула дама, нежно погладив Филиппа по щеке.
– Познакомьтесь, Шарлота Демар, – несколько запоздало представил свою спутницу герцог.
– Актриса, – добавила она, словно это был королевский титул.
– Мы зовем ее Мессалиной, ибо о ее похотливости ходят легенды. Не удивляйтесь, мой юный друг, – герцог панибратски обнял Филиппа за плечи и уж как-то совсем близко склонился к его лицу. – Мы все здесь имеем свои прозвища. Вон, например, Бролье, – он указал в сторону рослого, очень тучного мужчины болезненного вида с багровым лицом. – Мы называем его Бульоном, Ла Фара – Толстым раком, Носе – Пипкой, потом вы сами поймете почему.
– А как мы будем звать маркиза? – беспардонно влезла Шарлота.
– Сначала нужно посмотреть, каков он в деле, – громко расхохотался только что подошедший смуглый денди, разодетый в красный камзол, украшенный яркими бантами и лентами.
– Это граф де Бланка, по-свойски мы окрестили его Веселой болтушкой, – пояснил монсеньер и, нежно обняв Филиппа за талию, заглянул в глаза. – Ну и как вам мои висельники?
«Действительно, общество мерзавцев, прикрытое роскошью и титулами. Куда уж там шпане с улицы Маре», – пронеслось в голове у Филиппа.
– Да вы не теряйтесь, маркиз, здесь ведь не Версаль, – заметив его смущение, подбодрил виконт де Полиньяк и громко объявил: – Господа! Прошу всех к столу!
В соседнем зале уже стоял накрытый стол, роскошно украшенный хрусталем и серебром. Гостям предложили замечательный биск из раков, черепаховый суп, салат из омаров и спаржи, палтус под креветочным соусом, филе мясо косули в соусе из мадеры, жареных фазанов, тетеревов, рябчиков, кабаньи ноги, запивалось все это великолепным шампанским и превосходным токайским вином. Слуги за столом отсутствовали, поэтому гости «ухаживали» за собой сами, запуская руки в тарелки.
– А теперь, господа, балет, – объявил хозяин дома уже изрядно подвыпившей публике.
Такого Филипп точно не ожидал, импровизированную сцену стали заполнять голые музыканты, под первые скрипичные аккорды появились артисты в костюме Адама и стали танцевать удивительный танец плоти.
Герцог Шартский привлек к себе сотрапезницу, срывая с нее одежду, давая тем самым сигнал к началу любовных утех. Разогретые танцами и вином мужчины с веселым смехом стали задирать дамам юбки. Филипп оказался в крепких объятиях мадам Лонгвиль и одной из танцовщиц. Дамы яростно срывали с него одежду, словно он был тряпичной куклой. Маркиз в некотором недоумении разглядывал пары, которые без стыда, при свете сотен свечей, самозабвенно занимались своим делом на ковре, стульях, столе и диванах. Но молодость взяла свое, и Филипп, почувствовав возбуждение, накинулся на мадам Лонгвиль.
Уже много позднее он испытал очередное жизненное разочарование и с горечью подумал: «Есть две трагедии в человеческой жизни – не достигнуть своих целей и достигнуть их».
1988 г. СССР. Москва
Федор неожиданно для всех, и прежде всего для себя, стал любящим, заботливым и нежным отцом.
Он накупил кучу игрушек, совсем замучил Мишку просьбами о распашонках, пеленках и комбинезончиках, сам купал девочку, качал ее на руках, пел песни, вскакивал по ночам, стоило ей подать голос. Катя тихонько радовалась. Ей казалось, что он любит дочурку, потому что это плод их совместной любви. И ничего, что он, как прежде, бывал зол и агрессивен. Зато Федор стал чаще бывать дома и даже разговаривать с ней. И не страшно, что эти разговоры только о дочери, ведь малышка их объединила.
Нина Сергеевна мучилась и страдала из-за вынужденной разлуки с сыном. Ей было горько сознавать, что ее ребенок вырос и больше не нуждается в ней, и самое главное, его выбор больше не был в ее пользу. Теперь все новости о сыне приносила Света, которая изредка проведывала брата. Дочь медленно, но верно, капля за каплей, внушала матери, что нельзя ставить мужчину перед выбором между женщиной, родившей его, и женщиной, родившей ему ребенка. Нина Сергеевна и сама понимала это, но ревность и дух соперничества не давали ей покоя. Внутренний голос подсказывал, что затянувшаяся размолвка может превратиться в огромную пропасть, которую уже не преодолеть, а сейчас, с рождением внучки, появился шанс. Сейчас им всего лишь надо было воспользоваться маленьким, хрупким веревочным мостиком…
Нина Сергеевна не стала звонить сыну, а просто в один из воскресных дней с заранее приготовленными, исключительно для внучки и сыночка, подарками явилась к ним домой.
– Здравствуйте, – дверь ей открыла Катя, с мокрыми руками, слегка растрепанной косой и красными от недосыпа глазами.
«Осунулась, похудела», – что-то похожее на жалость колыхнулось в душе свекрови.
– Кать, кто там? – в прихожей появился Федор. – Мама?
– Сыночек! – она не удержалась и бросилась ему на грудь, словно он только что вернулся с войны. – Растим вас, растим, – она рыдала, не скрывая своих чувств, – а потом, в старости, даже стакан воды некому принести.
– Мам, ну зачем ты так? – Федор еще сильнее прижал мать к себе.
– А что, нет? Даже не позвонил ни разу, не спросил. А может, я уже умерла?
– Прости, прости, – Федор гладил ее по голове и чувствовал себя виноватым и счастливым одновременно.
– Ладно, – Нина Сергеевна вытерла слезы и посмотрела на Катю. – Показывай! – приказала она.
Ее провели в спальню, где у окна стояла деревянная детская кроватка. Женщина склонилась и долгим взглядом изучала младенца, потом умелыми руками взяла девочку и, положив на широкую супружескую кровать, распеленала. Маша проснулась, оглядела взрослых и тихонько, не напрягаясь, подала обиженный голос, прекрасно понимая, что незачем прилагать особых усилий, «любящая бабушка и штаны на сахар променяет». Так и случилось, ее тут же подхватили теплые, нежные руки.
– Наша порода! – вынесла вердикт бабушка и прижала малышку к себе. – Маленькая моя, это я, твоя бабулечка.
Катя с Федором облегченно вздохнули.
– Как ты без меня жила? Тебя никто не обижал? – сюсюкала Нина Сергеевна, искоса поглядывая на невестку. – Ты мне только скажи! Я им всем покажу, где раки зимуют!
Федор засмеялся, Катя тихонько улыбнулась.
– Так! – не спуская с рук ребенка, начала новоиспеченная бабушка. – Это кто же додумался поставить детскую кровать у окна? – и она грозно посмотрела на Катю.
Девушка опустила глаза.
– А в чем дело, здесь света больше, – вмешался сын.
– Света им много! А то, что ребенку здесь дует? Да, моя маленькая? Никто о тебе не позаботится, кроме бабушки, – она поцеловала девочку в розовую, нежную щечку и начала командовать. – В общем, так, тумбочку поставь сюда, кровать сдвинь, лампу перенеси…
Катя с Федором молча следовали ее указаниям, сын был рад восстановленному миру и не хотел нового скандала, и потом, у его девочки должно быть все – мать с отцом, любящая бабушка и… – настроение опять стало портиться.
Удовлетворившись перестановкой в спальне, Нина Сергеевна, все так же прижимая Машу к себе, словно ее кто-то пытался отнять, пошла проверять «порядок» дальше.
– Здесь пыль! – она залезла за батарею. – У вас, между прочим, теперь ребенок.
– Так, а это что? Почему бутылочки не накрыли марлей? Это борщ? – женщина открыла кастрюлю. – Тебе нельзя есть красное, у ребенка может начаться аллергия! – все свои многочисленные претензии она высказывала молчаливой невестке.
Мир воцарился! Нина Сергеевна стала каждые выходные пропадать у сына, возиться с внучкой и «воспитывать» Катю.
