Присутствующие замолчали.
«Ну, гад, ты у меня получишь!» – Крылов сжал кулаки.
«Господи, зачем?» – Лерка перевела взгляд на Федора.
«Да это же Костя! – Федор запоздало припомнил нехорошую сценку из студенческой жизни. – Ну что ж, будем держать удар».
Краснов наслаждался замешательством и, заметив, как побледнел Степанов, с еще большим воодушевлением продолжил свой монолог.
– А ведь у нашего любимого и, не побоюсь этого слова, великого актера Степанова с этой девочкой была большая, первая любовь. Вот так, дорогие мои телезрители, правда иногда невероятнее вымысла! – он победоносно улыбнулся. – Хотя чему удивляться, любовь пишет свою историю, не подлежащую логике, вопреки историческим фактам, наперекор политическому беспределу! – с пафосом трагического актера продолжал играть свою роль Краснов и, посмотрев на притихших гостей в студии, уверенно продолжал: – Я понимаю вас, вы немного в обиде на эту девочку, но мы приготовили вам небольшой сюрприз, который, как нам кажется, способен прояснить ситуацию.
У Федора помутнело в глазах. «Нет! Только не это!»
– Прошу всех, внимание, – загадочно попросил ведущий, в студии приглушили свет, и на большом экране появился Краснов на фоне статуи Свободы. – Уважаемые телезрители! Нас настолько заинтриговала эта загадочная история, что наша съемочная группа решила отправиться в Америку, и вот что нам удалось узнать.
Родители Маши Морозовой были не столько дипломатами, сколько вели противозаконные действия на территории СССР. В ночь с первого на второе апреля они были высланы из страны, напомню вам, что это было время холодной войны, поэтому Маша и не смогла попрощаться со своими одноклассниками. Родители девушки отказались от общения с нами, но нам все же удалось выяснить, что детское, на взгляд взрослых, увлечение Маши и Федора было серьезным, по крайней мере, для девушки. Она пыталась звонить, но ее не соединяли, она каждый день писала письма, но они возвращались назад, она обращалась в советское посольство, но ей ясно дали понять, что для России она – персона нон-грата. Девушка не сдавалась, но затем к ним в дом пришли работники спецслужб и объяснили, что ради блага прежде всего Федора она должна оставить свои попытки, тем более, что они тщетны! Потерявшая всякую надежду, Маша заболела, и то, что взрослым казалось детским увлечением, на самом деле оказалось большим, светлым чувством.
Расставание с любимым стало для нее смерти подобно, и это не пустые слова! – на экране появились Машины фотографии. – Непонятая, заклейменная позором предательства, для одноклассников она стала изгоем, родители тоже не желали ничего говорить, объясняя это тем, что им больно вспоминать свое прошлое. А может быть, все они просто чувствуют свою вину за то, что не хотели верить, что в нашем странном мире еще бродит Любовь, поруганная, перевернутая, заштампованная, и, отстаивая свое право на существование, она цепко выхватывает отдельных людей и губит, чтобы показать всем нам – я еще жива! – слова звучали чувственно и с надрывом.
Краснов со стороны смотрел на себя на экране и самодовольно восхищался. «Все-таки я не зря провел год в театральном вузе!»
– Да, любовь еще жива! – в полной тишине неслось с экрана. – Нам удалось разговорить ее лечащего врача, позвольте мне процитировать его слова: «Мы боролись, но проблема в том, что она сама не хотела жить». Маша провела в госпитале два долгих месяца, угасая на глазах у обезумевших от горя родителей. Вот какой она стала, – на экране появился лысый скелет старухи. – Это эксклюзивные кадры.
«Сволочь! Какая сволочь, ну я тебе покажу!» – Крылов насупил брови, ни в коей мере не собираясь скрывать свое раздражение.
Федор всматривался в родные и любимые глаза, единственный живой осколочек на безжизненном теле, и ему вдруг стало трудно дышать, он уже почти не слышал голос ведущего, его охватил привычный приступ злости и разочарования, но теперь она была направлена против него самого.
– …Маша поехала умирать, – скорбно закончил Краснов.
Экран погас. В зале стояла гробовая тишина, но напряжение этого кажущегося затишья было громче и сильнее атомного взрыва. Костя царственным взором окинул аудиторию и остался доволен.
– Дай закурить, – ни к кому не обращаясь, хрипло попросил Федор, и от его надорванного, безжизненного треска у присутствующих мороз побежал по коже.
«Машенька, прости нас», – Лерка вытирала слезы.
«Бедный Федька», – Крылов ослабил галстук.
Федор не замечал ни катившихся слез, ни внимательных и беспощадных окон кинокамер. «Почему? Зачем? Лелеял, холил, мечтал, а она умирала… Пил, гулял, менял баб, а она умирала… Рвал землю из-под ног, а она умирала… Вот и тупик ложных желаний…» – он выкурил сигарету в одну затяжку.
Краснов, в ярком свете студийных ламп, словно Зевс на Олимпе, наслаждался замешательством аудитории, а главное, поверженным и сломленным Степановым. Он мог стоять так всю жизнь, но прямой эфир ограничен, и ему еще нужно успеть добить своего врага, а потом, уже сидя в удобном кресле у себя дома, под рюмку водки можно будет перекручивать пленку и смаковать каждый свой жест, каждое слово. «Я гений!» – он мысленно поздравив себя с победой и в звенящей тишине пафосно произнес:
– Но в жизни есть еще место чуду! Маша выжила, и сегодня она здесь!
Открылась дверь, и Федор увидел до боли знакомый силуэт.
– Ма-а-а-ша!!! – животный крик, рвущийся из сердца, поверг всех в состояние нового шока.
Растерянная не меньше других, девушка бросилась ему навстречу и прижалась к груди.
Все остановилось. Были только Он и Она.
Застывшие фигуры, слившиеся воедино, словно высеченные из древнего камня самим создателем. И уже нельзя было отличить, где Он, где Она. Альфа и Омега. Жизнь и Смерть. Вечность… Кто ты? Ты это я…
Первым опомнился Крылов.
– Прекратите снимать! Прекратите, вы люди или кто? – вопрос повис в воздухе. Колька с трудом вытащил их в коридор. Маша и Федор, обхватив друг друга руками, с безумным, застывшим взглядом, отрешенные, не осознающие действительности, походили на инопланетян, по нелепой ошибке попавших на чужую планету. Крылов так и потащил их на улицу, словно сиамских близнецов.
– В резиденцию! – затолкав друзей в машину, коротко бросил он водителю.
Они ехали в полной тишине, Маша мертвой хваткой вцепилась в Федора, словно тот убегал, а Федор, оглушенный и потерянный, обхватил девушку за плечи, как самую дорогую ценность.
Николай снял галстук и, задумавшись, смотрел в окно, размышляя о превратностях судьбы. Машина выскочила за кольцевую дорогу и, немного проехав в ярославском направлении, свернула на проселочную дорогу. Уже через несколько минут появился указатель с названием местности Тарасовка, и водитель, умело ориентируясь в кромешной тьме узких улочек с выбитыми фонарями, подъехал к небольшому кирпичному дому. Про этот дом, который Колька называл «резиденцией», кроме него, водителя и начальника его охраны не знал никто. Это была его берлога, куда он убегал от суеты и наслаждался одиночеством.
Домик был небольшим, сложенным из красного кирпича. Снаружи он производил впечатление довольно скромного одноэтажного строения, расположенного на двенадцати сотках земли, огороженного небольшим забором, с маленьким, запущенным садом. Летом домик утопал в зелени и больше походил на жилье какого-нибудь скромного селянина.
– Прошу! – Колька широко распахнул двери.
Внутри помещение было благоустроено с большим комфортом. Глаз радовал евроремонт, правда, без всяких новомодных выкрутасов: небольшой холл, отделенный от кухни барной стойкой, деревянный пол с подогревом, устланный пушистым белым ковром, мягкие велюровые диваны, пара кресел напротив камина, напольные светильники и большой домашний кинотеатр.
Маша с Федором, не отпуская друг друга ни на минуту, осторожно присели на край дивана.
– Там спальня, ванная, бильярд, – перечислял Крылов, но, окинув взглядом их неестественно прямые спины и напряженный взгляд, запнулся. – Ладно, сами разберетесь, – махнул он рукой. – Здесь вас никто не потревожит, – он прошел на кухню и открыл холодильник. – Продуктов немного, я завтра подвезу, – ему никто не ответил. – Так, с этим что-то нужно делать, – пробормотал он себе под нос и достал початую бутылку коньяка. Прямо из горлышка Крылов сделал пару глотков и, почувствовав, как спадает напряжение
