управление, отвел его к указанной границе и опустил на траву. Они выбрались наружу. Млокен-Стив поежился, чувствуя себя одновременно преступником, героем и идиотом, и покосился на Берса. Вот уж от кого не ожидал приверженности к авантюрам. Но тот уже был далеко, быстро двигаясь вперед к ажурной кованой ограде.
Как это ни удивительно, но ограда оказалась абсолютно нейтральной. Ни тебе отсекающего поля, ни пульсирующего силового ограждения – вещевой склад у них в школе охранялся намного лучше. Энтони и Стив, озираясь, перебрались через решетку и замерли, оглядываясь по сторонам. Берс проскочил вглубь ярдов на сто и остановился у края большой поляны, что-то рассматривая в траве, а может, принюхиваясь. Что он там делал, понять было сложно. Энтони нервно огляделся и, кивнув Стиву, двинулся к Берсу.
– Что, черт возьми, ты тут делаешь? – нервно прошипел Млокен-Стив, когда они подошли вплотную.
Берс сидел на траве в какой-то отрешенно-задумчивой позе. Услышав вопрос, он поднял глаза и, странно посмотрев на Стива, пожал плечами:
– Уже ничего.
Энтони поджал губы, собираясь сказать что-то резкое, но сдержался и только процедил:
– Ладно, побаловались, и хватит. Пора уходить. Пока нас не засекли.
Берс кивнул и, поднявшись на ноги, бросил взгляд влево:
– Поздно. Засекли.
Энтони и Стив резко обернулись. На краю поляны стоял полицейский боллерт, от которого величественно двигался детина ростом более шести футов, одетый в мундир столичной полиции. Энтони вполголоса выругался, а Млокен-Стив стиснул зубы. Ну влипли, тут, пожалуй, пахнет не меньше чем исключением. Полицейский приближался неотвратимо, как айсберг. Энтони отчаянно оглянулся по сторонам, но до ближайшей опушки было шагов сорок. Можно было бы попытаться спастись бегством, вряд ли человек со столь внушительной фигурой мог быть достойным соперником, но представить троих гардемаринов флота, удирающих от полицейского… Тем более глупо было предполагать, что они смогут спрятаться от полиции, убегая в глубь резиденции императора. Полицейский остановился перед ними. Окинув их высокомерно-благожелательным взглядом, он усмехнулся и изрек:
– Лэры гардемарины, я могу вам чем-нибудь помочь?
Энтони слегка оторопел, а Млокен-Стив изумленно пробормотал:
– Вежливый коп! Мать моя женщина!
Единственный, кто воспринял это как должное, был Берс.
Он сделал шаг вперед и заговорил так же высокомерно-вежливо:
– Просим прощения за беспокойство, лэр офицер. Мы с друзьями впервые в столице и, похоже, забрели не совсем туда, куда можно.
Полицейский усмехнулся:
– Это так, лэр гардемарин. – Он сделал паузу и, полуобернувшись в сторону просеки, указал рукой: – Разрешите проводить вас к выходу. При всем моем к вам уважении, вы еще не в столь высоких чинах, чтобы находиться внутри этой ограды.
Как ни странно, эта авантюра обошлась без последствий. А на другие времени уже не было. До финала оставалась одна ночь.
Они прибыли в императорский манеж за час до игры. Когда танакийцы спустились в раздевалку, Млокен-Стив обернулся к Берсу и прошептал:
– Черт возьми, я чувствую себя так, как будто первый раз собираюсь лечь с девчонкой.
Но Берс никак не отреагировал на его слова. Стив несколько мгновений разглядывал его обострившиеся черты, а потом усмехнулся. Берса, судя по всему, изрядно проняло. Пока танакийцы переодевались, раздевалка была заполнена приглушенным гулом голосов, но чем ближе было начало матча, тем сильнее чувствовалось заполнявшее раздевалку напряжение. Даже старина Сампей, от которого в этот день, как обычно, изрядно разило ромом, и тот почти не ругался.
За полчаса до начала их вывели попробовать покрытие. На противоположной стороне поля с показной небрежностью старожилов разминались «академики». Они лениво перебрасывали мяч и картинно делали растяжку, свысока поглядывая на смущенно сгрудившихся у своих колец танакийцев. Еще бы, за все время существования флотского чемпионата, академия становилась чемпионом едва ли не больше чем все остальные команды, вместе взятые. И до этого финала они дошли легко, намного легче, чем танакийцы, имея лучшую разницу забитых и пропущенных мячей, хотя некоторые болельщики считали, что основные соперники были как раз в подгруппе танакийцев. Млокен-Стив сделал несколько пробежек, побросал мяч, привыкая к отскоку, но по большей части просто крутил головой. Конечно, не было в империи такого человека, которому не был бы знаком этот роскошный зал, ибо в Большом императорском манеже проходили финалы самых престижных соревнований и масса иных торжеств, но увидеть его вот так, не сверху, где были установлены блоки голокамер, транслирующие происходящее на все планеты империи, а с покрытия игрового поля, это было что-то… В этот момент Млокен-Стив врезался во что-то очень твердое и, чертыхнувшись, шмякнулся на ковер. То, на что он наткнулся, оказалось Берсом. Он стоял как статуя и смотрел на роскошную ложу под самым потолком, укрытую серовато-голубой мембраной. Похоже, он так и не заметил, что на него кто-то налетел. Млокен-Стив вскочил на ноги и ткнул его в бок:
– Ты что, заснул?
Берс повернул к нему задумчивое лицо и несколько мгновений недоуменно смотрел на Стива, потом в его глазах мелькнуло узнавание, и он пробормотал:
– Я чувствую…
– Что? – удивленно спросил Млокен-Стив, но тут раздался мелодичный сигнал, предписывающий командам вернуться в раздевалки. Выход команд на поле был обставлен как настоящее шоу, и делать это необходимо было при полном скоплении публики, поэтому Берс не ответил и молча направился в сторону входа в раздевалку.
Матч начался мощной атакой «академиков», закономерно закончившейся удачным броском. И поехало. Команда танакийцев ничем не напоминала ту свору злых и наглых волчат, которая в течение всего сезона ставила на уши весь высший дивизион. Скорее, это была толпа испуганных и подавленных юнцов, по какой- то причине одетых в одинаковую форму и вытолкнутых на поле. И те двенадцать очков, которые они все- таки записали на свой счет до первого перерыва, скорее, были результатом небрежности «академиков», чем усилий танакийцев.
Перерыв прошел в гробовом молчании. В общем, все было ясно. Настолько, что даже старина Сампей не соизволил спуститься в раздевалку. На лицах у всех читалась обреченность, и Млокен-Стив разозлился.
Когда раздался сигнал начала второго периода, он рванулся вперед как бешеный самец горноматки. Сбив с линий Двоих «академиков», он грубо отобрал мяч и, стремительно выйдя к третьей линии, вколотил его безупречным пятиочковым броском. То ли помог этот проход, то ли танакийцы наконец пришли в себя, но команда заиграла резче. «Академики», которые после первого периода совсем уже было Расслабились, заполучили три безответных мяча и вынуждены были собраться. Борьба пошла с переменным успехом но разрыв, заработанный «академиками» в первом периоде был слишком велик. После очередного неудачного прохода Млокен-Стив, тяжело дыша, отбежал к левому бортику. «Академики» взяли паузу. Берс стоял рядом. Млокен-Стив задрал футболку и попытался вытереть взмыленное лицо, но материя уже настолько пропиталась потом, что ему удалось только слегка размазать пену по лбу и щекам. Поэтому он свирепо выругался и, повернувшись к Берсу, прорычал:
– Да что, черт побери, с тобой происходит?! Ты двигаешься по площадке как полумертвый!
Берс повернул к нему столь же вспотевшее лицо, на котором странно смотрелось задумчивое выражение, и, кивнув в сторону императорской ложи, негромко произнес:
– Там кто-то есть. Млокен-Стив было взвыл:
– Конечно, придурок, там император! – Но тут же, осознав наконец, что с другом что-то не так, осекся и после паузы настороженно спросил: – Что ты имеешь в виду?
Берс несколько мгновений постоял, наклонив голову, как бы прислушиваясь к своим ощущениям, потом медленно произнес:
– Там женщина.
– Ну и что? – не понял Млокен-Стив. Берс пожал плечами.
