Задача разведки была выполнена. Группа И-16 развернулась и пошла в обратном направлении через Азовское море.
Но фашистские истребители еще более яростно стали атаковать наши самолеты. Теперь их уже было пятнадцать против нашей восьмерки. Пришлось очень туго. В безоблачном небе с ревом моторов носятся более двух десятков самолетов, и клубок этот катится в сторону Азова. Мы уже над городом. До аэродрома остается километров двадцать, а немцы продолжают атаки.
Подбит самолет Картузова, и он пошел на вынужденную посадку. За ним последовал ведомый Николай Алвахашвили. Он, как ястреб, смело налетает на наседающих фашистов и не дает им добить самолет своего командира. Комиссар эскадрильи Ильин становится во главе группы. Я иду у него ведомым. Еще подбит и тоже пошел на вынужденную посадку самолет младшего лейтенанта Панфилова.
Мы всячески выручаем друг друга, отражая атаки противника, заходящего кому-либо в хвост. Фашистские летчики буквально ошалели. Комиссар развернулся и пошел в лоб паре истребителей противника, я за ним. Сближаемся и открываем огонь. Немцы не отворачивают, В последнее мгновение ведущий вражеской пары не выдерживает и уходит в сторону, подставляя брюхо. А у комиссара, как на зло, кончились боеприпасы!
Второй «мессершмитт» нахально прет на меня.
«Идет в лобовую атаку!» – мелькнула мысль. Нервы у меня на пределе. По спине пробежали мурашки. Будь, что будет! Мы ожесточенно стреляем друг в друга, боковым зрением вижу, что пулевые трассы противника идут рядом с моим самолетом. Ага, вот «мессершмитт» в центре прицела. Нажимаю гашетку: огонь!.. И мы на огромной скорости проносимся один над другим. Разворачиваюсь для новой атаки, но немец исчез из виду. Иду к своей группе и пристраиваюсь к Ильину.
Вот и Азов. Немцы наконец отстали, а мы идем на посадку, Сели и ужаснулись: у самолета Алексеева на плоскости отбит элерон – одни тряпки болтаются. Некоторые самолеты буквально изрешечены пулями и осколками зенитных снарядов. Без пробоин нет ни одного истребителя.
– Где капитан Картузов? – с тревогой спрашивает командир полка.
– Сел на вынужденную в районе Азова, – докладывает комиссар. – Его прикрывал и вместе с ним сел младший лейтенант Алвахашвили. – Если бы не он, не сдобровать Картузову.
– Послать за ними машину и техников, – приказал Осипов.
К аэродрому мчится чья-то «эмка». Подъехала, остановилась. Из нее вышел невысокого роста генерал-майор авиации, представился. Оказалось – начальник противовоздушной обороны Ростова Степан Георгиевич Король.
– Кто у вас парой шел в лобовую атаку? – спросил генерал.
– Я со своим ведомым, младшим лейтенантом Ивановым, – ответил капитан Ильин.
– Молодцы, товарищи!
– Это Иванов молодец, – улыбнулся комиссар, – а у меня в тот момент уже не было чем стрелять.
– Верно, в лобовой атаке сбил немецкий самолет ведомый. Я наблюдал за ходом боя, видел, как был сбит «мессершмитт» и даже, как он догорал на земле.
– Во время боя я не мог видеть, куда девался самолет противника после лобовой атаки, – ответил я.
– Я официально подтверждаю, что самолет противника сбит ведомым летчиком пары истребителей, атаковавшей «мессершмитты» в лоб. Кто это был, вам виднее – сказал генерал.
– Да, это младший лейтенант Иванов, – еще раз подтвердил комиссар эскадрильи.
Сбитый «мессершмитт» был записан на мой личный счет.
Чу, что ж, приглашайте товарища генерала отведать жареного гуся, – кивнул командир полка.
– А что это у вас за гуси? – поинтересовался Степан Георгиевич.
– У нас появилась такая традиция, у соседей переняли: за каждый сбитый самолет противника жаловать летчика жареным гусем. Сегодня они на столах у летчиков Азарова и Иванова.
– О, это здорово придумано! – восхитился генерал Король. – Я бы тоже с удовольствием отведал гусятины, но дела требуют к себе. Спасибо за приглашение и желаю вам успеха.
Генерал уехал. У всех было хорошее настроение: задачу по разведке выполнили, людских потерь нет. Залатать же дыры в самолетах было хотя и не просто, но вполне возможно. Эту работу сделают наши техники. Только самолет Алексеева придется сдать в ремонтную мастерскую.
Наши учителя, летчики соседнего полка, имели на своих столах гусей почти к каждому ужину, но вскоре и мы не стали от них отставать.
В этот вечер ужин у меня проходил в особо торжественной обстановке: первый сбитый самолет – не шутка! И гусь, старательно обжаренный, лежал на блюде во всей своей красотище.
– Вот бы так почаще! – смеются ребята.
– А это, между прочим, от вас зависит, – причесывая волосы, говорит начальник штаба Апаров.
Наутро – снова боевые полеты, радости и тревоги. Воздушные бои под Ростовом научили нас воевать. Мы постоянно стали видеть противника, грамотно вести с ним бои, используя отдельные преимущества самолета И-16 и недостатки фашистских истребителей. Освоили тактику атаки бомбардировщиков «Хейнкель-111», «Юнкерс-88» и успешно сбивали их.
Научились вести и разведку наземных войск, аэродромов, прикрывать с воздуха свои войска, сопровождать бомбардировщики и штурмовики, а также штурмовать живую силу и технику врага.
Нередко, после сопровождения бомбардировщиков, командованию полка звонили и сообщали: «Истребители задачу выполнили успешно. Потерь не имеем».
Воздушные бои под Ростовом шли с рассвета до темноты. Времени едва хватало на еду да на заправку истребителей горючим и боеприпасами. Словом, летали в полную силу.
А морозы стояли крепкие. Легче было сражаться с немцами, чем защищаться от проклятой стужи. У многих лица обморожены. Вылетаем – градусник показывает 30 ниже нуля. А в воздухе еще холоднее. Но когда завязывается воздушный бой, тут уже некогда думать о своем внешнем виде. Чуть высунул голову за козырек кабины, и мороз, как огнем полоснет по лицу. Не успеешь осмотреться, а щеки и нос уже побелели.
Многие пытались одевать маски из кротовых шкурок, которые неплохо предохраняют лицо от обмораживания. Но они очень стесняют летчика в действиях, ухудшают обзор. Поэтому часто вылетали без масок – тут и случалась беда. Полковой врач, Зеня Давидович Штерн, не успевал ликвидировать последствий обморожения. И хотя тебе щеки и нос спиртом и снегом оттирают, мажут гусиным жиром, обмороженное тело болит долго и сильно. Приходилось лицо забинтовывать: летать-то надо!
Забинтовывал Зеня Давидович искусно и на совесть. Вид у нас перед полетом был как у «Человека-невидимки» из романа Уэллса.
Во время полетов бинты присыхали и боль утихала – летишь и радуешься. Но стоит только появиться «мессерам» – и начинается. Повернешь голову направо, налево, вверх – присохшие бинты вместе с кожей сдвигаются с места. Домой возвращаешься – лицо в крови.
Техникам тоже было не легче. В перчатках работать неудобно. Снимут их, а руки к металлу прилипают. Приходится их отрывать, оставляя клочки кожи. Жгучая боль, а человек работает. Нам, летчикам, не сладко было, но посмотришь, как вкалывают техники, механики, оружейники, и по-дружески жалко их: ведь они-то и спят всего по два-три часа в сутки!
Полусонные, усталые до смерти, они почти всю ночь безропотно трудятся на своем посту. И весь день будут трудиться, потому что самолеты непрерывно садятся и взлетают. Их надо встретить, заправить горючим и боеприпасами, тщательно осмотреть.
Мы понимали, что техническому составу, ох, как достается, и помогали ребятам чем могли: заправляли самолеты горючим, маслом, заряжали оружие. Что поделаешь – война!
Все мы, как-то по-особому сдружились, жили и трудились единой семьей. И радости наших побед, и неудачи делили поровну.
Трудное это было время. Но рабочие, колхозники, все советские люди героически трудились для победы над врагом и старались помогать нашей армии, приободрить фронтовиков.
Мы получали много писем и посылок от разных людей. Перед Новым годом прибыло несколько
