десятикратно превосходящего японца выйти. А еще он сделал так, чтобы это наше бесстрашие на твердую сталь смогло опереться. Знаешь, сколько те же английские комендоры в год снарядов выпускают? А мы? То-то… Генерал-адмирал на этом флоте и дух бесстрашный зародил и сделал так, чтобы сей дух не к гибели, а к победе вел бы. А ты – «князенька…» Совсем вы там у себя в модных салонах нюх потеряли!
Правду они ему говорили или нет, Константин так и не разобрался. Но то, что великого князя на флоте уважают, – осознал. И потому впредь в отношении Алексея Романова высказывался куда более осторожно. Особливо в присутствии флотских.
Через пару дней после того разговора, отправив очередной репортаж, он решил, что пора наконец проведать и своих старых знакомцев, с которыми добирался до Маньчжурии. Поэтому молодой репортер покинул Порт-Артур и за три дня доехал до места дислокации ставшего ему за время долгой дороги до Маньчжурии почти родным 85-го пехотного Выборгского Императора Германского Вильгельма II полка.
Батальон подполковника Саватеева занимал позиции в первой линии обороны, в паре верст от берега реки Ялу. Денис Дементьевич поприветствовал Константина с добродушной усмешкой:
– Ну что, господин репортер, возвернулись? Соскучились без нас? А мы, вишь ты, позиции оборудуем. Столько земли перекидали – канал от реки до залива прорыть можно.
– Здравствуйте, Денис Дементьич, – с радостной улыбкой поздоровался с ним Константин. – Да уж вижу. Совсем в землю закопались.
Саватеев махнул рукой:
– И не говори. Как не русские. Для солдата ведь что главное? Дух! Мы ж японца и так вмиг раскидаем. Видел я этих желтых. Казаки с того берега из поиска притаскивали. Щуплые донельзя, нашему мужику на один удар. А мы тут в земле роемся… А все наместник! Совсем Куропаткина запугал. Мол, ежели войска отойдут, а потом выяснится, что тут недостаточно оборудованные позиции были, – вмиг разжалует. А то и чего похуже с ослушником приключится. Вот потому и роем, будто кроты.
– А чего так далеко от реки-то? – поинтересовался Константин. – По берегу-то, чай, легче обороняться было бы.
– А кто его знает? Так штаб нарисовал. Навроде как ежели супостаты на десять верст ниже либо выше переправятся, все одно принуждены будут сюда двинуться. Рельеф местности такой. Да и с рекой не все так просто. Артиллеристы-то уже реку пристреляли. Версты на четыре в обе стороны. И все укрытия и балочки на этом поле, что от реки тянется, – тоже. Почитай сотни три снарядов положили. Так что, как японцы через реку двинутся, так артиллерия их к ногтю и прижмет. – Подполковник хмыкнул и переменил тему: – Так вы куда подадитесь? Опять к своему дружку Баташову?
– Ну, если можно.
– Так отчего ж нельзя? – добродушно улыбнулся Саватеев. – Вполне себе можно. Читал ваши репортажи из Порт-Артура. Добро написали. Даст Бог, и про наши дела не хуже напишите. А нам лестно будет.
– Как это читали? Где? – удивился Константин.
– Дык в Мукдене некий господин Немирович-Данченко начал издавать «Военный сборник» – перепечатывает материалы, посвященные нашим маньчжурским делам, и распространяет по полкам. Вот там и читал…
Спокойно пообщаться со старыми приятелями Константину удалось всего несколько часов. Уже на закате с противоположного берега реки переправились вернувшиеся из поиска казаки. Они притащили испуганного японца и сообщили мимоходом, что на том берегу черным-черно от японских войск. Так что ждать нападения осталось недолго.
– Ну что, господин репортер? – весело приветствовал его утром батальонный. – Дождались, похоже. Вы как, с нами в окопах или куда подальше отправитесь? Здесь-то скоро стрельба начнется.
– С вами, – решительно произнес Константин. А у самого засосало под ложечкой. Он считал себя к военному делу совершенно непригодным. Даже и бравировал этим, утверждая, что культурному и образованному человеку в наше время нет никакой необходимости терять время на военной службе. Что оная – прибежище интеллектуально неразвитых и неудачливых. Что человек с талантами и способностями найдет множество возможностей применить их помимо военной службы. И вот теперь он оказался на самой передовой позиции.
Первые два часа после завтрака, каковой готовился сразу для всей роты на конной кухне, для чего в тылу ротных позиций на склоне холма было оборудовано специальное укрытие, прошли спокойно. Репортер даже слегка придремал. А затем его разбудил этакий треск, который, как ему показалось, послышался прямо с неба. Константин заполошно вскинулся и недоуменно уставился на симпатичные белые облачка, весело вспухавшие в небесной синеве.
– Что это… – недоуменно начал он, оборачиваясь, но тут над траншеей послышался рев ротного:
– Всем сесть на дно окопа!
Константин ошалело обернулся, и в этот момент кто-то дернул его за куртку.
– Сидай, вашбродь, ипонец шрапнелью бьет!
Первые два часа обстрел русских позиций японской артиллерией был безответным. Впрочем, велся он без особого успеха. Как потом узнал Константин, всех потерь от двухчасового интенсивного обстрела был один легко раненный кашевар, через час после обстрела вылезший из укрытия, дабы начать готовить обед на роту, пробитая шрапнельной пулей труба ротной конной кухни и раненая лошадь у одной из пулеметных двуколок. Хотя по брустверам траншей шрапнельные пули нет-нет да и взрыхляли землицу. Русская же артиллерия молчала.
– А чего ж наши-то не отвечают? – поинтересовался репортер у обходившего позиции роты подпоручика Баташова.
– А смысл? – весело отозвался тот. – Японцы издали садят. Почти с предельной дальности, то есть почитай наобум. Эвон подрывы как высоко. Нам от этой стрельбы урону никакого. И зачем нам свою артиллерию раньше времени демаскировать? Не-ет, наши начнут стрелять, как японец затеет через реку переправляться. Там уже все пристреляно, так что «желтые» хор-рошей кровью умоются.
Так и произошло. Японский обстрел еще продолжался, как вдруг из-за спины спрятавшихся на дне траншей и окопов солдат рявкнули русские пушки.
– Ну вот, пошли, супостаты… – прошептал кто-то.
И Константин почувствовал, как у него мгновенно взмокла спина. Он несколько мгновений сидел, стараясь справиться с бешено забившимся сердцем, а затем, разозлившись на свою, как он посчитал, трусость, высунулся наружу.
– Куды?
Его рывком за шиворот сдернули вниз, на дно траншеи.
– Вы, вашбродь, – сурово сказал унтер Комов, произведший эту операцию, – под шрапнель-то не лезьте. Ипонцам надобно еще здеся, на ентом берегу, силенок поднакопить, людишек переправить. А на енто им не менее нескольких часов понадобится. Токмо потом оне на нас и полезут. А до тех пор нам надобно сидеть и не высовываться. А то шрапнельная пуля прилетать – тут вам и конец настанет, вашбродь. И не то обидно, что конец, а то, что никому не нужный. Понятно?
Константин облизнул пересохшие губы и торопливо кивнул.
Первая атака состоялась ближе к вечеру. Часов в пять. Сначала замолчала японская артиллерия, между тем как русская продолжала стрелять.
– А чего это японцы замолчали, а наши стреляют? – спросил молодой репортер у снова возникшего поблизости Баташова.
– Японцы замолчали, потому как, видать, скоро в атаку пойдут, – весело отозвался подпоручик. – Своих зацепить боятся. На такой-то дистанции разброс знаете какой?
– А наши?
– А у наших наблюдатели вон на той высотке сидят. Да и дистанция от наших орудий до реки куда короче, чем от японцев до наших позиций.
– Это тот наблюдатель, с флажками? – уточнил Константин, вглядевшись в указанном подпоручиком направлении.
– Нет, наблюдатель повыше, на самой верхушке. Не виден, потому как замаскировался. А с флажками
