Рабыни, которые до сих пор старались не привлекать к себе внимание, были не очень рады этому обстоятельству. Дело в том, что энтузиазм ополченцев вышел на пик, когда они заметили, что невольницы сидят за решеткой в чем мать родила.
Тут мужики не только сломали замки, но вынесли и саму решетку.
Королевский приказ приступить к подавлению бунта еще не дошел до конкретных исполнителей, поскольку не удалось найти Роя Эрде. Но кто-то из стражников, сумев выбраться из крепости, где бесчинствовали ополченцы, очень удачно напоролся на скучающих янычар и вернулся в Беркат с ними.
И тут на заговоренную крепость опустилась ночь.
Полдня Эрлин и Греган потратили, собирая ополченцев по деревням и бивуакам и доводя их до нужной кондиции убойным деревенским вином. Так что мордобой в Беркате начался уже к вечеру, а первые шаги по подавлению бунта пришлись на темное время суток.
Ополченцы в беспорядке отступили к горным воротам, так и не успев позабавиться с гейшами, ради которых они, собственно, и вломились в Беркат. Об этом, впрочем, никто не помнил, и все ополченцы думали только о том, как унести ноги.
В результате у горных ворот началась свалка. Зато другой путь был свободен, и рабыни ломанулись на волю через долинные ворота.
Впереди всех неслась Тассименше в одежде огнепоклонницы, и в первой же деревне, которая была совсем рядом, она устроила переполох, закричав на языке горцев:
— Наших бьют!
В результате янычары, выгнавшие из заговоренной крепости пьяных вдребезги ополченцев, неожиданно обнаружили перед собой толпу разъяренных огнепоклонников.
Тут уже начался не мордобой и не пьяная драка, а самая настоящая резня, по части которой и янычары и горцы — признанные мастера.
И никто, разумеется, не обращал внимания на группу неодетых женщин, следующих в темноте через долину Кинд в сопровождении оруженосца Яна Тавери и увязавшегося за ними Эрлина Ингерфилиаса.
По пути Эрлин намекнул, что ему вообще-то надо на Таодарскую дорогу, и если ему помогут попасть туда, то он готов гарантировать своим спутникам безопасность в Таодаре.
Тассименше и Ян Тавери тоже не отказались бы попасть в Таодар, где находился в плену их хозяин Роман Барабин — но они были не идиоты, чтобы ломиться через замок, где все подняты по тревоге в связи с очередным бунтом.
— На Таодарскую дорогу можно выйти через горы, — сказала Тассименше. — Я знаю, где эта тропа.
А тем временем королю Родерику доложили, что бунт подняли огнепоклонники, которым надоело пребывание баргаутского войска в долине Кинд.
Последнее было правдой. Инциденты, связанные с тем, что баргауты плевать хотели на горские обычаи, случались в долине Кинд ежедневно. Если бы баргауты квартировали где-нибудь в верховых горных деревнях, их бы всех давно перерезали.
В долинных деревнях огнепоклонники были терпимее и терпеливее, но и их баргауты уже достали.
И когда Родерик, торопясь покончить с новым мятежом, дал команду огнепоклонников не жалеть и спустил свою безбашенную свору на их деревни — тут-то и началось самое настоящее восстание. Такое, что сразу стало ясно — Родерику придется застрять в черном замке надолго.
75
После порки, клейма и сожжения на ее глазах живой рабыни донна Каисса впала в тихое безумие, что было вполне объяснимо для девушки из высшего общества.
Она была готова мчаться сломя голову к черту на кулички, дабы предупредить любимого брата о грозящей ему беде — но терпеть боль и унижение она не привыкла, а крик девушки, горевшей на погребальном костре Ингера из Ферна, ее доконал.
Едва оказавшись с Барабиным в одном сарае, Каисса спросила его голосом безнадежно больного человека в лихорадке:
— Ты можешь убить меня так, чтобы не было больно?
Убить ее Барабин мог одним движением руки — так, что она не успела бы испугаться, и этому не могли помешать даже тяжелые цепи, в которые заковали его аргеманы.
Но на вопрос принцессы Роман не ответил. Только прижал ее к себе, и она не воспротивилась, хотя была обнаженной, что вовсе не пристало особе королевской крови.
Закон и обычай Баргаута запрещают благородным дамам обнажаться в присутствии мужчин, и даже мужу благородная донна не показывает свою наготу.
Нагота — удел рабынь, и Каисса фактически признавала себя рабыней, всем телом прильнув к человеку, который ниже ее по положению настолько, что прикоснись он к принцессе в прежние времена — и не миновать ему лютой смерти под мечами гейш ее стражи.
А теперь она сама вдруг стала шептать ему на ухо слова, недостойные принцессы.
Чудом избежав изнасилования, она стала просить, чтобы чародей из неведомой страны взял себе ее девственность.
Барабин не хуже Каиссы понимал, что ее девичью честь уже ничто не спасет. Рабыня в этом мире — прежде всего объект для мужской похоти. И вопрос лишь в одном — кто первый проделает с нею то, что по всем законам и обычаям может делать с принцессой только ее законный муж.
Впрочем, был уже прецедент, когда принцессу Тадею лишил невинности праотец всех демонов Эрк, а сына она родила от двенадцати героев, освободивших ее из плена. Что вовсе не помешало Тадее стать великой королевой.
И Барабин решил, что лучше, если первым учителем принцессы будет все-таки он, а не звероподобные аргеманы.
А когда все закончилось, Каисса сказала вдруг с улыбкой человека, который немного не в себе, но уже начинает выздоравливать:
— А знаешь, я ведь теперь королева. Родерик виновен в том, что пролилась моя кровь. Значит, он больше не король, а детей у него нет.
Эта мысль взбодрила принцессу. По крайней мере, она раздумала умирать.
Но радоваться тоже было нечему. Звуки, которые доносились до аргеманов, стороживших снаружи, раззадорили их настолько, что они вломились в сарай.
Тут Барабин и продемонстрировал, как он умеет орудовать руками в цепях и самими цепями.
Уходя в море на своем драккара, Грейф Ингерфилиас строжайшим образом приказал беречь Барабина и Каиссу, как зеницу ока — но стражникам было на это наплевать.
Когда первые из них попали под молотилку, в которую превратился закованный в цепи Истребитель Народов, остальные озверели тотчас же и были готовы растерзать пленника, невзирая на любые запреты.
Им хотелось позабавиться с принцессой, а Барабин стоял у них на пути, и аргеманы были настроены убрать эту преграду любой ценой.
В конце концов, убить пленного воина по аргеманским понятиям ничуть не зазорно, а не полученный за него выкуп всегда можно принять на свой счет.
И поскольку цепи на ногах безнадежно сковывали свободу движений, дела Барабина были плохи. Голые руки и кандалы — не самое лучшее оружие против боевых топоров.
Но почему-то аргеманам никак не удавалось нанести Барабину смертельный или хотя бы ранящий удар. Роман, конечно, старался уклониться — но этого было недостаточно.
Как-то так выходило, что аргеманы сами били мимо. И очень дивились этому обстоятельству до тех
