что дерево боль с человека снимает. «Сними и ты с меня ее, частичка березовая…» Стало немного прохладно, ногами закопалась в хвою и сверху еще надвинула листвы, хотя и знала, что от земли потянет холодом и тот вытянет у нее все силы. Эх, теперь уж все одно… Жалко, что Тимку она уже не увидит больше, – по нраву он ей пришелся, легко с ним. Ну да ладно, судьбинушка у нее такая… Судьбинушка? Не уйдешь от нее, говорят… А какая она? «А если на меч броситься или в воду упасть связанной? Так, может, это и будет моей судьбой? – Глаза вспыхнули… – Будь что будет, не хочу жить вдали от лесов родных, рек прозрачных. Раз суждено будет, так тут в землю и уйду… Но осторожней надо, повернуться так, будто во сне. Буртас старший первый час на нее поглядывал иногда, да и сейчас спит сторожко. Ох, кол даже не шелохнется… Все равно – лягу вокруг него и буду совсем понемножку тащить».
Через час мышцы спины болели невыносимо, хотя казалось, что кол уже начал поддаваться. Да и кисти рук уже один раз сводило судорогой, и в голову закрадывалась предательская мысль: «Да зачем все это? Все равно поймают да накажут. Может, потом прыгнуть с лодки? Так будет легче умереть, просто надо отложить чуть-чуть усилия, сделать все потом, утром… – Но прожгла другая мысль: – А как же Тимка? Он так же поступил бы или сражался до конца, каждое мгновение? – И опять содранные в кровь ладони тащили ненавистный колышек из земли… Иногда казалось, что прошла вечность, но, судя по ночному светилу, минул всего лишь час или два… – Чу, что за вскрик в глубине леса? Или это волчара настиг свою добычу, и она так жалобно всхлипнула в свой смертный час?»
Однако почти неслышно за спиной поднялся тот, давешний, буртас, что подглядывал за ней, и скользнул мимо в ночную тьму. Опять потекли мгновения, одно за другим. Нужно не шевелиться, замереть, дышать так спокойно, будто спишь, – вдруг он вернулся и смотрит на нее из тьмы? Тишина…
Неожиданно поблизости, за спиной, треснул сучок, и вслед за этим звуком раздался гулкий щелчок тетивы. Этот звук она ни с чем не спутает! Это новый Тимкин самострел, который ему вручил полусотник за свое спасение. Ноги сами дернулись, и она через мгновение стояла на колене, держась обеими руками за злополучный кол. Тимка стоял спиной к ней, заряжая самострел, а в яме, вскинув к горлу руки, хрипел один из буртасов. Предательские слезы сами хлынули из глаз.
– Тимка, Тимка, ты пришел… – Радка бессильно опустилась на землю.
– Второго я завалил, не бойся. – Не поворачиваясь еще к ней, тот продолжал возиться с непослушным самострелом.
– Третий… был третий, – прошептала она.
– Что? – вскинулся Тимка.
И тут в кустах затрещало, и через поляну размытой тенью ринулся буртас, вскидывая меч в направлении Тимки.
– Тимка, сзади-и-и-и! Не-э-э-эт!!!
Радка вскинулась и нечеловеческим усилием потянула кол из земли. Тот выскочил, и она пошатнулась, стала запрокидываться назад. Однако все-таки успела вывернуться от притянувшей ее земли и бросилась наперерез буртасу. Тимка уже поворачивался, но еще судорожно пытался взвести самострел, наступив ногой на рычаг, а рукой орудуя «козьей ножкой». Радка, видя, что уже не успевает, оттолкнулась обеими ногами и стремительным броском, выпростав вперед руку с колышком, прыгнула вдоль земли на бежавшего мимо нее буртаса… За мгновение до этого последовал щелчок взведенной тетивы, и Тимка выпрямился с наложенным на самострел коротким болтом, однако острие клинка уже летело ему прямо в живот.
Все произошло одновременно… Колышек ударил по вытянутой руке буртаса, щелкнула тетива спущенного самострела, и лезвие, страшное лезвие пронзило фигуру Тимки.
– Тимка!!! Тимка! Тимка… – Радка ползла прямо по скрючившемуся телу поверженного воина, цепляясь портками за оперение торчащего из него болта, и судорожно повторяла мальчишеское имя, надеясь, что тот, уже упавший на колени, не рухнет на землю совсем.
– Тимочка… родненький, не умирай… не умирай, солнышко.
– Да что ты, Радка… все хорошо, ох… Меня лишь чуть-чуть задело.
– Сей миг тебя в лодку посажу, и до гурта враз доберемся… Не успеешь оглянуться… – Радка обняла своего спасителя, и рука, дотронувшаяся до его рубашки, сразу испачкалась в теплой жидкости. Голос ее дрогнул, а губы смогли выбросить из себя лишь какой-то невнятный писк: – Ти-и-имка…
– Нет там лодочки, отпустил я ее по течению, чтобы они не поплыли дальше, если что… – Голос его прервался, и тело вздрогнуло, но он все-таки продолжил: – Жив твой отец, Радка, ощутимо его приложило, но он жив, я его перевязал и там оставил. Ты, главное, доберись, расскажи про него…
– Тимочка, я тебя не оставлю, я тебя… – замолчала она, чувствуя, как бессильно обвисает его тело. – А-а-а-а-а-а! Тимка!!!
Глава 17
Ушкуйники
– Нет, нет же, полусотник! Перекатом да в полном доспехе не минуешь ты меня. Прыти не хватит – и располосует тебя мой меч до костей. Тяжела бронь, абы в ней скакать подобно этому… как ты назвал давеча? Стрекозлу? Козел со стрекозиными крыльями али другое что? Тьфу… Дьявольское наваждение ты своими словами в мыслях вызываешь. Где токмо видывал такое… – Воевода повел плечами и, бросив тяжелый деревянный меч под лавку, сам плюхнулся на нее всем своим немалым от брони весом поближе к сидящему там Радимиру. – Не надо было тебе кольчугу снимать… мнилось мне, что польза будет, ежели ты на своей шкуре сквозь поддоспешник удары меча ощутишь. Авось держаться от острых железок с того мига подальше будешь. Ан нет, щит бросил, прыгать через голову стал – так и самого себя немудрено на меч вздеть. Это тебе не засапожником под чужим ухом ковыряться, тут другое разумение нужно… Да ты подползай, подползай. Али сил нет? Так вина в этом лишь твоя. Пошто вздумал на заре людишек баламутить? Я вечор засиделся допоздна, так самый сладкий сон мой прервал…
– Да то не я был, это Агафья криком изошлась. – Иван кряхтя приподнял свое непослушное тело и пододвинул его поближе к лавке.
– Агафья… перепужал бабоньку до полусмерти. А стала бы она заикой? Как в таком бы разе перед Любимом ответ держал?
– Заикой… это она меня почти заикой сделала. Как бадейкой шандарахнула! – Полусотник наконец оперся о лавку и немного перевел дух.
– Шандра… ахнула. Зачастую у тебя такие слова проскакивают, что понять их невозможно до конца, однако ахнул ты от бадейки, сказывают, нетихо. И на кой ляд те такие игрища нужны? Объясни, сделай милость…
– А как иначе определить наши слабости? Давай посчитаем, что выяснили. Во-первых, дозор ни к ч… Понял, понял, не поминаю. Никуда не годится. За ворота уже пробрались, а дозорный только рот успел раззявить на вышке. А если бы буртасы так подошли? Еще раз повторюсь – сильно повезло нам, что побить их сумели, больше такой удачи не выпадет. Во-вторых, раззявил он свой рот лишь после того, как его стрелой сняли, ну… за это он, надеюсь, получит свое, а вот остальные что делать стали после крика Агафьи? В исподнем да безоружные на улицу выскакивать? Так мои хлопцы их как раз на выходе из землянок ждали. В итоге – еще пять твоих «условно убитых». Правда, не весь народ разобрался, что почем, некоторые с топорами и жердями полезли на «леших» моих, а те ведь даже слова по-нашему не могут сказать. Только «бе» да «ме», егеря, итыть их в задницу. Хорошо, что охотников я расставил среди отяков, те успели встрять и объясниться, иначе без смертоубийства могло и не обойтись. Эта зарубка нам на то, что язык друг друга надо изучать.
– Пусть они наш изучают, – вмешался воевода. – Нешто мне надо по-отяцки лопотать? Они же под мою руку пошли, а не я!
– Так-то оно так, – терпеливо ответил Иван. – Только запомни: самые гнусные проблемы выползают, когда между двумя народами искра неуважения проскальзывает. Конечно, в первую очередь надо именно им учиться для того, чтобы команды наши правильно понимать. Да и в мир если выйдут с торговым караваном – без нашего языка там никуда. Однако вежу к ним тоже надо проявлять. При случае пару фраз вставить, пошутить как-нибудь на их языке, пусть даже впросак попадешь и посмеются над тобой. Тебе это ничего не стоит, да и послушание их потом наверстаешь, а им лестно будет, что воевода ими не гнушается. Ну да это я отвлекся… Теперь в-третьих. Это уже пошли наши проблемы, когда дружинную избу решили взять наскоком. И так понятно, что с саблями и мечами в сенях особо не развернешься. А после того, как ты со Сварой лавкой в избе их повалил, оружие отнял и взашей всех выгнал, стало совершенно понятно, что в тесном
