напилили-то с маковое зернышко…
– Дядя Коля сказал, что оба раза усилия не рассчитали, когда бревна толкали. Одна пила лопнула, а другая погнулась. Кстати, он нам задание дал, совсем из головы вылетело. Ой, да как же это называется… О! Зубчатый рельс. По размеру около пяти-шести метров, по нему рама для пилы ходить будет, да еще разные шестерни от полуметра до полутора нужны. Ну, это колеса с зубьями, что на ось водяного колеса надеваться будут, а потом по рельсу ходить. Вот для них формы и надо из глины сделать.
– Тех баек я ужо наслушался и про шестерни знаю, а шаг зубьев тех сказал он тебе?
– Угу, помельче, сказывал, сантиметров шесть-семь меж зубьев делать.
– Ты, Вовка, мне голову не мути, я и так квелый хожу от придумок ваших. Скока это, са-тин-метр тот? Да и про метр узнать желание имеется…
– Да уж… – Вовка замер, чувствуя, что ответ вертится где-то на кончике языка. – Вот! Мерь меня, дядька Фома, вот тем обрезком от доски! Как знал, с лесопилки уволок! Я как раз росту полтора метра или ровно одна сажень. А сантиметр тот – одна часть от сотни частей метра. Сначала разбить рост мой на три надо, каждая часть пятьдесят сантиметров…
– Ты поучи еще меня, как горшки лепить, малец, – обиделся Фома, однако сразу же оттаял. – Не обессудь, странно мне, что малый такой учит меня разуму, однако палку все же не перегибай, опыта у меня на десятерых таких будет… Это вот отроков наших вплоть до мелочи какой совать носом надо, то верно, а меня…
– Прости ты меня, дядя Фома, неразумного. – Вовка на полном серьезе поднялся и поклонился собеседнику. – Меня и Иван Михалыч вразумлял, и дядя Коля тоже, что со взрослыми… у вас общаться так нельзя. Да от привычки такой трудно отказаться – плетью обуха не перешибешь, говорят…
– Хм-м… добре. Не ожидал, малец… Не ожидал, что слова такие скажешь мне, – изумился Фома. – И ты меня… и ты не обижайся. Малец мальцом, а мастером ты вровень со многими стоишь. Вежу к старшим соблюдай, а себя… цени. Ну, будет, возвертаемся к делам нашим… Про шаг ты сказывал, а по глубине зуб какой?..
– Ну что, Рыжий, пошто блындишь тут под ногами? – Николай отвлекся от кладки и разогнул спину на помосте, состоящем из жердин, перевязанных толстой конопляной веревкой.
– Э-э-э… Вышатой меня звать, – покраснел, еще более оттеняя свои веснушки, Рыжий.
– Как тебя зовут и как ребята называют, – выделил последнее слово Николай, – я знаю. Пошто блындишь-то?
– Я не блын-н-зж-уу… любопытство у меня к железному делу, а днесь я работу свою окончил.
– Так отдыхай.
– Не, я тут… если не сгоните.
– Хм-м… ты лучше бы помог, Рыжий, чем любопытствовать зазря.
– Глины намешать? Так это я мигом – из ямы зачерпну, где ее мешают…
– Не… Вишь, куча грязи огроменная, расплылась вся? – ткнул кузнец пальцем в наваленную в ближайшую яругу смесь грязи, торфа и железной руды. – Ваши вместе с Фросей натаскали ее. Дело это большое, но не до конца сделанное. Ее очистить надо, чтобы грязи в ней не было, и пережечь в кучах с пылью угольной. Фаддей уже заканчивает отсадочную машину делать…
– А-а?
– Га, хлопец! Ты слушай, если помочь хочешь.
– Да я сей миг же хочу, токмо не пойму, про что ты, дядька Николай?
– Ну да, с машиной я промахнулся. Слушай сюда… – Николай сел на помостки, чтобы быть поближе к аудитории. – Видишь, желоб Фаддей отвел от колеса водяного? Точнее, старый желоб взял, а для колеса новый смастерил, гораздо поболее сечением… Это чтобы воды на колесо больше падало и крутилось оно быстрее.
– Ага…
– Вот те и ага. Вода с этого желоба падает… в короб деревянный. Вот побывал бы ты на золотых приисках – и объяснять тебе ничего не надобно было бы. Эх… В первую часть короба она падает, наполняет его и далее перетекает во второй, потом в третий… Эдак можно до бесконечности э… до морковкина заговенья короба друг за другом ставить, – употребил Николай популярную в узких кругах присказку. – Только уровень… доска тесаная между коробами этими каждый раз чуть пониже должна быть, да и сами короба под уклон расположены. Тогда, если под желоб руду болотную кидать, струя воды будет наиболее легкие частицы, грязь то есть, смывать и уносить с собой. Что в итоге получим?
– Э-э-э… от глины и песка избавление будет, – завороженно закивал головой Вышата.
– Так, но еще раз повторюсь… Тяжелые частицы, что металл содержат, попадая в первое отделение, скапливаются на дне, а более легкие всплывают и увлекаются водой, которая по уклону стремится выплеснуться через край. То же самое и во втором коробе. Когда первый короб заполнится… ну, на четверть, скажем, желоб перекроешь и руду вычерпаешь со всех мест, где она скопилась. Какие покрупнее куски – те в дробилку, которую рядом с мешалкой глины сделали, а которые помельче, размером с большой лесной орех, – те сразу на обсушку и обжиг. А совсем мелочь вроде песка – в сторону откладывай, окатыши из нее потом делать будем. И после дробилки руду просеивать не мешало бы – для этого из лозы тонкой мелкие сита сплести надо. В итоге у тебя получится две кучи. Вот ту, где руда размером с орех, надо в кучах обжигать, попробуй угольную пыль для этого использовать: дров-то не напасешься, чтобы на костре это делать. А торф, думаю, только хуже руде сделает, но попробовать потом все равно надо будет. А уже обожженную руду в сухое место складывай, под навес. Что надо будет – к Фаддею или ко мне. Все понял?
– Э-э-э… да. А як же работа моя на плинфе? – недоуменно протянул Рыжий.
– Тьфу-ты ну-ты… Проехали, пацан, – махнул рукой Николай.
– Нет, нет… дядька Николай, я с Вовкой договорюсь, я побежал, – на бегу прокричал Вышата.
– В помощь пусть тебе еще кого выделит!.. – выкрикнул ему вслед кузнец. – Торопыга… Еще бы соображалка работала, как у Вовки или того же Мстиши.
Глава 21
Объединение
Две фигуры кружили на дружинном дворе, поочередно пробуя пробить защиту друга друга. Одинакового роста, сухощавые и жилистые, они уверенными четкими движениями срывали атаки противника, принимая его меч на голомень либо отводя в сторону умбоном круглого щита, а потом резко разрывая дистанцию. Неожиданно тот, чья русая борода была испещрена седыми клочьями, резко ускорился и, сделав вид, что бьет ближе к центру, перевел удар правее, целя в незащищенный бок. Однако противника в этом месте уже не оказалось. Тот сместился в другую сторону и замер, касаясь лезвием ноги седого.
– И пошто ты раскорячился посередь двора, а? Ну, коснулся бы ты меня, а далее? На мне не кольчуга, а бронь дощатая. Ты ее и дареным мечом не прорезал бы с такого размаха. Пару ребер разве поломал, коли стоял бы я на месте. А я на твоей ноге, что выставил ты всем на обозрение, подколенную жилу бы подрезал. Ногавицы на тебе не вздеты, да и те при желании прорезать можно. А без ноги ты не жилец на этом свете – добьют в один миг.
– И что мне делать надо было тогда?
– Ногу свою не забывать где ни попадя… Как вон Фаддей, который поршни свои в Переяславке оставил перед сеновалом. И ладно бы бабенку какую без мужа нашел, так он дочку ее собрался лапать. Мать, как стемнело, вышла во двор, полезла свое дите проверить на кой-то ляд, глядь, а внизу обувка чужая стоит…
– Ну и?
– Ну и отходила коромыслом Фаддея поутру. На сеновале уже одна дочка была, спрыгнуть успел хряк этот. Мнится мне, знала та вдовица поршни эти, не раз, видать, привечала. Вот и погнала Фаддея от колодца по всей веси тотчас, как увидала… с криком да гамом на всю округу… Вот и ты – все прикрыл, а ногу сзади забыл.
– И все-таки, если уж я в такую позу встал, что делать-то?
– Против доброго бойца ништо. Ошибка твоя в том, что ты вес свой полностью на одну ногу перенес.
