любишь! Одну лишь меня! На всем белом свете!»
– Не обернется, – улыбнулся я. – Только потом тебе надо будет сделать следующее…
Она не поняла, но послушно закивала головой, и мы вышли из каюты, спускаясь по широкому трапу на берег, где уже ярко полыхал костер, возле которого собрались все мои ратники.
– Успели потрапезничать и попрощаться друг с другом? – первым делом спросил я у своих непривычно молчаливых гвардейцев, но сразу понял – успели. – Тогда моя очередь.
Я обнял каждого, кто оставался с Ксенией, а до того несколькими днями ранее дрался со мной плечом к плечу, бок о бок. Дрался и победил, причем не в последний раз. Во всяком случае, очень хотелось бы в это верить.
А пока обнимал, успел шепнуть: «Береги царевну! Верю, что не подведешь!»
Каждому. Без исключения.
Так, на всякий случай.
И без того знал и верил, но лишний раз подчеркнуть, как я ею дорожу, не помешает.
Затем я не глядя протянул руку за гитарой – сегодня ее хранительницей вместо Архипушки была Резвана, которая сразу же сунула ее гриф в мою ладонь, и объявил, что собираюсь спеть всем на прощанье песню.
Опасаться было нечего – это глухое местечко для возможного ожидания, если час будет дневной, а следовательно, неурочный, я приглядел еще на пути в Старицу. Как чувствовал, что оно мне понадобится.
Особо таиться сейчас уже не имело смысла, так что я почти все время глядел на Ксению, лишь изредка переводя взгляд на Самоху, Одинца и других, которых оставлял с нею. Но когда шел припев: «Может, днем, а может, ночью, я вернусь, ты так и знай», взгляд мой был устремлен только на нее одну.
А потом я встал и сказал, обращаясь ко всем гвардейцам, включая и тех, кто ехал со мной в Москву:
– У нас в Шотландии есть старинный обычай. Уходя в далекое странствие, рыцарь, каковых на Руси именуют богатырями, избирает себе женщину и называет ее дамой своего сердца, ибо сказано: «Редкие достигают высшей добродетели, храбрости и доброй славы, если они не имеют в душе той, к ногам которой могут сложить свои великие деяния». – Получалось несколько высокопарно, но у меня ведь и контингент соответствующий – им эта романтика самое то, так что слушали меня, затаив дыхание. – Я хотел бы возродить этот обычай на Руси – в стране, которая давно стала мне родиной, так же как православная вера – родной, тем более что образ той, краше которой я никогда и нигде не встречу, давно уже в моем сердце.
Царевна, стоявшая от меня в трех шагах, покраснела и смущенно опустила голову, а я твердо продолжил:
– В иное время я не стал бы ничего говорить во всеуслышание, ибо настоящая любовь глубока и безмолвна, но от вас, мои други, от тех, с кем я спасал царевича Федора Борисовича Годунова, с кем берег Москву и с кем плечом к плечу всего пару дней назад стоял насмерть, мне таиться нечего… Посему отныне я при всех провозглашаю ее имя… – И громко, чтоб слышали все: – Царевна Ксения Борисовна!
А теперь надо быстренько обелить ее, чтоб ни у кого даже мысли фривольной не успело возникнуть…
– Возможно, когда-нибудь эта прекрасная дама снизойдет к мольбам рыцаря и одарит его своей любовью, согласившись пойти с ним под венец. Но как бы Ксения Борисовна ни поступила – она все равно навеки останется в моем сердце, ибо я счастлив уже тем, что могу бескорыстно служить ей, слагая к ее стопам все свои свершения и деяния, и высшее мое счастье – видеть ее счастливой…
Вот так вот!
Теперь ни одна зараза, сколько бы ни выискивала, пятнышек все равно не обнаружит.
Ни единого!
Значит, можно переходить к финалу:
– Но сейчас у меня еще нет этих деяний, а только душа, полная любви, а потому, перед тем как уйти в дальнюю дорогу, я могу подарить ей очень немногое – лишь эту песню.
Я легонько тронул струны, взяв первый аккорд, и еще раз мысленно поблагодарил свою «неправильную» бабушку Миру, рыжеволосую резвушку и хохотушку, которая пела почти все время: на кухне и при уборке комнаты, готовя обед или купаясь в ванной.
Она пела, а я… запоминал, причем дословно.
Детская память, знаете ли…
И разумеется, поклон старенькому проигрывателю, который не раз приходил на помощь бабушке, когда ей надоедало петь самой.
Царевна прижала руки к груди, подавшись всем телом вперед. Щеки, полыхающие румянцем, пламя костра, отражающееся в бездонных черных глазах…
Господи, как же она прекрасна, моя нареченная невеста!
Я гордо, с вызовом посмотрел по сторонам – пусть все знают, пусть все слышат – и грянул припев!
Это тебе, моя Ксюша, вместо свадебного марша Мендельсона…
Ну а заодно и напутствие перед нашим прощанием, чтобы не думалось, не тревожилось и верилось только в хорошее… Знаю, знаю, все равно будут и слезы, и тревоги, и печаль, но хоть самую малость, хоть чуточку поменьше – и то неплохо.
Ты уж прости, маленькая, что у нас получается такое своеобразное венчание и что я не дождался, когда тебе нарядят в подвенечное платье, но ведь для меня любое платье на тебе – подвенечное.
Да и чего там, в этой церкви, хорошего, если разобраться?
Во всяком случае, мотив моей песни куда веселее и бодрее, чем заунывные голоса певчих, а уж свежий ветер с реки наверняка лучше удушливого запаха ладана, и костер, разведенный на берегу, горит куда ярче, чем восковые свечи.
А венец на тебе имеется. Эвон какой нарядный, разве что иное название – коруна, но ведь не в названии же дело, главное, что ты в нем как королева.
Моя королева!
Зато мы в другом впереди планеты всей, потому что обычно в ЗАГСе хватает всего двух свидетелей, и не думаю, что церковь требует больше, а у нас их аж три десятка…
А потому еще раз припев, чтоб душа нараспашку – ибо ничего не таю, ничего не скрываю, все говорю как есть, и вот оно, мое сердце, перед тобой.
И едва я в последний раз ударил по струнам, как нижняя струна, издав тоненькое «дзинь», лопнула!
Словно дожидалась окончания песни…
Это что – намек судьбы?
А к чему он?
Ладно, я не старая бабка, чтоб гадать, к тому же у меня все должно быть к добру, чтоб Ксюше в голову не лезла всякая ерунда, а потому не мешкая я шагнул вперед, вытянул из ножен саблю и, учтиво преклонив колено, протянул царевне клинок.
– Благослови его, государыня очей моих, на добрые деяния, кои обязуюсь свершать во славу господа нашего Исуса[69] Христа, ко благу Руси и в твою честь, Ксения Борисовна.
