Но и деваться некуда – затянул песню, так допевай, хоть тресни.
– Что ж, мое видение легко проверить, – пожал плечами я. – Какая ж девка откажет своему государю?
– А зачем? – искренне удивился он, начав возвращаться к прежнему вальяжному состоянию и наотрез отказываясь верить, что он может допустить сбой в ночных усладах. – Я и без того ведаю, что…
– …у тебя все в порядке, – подхватил я и возразил: – Только вот в чем беда – мои видения мне еще ни разу не солгали.
– А может, ты еще лик девки узрел, коя меня так умучила? – надменно усмехнулся он. – Покамест такие не встречались, так даже любопытно – где ж такая неугомонная сыскалась?
Вот оно что. Оказывается, ты даже толком не понял, о чем я веду речь. Ну что ж, поясним…
– Что до лика, то прости, государь, не разглядел я его. Темно было. Одна лампадка в углу, а с нее света меньше, чем с козла молока. А может, мне и умышленно лица не показали, – принялся размышлять я вслух. – Намекали тем самым, что никакой разницы нет и, с кем ты ни ложись, все одно.
– Ты о чем? – насторожился он.
– О том, что не умучила она тебя, – пояснил я. – У тебя с ней вообще ничего не вышло. Ни разу.
– То есть как – ни разу? – вновь не понял он.
– А вот так, – развел руками я. – Да и с другими тоже не выйдет. – И припечатал: – Никогда!
Дмитрий не ответил. То ли осознавал суть катастрофы, то ли…
Для верности пришлось добавить:
– Да этого и следовало ожидать. Помнишь, как я
– И что?
Так и есть – не дошло.
– Ничего, кроме одного – это ж твой… был. А уж видение подсказало, что вся моя ворожба сбылась в лучшем…
Договорить я не успел – он буквально на глазах побледнел, после чего вскочил и опрометью кинулся к двери, но у самого выхода остановился и, повернувшись ко мне, выдохнул:
– Ну гляди, князь. Ежели токмо… Я тогда тебя… – и был таков.
Ну слава тебе господи! Дошло наконец-то.
Теперь оставалось только ждать.
С минуту никого не было, но долго побыть в одиночестве мне не дали – вошел Басманов. Лицо озадаченное, брови чуть ли не выше лба, и даже борода приобрела вид вопросительного знака, но ничего не спрашивал, молча уставившись на меня.
Благодарный за его слова и приговор в мою пользу я не стал томить боярина в ожидании, сразу пояснив:
– Я там ему посоветовал не торопиться и вначале кое-что проверить, а уж потом выносить приговор.
– Мыслишь, смягчиться может? – усомнился он.
– Мне кажется, что да, – осторожно, чтоб не спугнуть римскую матрону Фортуну и красавчика Авось, выдал я догадку.
– А мне так инако мнится, – мрачно возразил он и, неловко потоптавшись, осведомился: – Можа, тебе священника прислать, покамест государь в отлучке? Глядишь, и исповедаться успел бы.
– Зачем? – удивился я.
– Ну как же. Чтоб, значится, грехи на том свете крылышки у твоей души книзу не потянули.
– Пессимист ты, Петр Федорович, – попрекнул я его.
– Чего? – озадаченно переспросил Басманов.
– Все в черном цвете видишь, – пояснил я. – А я верую, что государь у нас добрый, потому и вдаль гляжу без страха, помирать не собираюсь, да и вообще, жизни надо радоваться, как я. Проснулся утром и… радуешься.
– Ну-ну. – Боярин скептически крякнул, удивленно покрутив головой, и повернулся к выходу, но никуда не пошел, застыв в задумчивости. Постояв так с минуту, он тяжело вздохнул и бросил не оборачиваясь: – Я ить не просто так про священника вопрошал. Он мне пред уходом сказывал, что, мол, плахи не занадобится, да повелел, чтоб я заместо ее клетку железную кузнецам заказал. Потому проснуться к завтрему у тебя и впрямь выйдет, ибо клеть токмо к среде изготовят, а вот опосля… – И, покачав головой, вышел, но… тут же вернулся. – Допрежь того, яко в темницу тебя отвести, тут… гм… судьи повидаться восхотели. Ты как?
– Кроме Квентина, – быстро сказал я.
– Кого?
Я усмехнулся. Все никак не привыкну. Да и не идет новое имя шотландцу, или, как тут говорят, не личит. Ну какой из него Василий Яковлевич, да еще с фамилией Дуглас. Однако поправился, пояснил.
– А он-то как раз шибче всего и просится, – заметил Басманов.
– Пусть просится, – пожал плечами я. – Мне с ним говорить не о чем.
– Ну будь по-твоему, – понимающе кивнул он.
За те секунды, что темница пустовала, я успел плюхнуться в освободившееся кресло и с наслаждением вытянуть гудевшие от усталости ноги.
Странно, пока шел суд, ничего не чувствовал, зато сейчас они сразу напомнили, сколько часов я отстоял в углу, как нашкодивший первоклассник, вызванный на суровый педсовет.
«Их бы сейчас прямо на стол водрузить, чтоб кровь отхлынула», – мечтательно подумал я, но воплотить в жизнь свою нахальную идею не успел – вошел Бучинский.
Признаться, его лепет я слушал невнимательно. Понятно, что он хотел бы оправдаться передо мной в том, что приговорил к смертной казни, вот только получалось у него это не ахти.
Однако я был снисходителен к парню. Учитывая, что он оставался в секретарях у Дмитрия, который – это я знал точно – частенько прислушивается к мнению Яна, осыпать его упреками и вообще портить с ним отношения глупо.
Теперь, чувствуя свою пускай и невольную вину, глядишь, когда-нибудь вставит словцо в мою защиту. Ну а коль не понадобится защита – еще лучше.
Поэтому, пока он говорил, я хранил многозначительное молчание, давая понять, что хоть и понимаю его нелегкое положение, но все же, все же… А в конце разговора, точнее, монолога поляка я даже сдержанно обнял его, но сохраняя во взгляде печальную укоризну.
Князь Хворостинин-Старковский был тоже изрядно смущен, хотя ему как раз оправдываться было не в чем.
Скорее уж напротив, тут моя вина, что я о нем плохо подумал, когда увидел в числе судей и предположил, что он обязательно отыграется за те оскорбления, которыми я его осыпал, не давая закрыть глаза.
С этого и начался наш разговор. Однако он сразу замахал на меня руками, пояснив, что поначалу и впрямь сердце держал на меня, особенно после напоминаний дворского, которыми тот его будил.
Но потом, когда уже начал вставать на ноги и собрался ехать ко мне, Бубуля все ему растолковал как есть, потому сейчас он испытывает ко мне только благодарность и ничего, кроме нее.
Вот и хорошо, коли так. И лишь после этого я обратил внимание на листы бумаги, которые князь держал в руках.
Вот тебе и раз! Неужто и тут решил зачесть мне нечто из нового?
Но нет, оказывается, Иван таким образом решил позаботиться обо мне – мол, скучно тут в ожидании приговора, так чтоб не маяться от безделья и не томиться, гадая, каким окажется решение государя, на тебе, Федор Константинович, бумагу, пописать на досуге.
Но и без новых виршей не обошлось – зачитал мне Хворостинин что-то про злокозненных клеветников, накинувшихся на невинного пиита, и о том, как они обязательно потерпят поражение, ибо «свет истины непременно воссияет», ну и все в том же духе.
– Уже лучше. Во всяком случае, гораздо понятнее и проще, – одобрил я, оценив, что половина слов понятна, а о второй половине нетрудно догадаться, учитывая первую, и посоветовал: – Ты пока на полпути, хотя движешься в правильном направлении. Теперь главное – не останавливаться, а следовать
