изрядным изумрудом, а стан его оказался опоясан саблей в оправленных золотом ножнах. Затем он был навьючен, как мул, двумя длинными шалями с каймой зеленой и голубой, черной шалью, балахоном из красного с золотом кашемира, еще какой-то шелковой тканью с золотыми узорами, белой кисеей на тюрбан и тремя кусками тончайшего полотна. Все это, с ожерельем, пером и саблей, составляло полное обмундирование индийского всадника.
Грозный взгляд Реджинальда остановил Василия как раз в тот миг, когда он с ужасом собирался вернуть все эти сокровища ополоумевшему от щедрости хозяину, и он с приклеенной улыбкой выслушал тираду магараджи, что клинок не слишком хорош, что он мог бы подарить радже Васиште хороший хоросанский клинок, да слышал, что в Русии хоросанские не редкость, а такурских вовсе нет.
Василий начал было благодарить, однако в рот ему оказался запихнут листочек пансопари, иначе говоря – бетеля, начиненного орешком, гвоздикой, кардамоном, сахарной пудрой, перцем и еще бог весть чем. Василий знал, что на прощание гость обязан вместе с хозяином скушать бетель, а потому стоически прожевал эту гадость. Трое остальных европейцев смотрели на него с плохо скрытым злорадством. Значит, они тоже были удостоены подобной чести! Перехватив косой взгляд Вари, Василию удалось удержать вылезающие из орбит глаза и даже изобразить улыбку. Никогда она не давалась ему с большим трудом, и вовсе не из-за противного бетельного вкуса. Непонятная тревога начала его точить сразу, едва он увидел статную, стройную фигуру, окутанную бледно-голубым покрывалом.
И не то чтобы он забеспокоился от возможности скандала, который могла устроить Варя, прилюдно обвинив его в посягательстве на ее честь. Более того, он не сомневался, что ничего такого не произойдет. Все-таки вчера не только он целовал и стискивал ее в объятиях – и его целовали, и его жарко обнимали тоже! Поэтому обличение Василия означало обличение ее самой. Но все угрызения совести, которые терзали его остаток ночи и нынешнее утро, вдруг навалились скопом и принялись мучить. Раскаяние – вот что он чувствовал, когда глядел на скромно склоненную голову, видел тонкую кисть, обрамленную цветочным запястьем, – ужасное раскаяние за грубость! И ему пришлось, чтобы скрепить сердце, поглядеть на трех великолепных слонов, стоявших поодаль. Вот такой же слон влачил вчера по сухой каменистой земле злополучного садовника!
Василий радостно ощутил, что вновь ожесточается, с ненавистью покосился на Варю – и обнаружил, что она тоже смотрит на слонов, а лицо ее при этом имеет самое хмурое выражение. Он мог бы спорить, что девушка сейчас подумала о том же, о чем думал и он: о казни садовника!
Заметив, что Василий глядит на нее, Варя независимо вскинула голову и с надменным видом повернулась к магарадже, который как раз подал знак поднести ему сосуд с неизменным розовым маслом.
– Скажите, достопочтенный, – произнесла она таким неприязненным тоном, словно говорила не с владыкой огромной и богатейшей провинции, а с паршивым шудрой. – Что за праздник был устроен тут вчера и какого казнили на нем человека?
Василию показалось, что он услышал явный стук, и, покосившись на Реджинальда, увидел, как у того отвисла челюсть. В следующее мгновение, спохватившись, Реджинальд вернул ее на место. Василий схватился за подбородок, но с его лицом вроде бы все было нормально.
А вот магараджа несколько поблек.
– Вам, прекрасная гостья, не стоит думать об этой жалкой собаке, – сказал он задушевно, хотя и слегка задушенно. – Он заслужил смерть – и умер. Я надеюсь, что Кали благосклонно приняла эту жертву и отныне распространит свое покровительство и над домом моим, и над моей семьей, и над моими дорогими друзьями. – Магараджа сделал широкий жест, словно заключая в этот благословенный круг всех здесь присутствующих.
Однако Варя, протестующе выставив ладонь, резко отшатнулась, выпалив:
– Я бы ни за что не хотела оказаться под покровительством черной Кали! Да она, всевидящая, и не пожелает охранять меня: ведь ей прекрасно известно, что я не имею никакого отношения ко вчерашнему убийству!
Сердито сверкнув глазами, Варя резко натянула на лицо краешек покрывала и повернулась к Василию. У того вдруг заломило левую щеку…
– Кажется, я была вам обязана жизнью, сударь? Вы спасли меня в розовом саду? – воинственно спросила она – с таким выражением, как если бы возмущенно вопросила: «Черт бы вас подрал, как вы посмели спасти мне жизнь, дурак?!»
– Я тут ни при чем, поверьте, – с ненужной торопливостью, как бы оправдываясь, забормотал Василий. – Очень своевременно появился какой-то черноглазый змеечарователь, который проделал довольно расхожий фокус с камушком. На базарной площади в Беназире за это берут четыре медяшки. Так что не стоит благодарности, я ее не заслужил!
Варя бросила на него еще один уничтожающий взгляд:
– Ну что же, в таком случае мне остается только молить бога, чтобы когда-нибудь встретить моего спасителя и поблагодарить его как подобает!
Рука магараджи, уже взявшегося за сосуд с розовым маслом, внезапно дрогнула – и жирная, сладко пахнущая струя хлынула на землю, вместо того чтобы щедро смазывать гостей.
Побледневший до бледно-серого цвета негр живо куда-то сбегал и принес взамен розовой воды в кропильнице. Сняли крышку – и тотчас же тоненькой струйкою забил ароматный фонтанчик. Магараджа, незаметно вернувший на свое лицо любезнейшую улыбку, умильно попросил «несравненных гостей» омочить в кропильнице руки.
Василий и все остальные проделали это с замечательным проворством, подозревая, что в противном случае хозяин снова примется надевать на них тяжелые цветочные ожерелья и запястья и раздавать золоченые листики бетеля.
Впрочем, на лице хозяина, который, по-видимому, решил не обращать внимания на вздорные дамские речи, продолжала играть обещающая улыбка, и вскоре выяснилось, что он решил оказать гостям великую честь: отправить их домой на слоне.
Эта весть заслонила даже дерзкую выходку Вари. Да и на ее лице изобразился такой ужас, что позавчерашняя кобра показалась Василию просто безвредным кузнечиком. Не скрывали испуга и Реджинальд с Бушуевым. Но спорить уже было поздно: один из переминавшихся в углу двора слонов выступил вперед.
Он был огромен…
