засопев, принял такую же позу.
– Рукой, рукой до пола доставай, – вошел в азарт Славка.
– Да не могу я, – пыхтел Минька. – У меня ноги слишком длинные.
– Значит, ниже склоняйся, – не признавал никаких оправданий Славка. – Вот так нормально. Делай два – весело разогнулись и сразу, пока не забыли урок, повторим. Делай раз. Делай два. Раз. Два. Раз. Два. А теперь отдание средневековой воинской чести в комплексе, без подсчетов. И... Ну вот, – облегченно сказал Славка, разогнувшись. – Видишь, это совсем не больно.
Он ласково похлопал Миньку по плечу, но тот набычившись, недовольно сбросил его руку.
– А вот злиться ни к чему, – заметил Константин.
– Правильно, – подхватил Славка. – Нет чтобы со старших товарищей пример брать. Я вон капитан, хоть и бывший, а перед гражданским человеком, шпаком то есть, спину согнул, и ничего зазорного. Потому как он сегодня мой воинский начальник, а я простой дружинник.
– Верно говоришь, – согласился Константин. – Но только одна маленькая оговорка. Я и в нашем веке хоть и шпаком, как ты говоришь, был, но воинское звание имею.
– Ефрейтор поди? – благоговейно вопросил Славка.
– Бери выше.
– Тогда младший сержант? – попытался угадать Славка и после отрицательного ответа неожиданно и для Миньки, и для Константина вновь склонился до земли. – Неужто до самых высоких чинов дошли? До самого старшины дослужились? Тогда слава вам и почет.
– До капитана, – кратко ответил князь, после чего Славка издал какой-то непонятный звук, будто он чем-то подавился, и поднял голову, не разгибая спины.
– Врешь, – недоверчиво протянул он.
– Нет. В институте лейтенанта дали. Два года взводом командовал. Потом старшего присвоили. А недавно, лет пять назад, вспомнили неожиданно и капитана дали. Запаса, разумеется.
– Ага, – озадаченно произнес Славка, не зная, как еще отреагировать на неожиданную новость, и тут же, наконец-то разогнувшись, скрывая нахлынувшее смущение, напустился на Миньку: – Ты понял, вахлак. С тобой два офицера нянчатся уже битый час, а ты еще нос воротишь. И то ему не эдак, и это не так. Ну, ничего-ничего. Мы тебя втроем живо научим Родину любить.
– А кто третий? – все еще хмурясь, спросил Минька.
– Как это кто, – изумился Славка. – Он, я и шелепуга. Без нее, родимой, никак. Это тебе не двадцатый век. Чай, средневековье, людишек не хватает, где уж тут на каждого дурака гуманизма набраться.
– Ладно вам над человеком издеваться, – наконец не выдержав, заулыбался Минька.
– Ну а раз ладно, стало быть, приступим к делу, – Константин уселся и скомандовал: – Позовите-ка мне Епифана. Он там возле двери топчется.
– Слушаюсь, княже, – мгновенно согнулся в низком поклоне Славка и, приоткрыв дверь, крикнул: – Эй, Епифан, князь тебя самолично кличет, видеть желает. – И тут же повернулся к Константину, угодливо склонив голову набок и заглядывая в лицо князю: – Ладно ли, княже?
– Ладно, – не стал подлаживаться под его дурашливость Константин и, улыбаясь, торопливо, чтобы успеть до появления Епифана, сделал последнее замечание: – Если бы еще ерничать перестал, вовсе цены бы не было.
– Звал, княже? – пробасил возникший в дверях Епифан, и Славка не успел ничего ответить.
– Этому молодцу конягу надо дать добрую, одеть как подобает, да бронь [35] и еще меч... крыжатый[36], – вспомнил князь вовремя, всего чуть-чуть помешкав в перечислении. – Да еще засапожник[37]. Ну, словом, все как дружиннику. Берем мы его.
– Ясно, княже, – кивнул утвердительно Епифан.
– Думаю, что дня через три после пирка с боярами Ратьша проверит, какова выучка у дружины моей. Силу, ловкость, сноровку в ратном деле, да в стрельбе из лука, да на мечах, так что воям скажи, пусть готовятся. Этому же, – Константин указал на Миньку, – поутру завтра приготовь пятерых холопов обельных и телег штуки три, не менее. Да припасов побольше, дней на двадцать. Ну и бронь со всем прочим не помешает.
Епифан недоверчиво покосился на изобретателя.
– Малец вовсе. Кто его слушать будет? – усомнился он.
– Найди послушных холопов. Да скажи, что, ежели они все будут делать в точности так, как он велит, и ежели он все сыщет, что надо, чрез полгода волю дам всем.
– Эдак мы вовсе без людишек останемся, – возразил Епифан. – Негоже так-то.
– А сколько их ныне у нас? – осведомился князь.
– При дворе с десяток, да в полях еще десятка два спину гнут.
– А кто они такие – половцы или кто еще? Я что-то запамятовал.
– Да какие там половцы, – махнул рукой Епифан. после чего, недоверчиво глянув на князя, спросил: – Или впрямь не помнишь? Опять?
– Точно, – подтвердил Константин и, дабы окончательно убедить в этом Епифана, принялся, болезненно морщась, растирать пальцами виски.
– Эко скрутило, – сокрушенно вздохнул стремянной и, вспомнив вопрос князя, усмехнулся в бороду. – Наши холопы, рязанские.
– Это как же? – опешил от неожиданности Константин.
– Так, – пожал стремянной плечами. – Их тебе князь Глеб подарил как твою долю.
– Какую долю? – вновь не понял князь.
– Ну, когда позапрошлым летом ты да князь Глеб с пронским князем свару учинили. Три сельца пограбили, посады у Пронска пожгли – тогда и холопов заимели. Поначалу больше было, да ты их по боярам своим раздал.
– Вот как, – протянул Константин, не зная, что тут еще сказать. Краем глаза он увидел, как недовольно нахмурился Славка, как презрительно усмехнулся Минька – вот, мол, она какая, власть-то княжеская. Да и у самого на душе кошки заскребли. Конечно, он знал и про смердов, и про холопов, в том числе обельных или полных, но впервые услышал, что таковых и у него самого немалое число, да еще каких – своих же рязанских мужиков.
– Тогда скажи так. Тем, кто пожелает с мальцом идти и назад вернется, все исполнив по чести, через год отсюда домой вольным человеком на коне уедет, – медленно произнес Константин, взвешивая каждое слово, и в конце речи украдкой, краем глаза заметил, как просветлели лица обоих, а Минька и вовсе заулыбался.
– Так остальные все заволнуются, – глухо произнес Епифан, и по его лицу, надежно укрытому черной бородой, нельзя было узнать, как он сам отнесся к этой новости.
– Им тоже волю пожалую, едва только этих отпущу.
– Если люди домой вернутся, немало свечей в церкви за твое здравие возгорится, княже, – вновь так же глухо произнес Епифан. – А дозволь узнать, с боярскими холопами как будет?
– Это не мое дело – боярское, – вздохнул Константин. – А то получится: правой рукой дадено, а левой назад взято. – И снова вскользь отметил, как омрачились лица бывших жителей двадцатого века.
– И моя сестрица тоже останется? Ты ж обещал, княже. Одна она у меня и осталась на всем белом свете, никого более нет, – голос Епифана звучал уныло и безнадежно, и Константин скорее догадался, нежели увидел, что тот посильнее сжимает дрожащие губы, дабы не увидел князь, не разглядел чего под бородой.
Лица стоящих у двери Миньки со Славкой еще больше вытянулись.
– Прости, княже, что не сдержался, на людях к тебе с просьбой дерзкой посмел обратиться, но мне сегодня человечек верный доподлинно сказывал, что на нее Митрошка, сынок боярский, уже губы свои слюнявые облизывает. У холопки, вестимо, заступы нет. – И он вновь выжидательно уставился на князя.
– Сейчас иди, – кашлянул Константин. – Я тут им пока наказ дам, а потом зайдешь сызнова. Не боись, – он ободряюще подмигнул Епифану, – что-нибудь да надумаем.
– Ага-ага, – закивал стремянной и уже на выходе низко поклонился. – Благодарствую, княже.
