В двадцать седьмом году по случаю десятилетия Октябрьской революции на самом верху вдруг решили увековечить память старейших членов партии, и тут всплыло дело Точинского.
Профессиональный революционер-большевик Павел Бартоломеевич Точинский еще в 1886 году создал социал-демократическую организацию «Товарищество санкт-петербургских мастеровых», довольно скоро разгромленную охранкой. На протяжении почти тридцати лет он вел партийную работу, не раз арестовывался, высылался и считался одним из виднейших соратников Ленина. В период революции судьба закинула его на Урал, в здешние места. В находившемся недалеко от Соцгорода рабочем городке Белореченске он возглавлял комитет РСДРП(б), являлся комиссаром Белореченского округа и был убит при невыясненных обстоятельствах, якобы в ходе контрреволюционного мятежа. Прибыла комиссия, стали разбираться. Неожиданно всплыл потрясающий факт. Точинского застрелил не кто иной, как Хохлов. И хотя Хохлов клялся, что произошло это совершенно случайно и тому есть свидетели, он загремел под трибунал.
Однако в ходе следствия всплыли еще более удивительные факты. Оказалось, что между председателем белореченского ревкома Точинским и прибывшими из Верхнеяицка удалыми братьями Кашириными вспыхнула распря, которую и разрешил выстрел Хохлова. Нынче Каширины занимали весьма высокие военные посты, но на еще более высоком посту находился товарищ Блюхер, тоже причастный к этой истории. Короче говоря, дело замяли. Хохлова вычистили из партии и выгнали из органов. Помыкавшись некоторое время на разных незначительных должностях, он с горя начал пить и совсем опустился. Однако, на его счастье, рядом с Верхнеяицком началось гигантское строительство. Хохлов немедленно подался в Соцгород, благо здесь верховодили некоторые его знакомые еще по Гражданской войне и борьбе с бандитизмом. Друзья Хохлова не забыли, однако на руководящее места назначать опасались, хорошо зная, что органы ни о ком и ни о чем не забывают. Поэтому Хохлова определили в милиционеры, чему он оказался несказанно рад, получив в руки столь любимые власть и «наган».
Как уже отмечалось, на Шанхай милиции ходу не было. Это не относилось лишь к Хохлову: здоровенный красномордый мужик ростом под два метра нрав имел крутой, зуботычины для него были привычным делом, а в случае необходимости он, не задумываясь, вытаскивал «наган». Но, несмотря на буйный нрав, был человеком справедливым, без причины никого не обижал и пользовался в народе уважением.
Хохлову не давала покоя странная смерть Вани Скворцова. Поэтому он решил самолично разобраться в столь щекотливом деле. Когда гомонящая толпа – а именно в нее превратилась скорбная процессия – возвращалась с кладбища, он догнал идущего вместе с ребятами Пантюху и тихонько отозвал его в сторону. Узрев над собой громаду легендарного Хохлова, Пантюха заробел.
– Давай колись, – без предисловий начал милиционер.
– В чем это?
– Как все получилось… ну, с братом?
– Я уже десять раз рассказывал…
– Послушаем в одиннадцатый.
– Пошли мы, значит, за кисляткой… – и Пантюха монотонно стал излагать подробности происшествия. Он устал их повторять, поэтому говорил словно автомат.
– … а потом Ваньку укусила змея… наверное, – довольно быстро закончил мальчик.
– Так укусила или нет?
– Доктор сказал: укусила…
– Ты сам-то веришь этой чепухе?
Пантюха уныло пожал плечами.
– Сорок лет здесь живу, – сообщил Хохлов, – а ни разу не слышал, чтобы гадючка кого до смерти закусала. Бывало, конечно, жалили. Но никто не помирал. Помню, товарища моего боевого, Гриньку Каленова, ужалила гадючка, так тот выдул штоф хлебного вина и оклемался.
– Ваш Гринька взрослый. А Ванька водки не пил…
– Понятно, что не пил, а все равно не верится.
– Доктор говорит: Ванька слабенький был, малокровный.
– Понятно, а ты сам здесь гадюк видал?
– Вроде нет, ящериц только…
– Вот и я говорю: в степи змей мало, если бы в лесу или на горах… Да и не жалят они сонных. Сказки это. Тут, видать, иное. Ты сам как думаешь?
– Отец меня лупил… матушка лупила… – невпопад промолвил Пантюха.
– Это плохо. Хотя, конечно, лупили тебя за дело. Бросил братишку…
– Я не бросал. Он сам…
– Что сам?
– От ребят отбился.
– А дальше, по-твоему, что случилось?
– Думаю, устал и пошел в поселок.
– А потом?
– Встретил кого-то, кто его…
– Убил?!
Пантюха кивнул.
– А зачем, как думаешь?
– Ребята болтали: есть такие люди… Как же называются? Садоводы, что ли? Нет, не садоводы, а наподобие… Вот они любят над детьми измываться. Для удовольствия. Режут малюток на мелкие кусочки…
– Но ведь на брате ран не имелось.
– А на шее? Вроде кусал кто-то или душил. И опять же я там в степи все облазил, потом отец прибежал… И ничего. А утром глядь – вот он, лежит… И рубашка куда делась? Змея, что ли, ее утащила? Убили его – это точно. В Шанхае убили. А ночью в степь унесли и на бугорок кинули. Нате, получите!
– Но зачем в степь-то утаскивать? Бросили бы где-нибудь в поселке или хоть на свалке.
– А следы заметали.
– Ну хорошо. Я все равно это дело так не оставлю. Буду разбираться и обязательно найду концы. Ты, если что узнаешь, мне скажи.
– Ладно.
В Шанхае не имелось улиц в привычном понимании этого слова. Землянки, хибары и времянки громоздились в хаотичном беспорядке, словно неведомая сила играючи высыпала на землю горсть мусора.
Скворцовы проживали в засыпном домишке на две комнатки плюс крохотная кухонька. Стены засыпных домов представляли собой сколоченные из досок каркасы, пространство между которыми заполнялось землей. Крыша такого дома была выстлана толстым слоем дерна, летом на ней росла трава.
Скворцовы считались людьми зажиточными. У них имелись корова, телка, свинья, кролики и куры. Корова обитала в крохотном хлеву, свинья в собственном загончике, телка на жилой площади вместе с людьми, кролики и куры в поделенном надвое сарайчике. Обилие людей и животных на небольшом пятачке напоминало Ноев ковчег. Чтобы содержать такое количество живности, хозяйке нужно было день-деньской усиленно крутиться, добывая корма. Выводок Скворцовых-младших по мере сил помогал матери, собирая траву для кроликов, а также таская откуда удастся солому и сено. Казалось бы, имея столько живности, можно существовать очень неплохо, однако семейство питалось впроголодь. Только отец, занятый тяжелым физическим трудом, ел вдосталь. Молочные продукты и яйца шли на рынок, кролики туда же; ребятишки питались жидкой затирухой, постными щами и картошкой, которую семья Скворцовых, как и большинство жителей Соцгорода, выращивала на правом, незаселенном, берегу реки, а по осени ссыпала в погреб под домом.
Но сегодня по случаю поминок мать расщедрилась: зарезала пару куриц, наварила лапши, напекла с помощью соседок блинов, а из нескольких кроликов приготовила замечательное жаркое с картошкой. На «приусадебном» дворике накрыли стол, наспех сооруженный из козел и досок, соседи натащили разномастной посуды и сели поминать Ваню.
Общее настроение, как водится, было минорным. Постепенно, под влиянием вкусной еды, а главное,