– А что?
– Вам чувства подавай. Чтобы я… по доброй воле. На шею бросилась.
– А вообще, я тебе нравлюсь?
Аня вновь повернулась к Шахову.
– Вы мужчина интересный. Только я от вас завишу. Подойди вы ко мне просто так, на улице, скажем, попытайся познакомиться, тогда бы другой коленкор, а так…
– Да оставь ты эту зависимость. Ничего плохого я тебе делать не собирался и не собираюсь.
– Как же не собирался? А в гостинице? «Раздевайся, ложись…» Разве так с девушками обращаются!
– Кто тебе нравится больше? Я или американец?
– Ну вот опять: кто лучше, кто хуже. Вы совсем разные. Он на русских мужиков вовсе не похож. С первой же встречи охальничать не начинает. Воспитанный мужчина.
– А я, значит, невоспитанный?
– И все-то вы переспрашиваете. Или уверенности в себе не хватает? Словно в вас два разных человечка сидят. Один – жесткий и упрямый, а второй так, слабачок. Ждет, что его похвалят, приголубят, к сердцу прижмут…
– К черту пошлют, – закончил Шахов. – Ты, я вижу, психолог.
– Психолог не психолог, а в людях немного разбираюсь. – Аня замолчала и уставилась в окно. – Куда же мы все-таки едем?
– Я же сказал: катаемся. Может, у тебя есть пожелания?
– По такой жаре было бы неплохо искупаться.
– Отлично, отправляемся на речку.
Автомобиль выехал из города, запетлял по проселку. Кругом раскинулись огороды – клочки земли, обнесенные всякой металлической рухлядью: ржавой проволокой, покореженными спинками кроватей, кусками жести. Подавляющее большинство населения Соцгорода, не надеясь на торговлю, сажало картошку, а наиболее терпеливые и предприимчивые умудрялись выращивать еще и капусту, морковь и огурцы.
– Мелкобуржуазная зараза, – заметил Шахов, кивая на посадки. – Сначала огород, потом свой домик, а там и общественные интересы побоку. Быт заедает. Страшная, между прочим, вещь – этот самый быт.
– А как же выживать? Ведь не все спецпайки получают да по две тысячи зарабатывают.
– Поэтому и разрешили огородики. Но, думаю, через пару лет жизнь наладится, всего будет вдосталь, и эту чересполосицу ликвидируем.
– Думаете, лучше будет?
– Неужели сомневаешься? А еще комсомолка! Ты посмотри на Кировский район, только что мимо проехали. Дома-то какие понастроили! Даже с ванными комнатами. В баню ходить не нужно. И весь город таким будет. Это тебе не бараки и землянки. Но, заметь, социалистические дома! Не отгороженные друг от друга заборами.
– И сейчас не все живут в бараках. Вон начальство в Американке… Кстати, там заборы высоченные, простого работягу и близко не подпускают.
Шахов пожал плечами, но промолчал. Сам он жил в обычном щитовом доме, и обитатели Американки тоже вызывали у него неприязнь.
Огородцы кончились, и машина понеслась по степи. Вечерело, небеса понемногу начали темнеть и из бледно-голубых стали лазоревыми. Редкие перистые облачка порозовели и вскоре зажглись чистым алым цветом. Заливались жаворонки. Из-под колес вспархивали перепела, а однажды дорогу машине перебежал всклокоченный, облезлый заяц. Было совершенно безлюдно.
Автомобиль выскочил на косогор, и справа открылось извилистое мелководное русло реки, заросшее по берегам непролазным ивняком. Шахов осторожно съехал с дороги и стал спускаться вниз. Машина медленно пробиралась вдоль полосы кустарника. Заметив прогалину, Шахов свернул в нее и заглушил мотор.
– Приехали, – сообщил он, – можешь идти купаться.
Аня недоуменно огляделась:
– Да где же тут купаться? Дебри какие-то. Нужно на открытое место выбраться.
– Пойдем, поищем проход.
Едва заметная тропка уходила в глубь кустарника. Она и вывела на пологий, с полоской намытого песка, берег. Аня неуверенно взглянула на Шахова:
– А вы купаться будете?
– Не знаю, нет, наверное. Костюм, подходящий случаю, не взял.
– И я не взяла. Если в белье, потом не высохнет. Можно я отойду в сторонку? Уж извините.
– Конечно, конечно.
Аня разулась и медленно побрела по кромке воды, оставляя на песке маленькие четкие следы.
Шахов присел на поваленный, ощетинившийся молодыми побегами ствол тополя и стал смотреть на реку. Тонкие плети водорослей, точно зеленые русалочьи волосы, медленно колыхались в направлении течения. На песчаном дне резвились стайки пескарей, в омутке у противоположного берега плеснула крупная рыба, над самой водой стремительно пронеслась пара стрижей. На душе у Шахова неожиданно стало светло и радостно. Суета повседневности растворилась в вечном покое природы. Вспомнилось детство, бездумные, наполненные непрерывным праздником дни на даче в Сестрорецке. Легкая грусть коснулась сердца. Какой простой тогда казалась жизнь! Но все безвозвратно кануло в Лету.
Где-то за кустами послышался плеск, потом приглушенный вскрик.
Шахов вскочил и почти бегом бросился на голос. Аня стояла на берегу на одной ноге и, задрав вторую, рассматривала ступню. Она обернулась на шум, увидела Шахова и в испуге присела, прикрывая голую грудь.
– Нельзя, нельзя!..
– Что случилось? – испуганно спросил Шахов, невольно отворачиваясь.
– Порезалась вот… О ракушку.
– Сильно?
– Да не очень. Но кровь идет.
– Значит, нужно перевязать. – Шахов достал из кармана брюк носовой платок. – Возьми. Он совершенно чистый. Давай я сам перевяжу!
– Я же голая!
Но Шахов уже повернулся и направился к девушке.
– Садись, – властно приказал он, указав на зеленую траву.
– Можно я сначала оденусь?
– Без разговоров. Нечего стесняться. Я тебя уже созерцал, или забыла? Речь идет о жизни и смерти.
– Ну конечно! – засмеялась Аня. – Сейчас прямо тут ноги протяну. Давайте платок, я сама…
– Садись, я сказал! Ты же недавно толковала, что готова выполнить любой мой приказ. Вот и сиди. Ногу покажи!
На верхней части ступни зияла довольно большая рана с ровными, словно от разреза бритвой, краями. Кровь еще вытекала из раны, темными каплями падая на песок. Шахов туго перевязал ногу платком и взглянул на девушку.
– Инвалидность не грозит, товарищ доктор? – спросила та. Глаза ее смеялись. Шахов неожиданно для себя поцеловал ступню.
– Какая ножка у тебя маленькая да изящная, – заметил он.
– Я вся изящная. Ну что, товарищ доктор, операция закончена? Я буду жить, товарищ доктор? Не хотелось бы в столь юном возрасте прощаться с белым светом. Есть надежда? Эй-эй, товарищ доктор, вы применяете неверную методику лечения. Зачем вы меня целуете? Вследствие поцелуев возможны осложнения. Еще занесете инфекцию, а тогда мне грозит ампутация. Как же мне, девчонке молодой, скакать на одной ноге, или деревянную приделаете, а, товарищ доктор? Деревянную так же страстно будете лобызать?
– Ты можешь помолчать?
