ты с головой в лекарское дело? А слова обидные из тебя лезут от отчаяния?
— Ага! — Вячеслав криво усмехнулся, ощутимо напрягшись от желания собеседников залезть к нему в душу. — Я человек тонкой душевной организации, вот и не нахожу себе места!
— Будешь мне воду мутить — в поход не возьму! — Весомое слово Трофима, закончившего быть «своим парнем» и превратившегося в воеводу, придавило лекаря не хуже тяжкого груза. Вроде Вячеслав минуту назад вовсе и не горел желанием куда-то идти. Однако ощущение, что это будет наказанием, а на него потом будут смотреть как на человека, бросившего своих соратников в тяжелый момент из-за каких-то трудностей с признанием своих проблем… Это все сразу перевернуло с ног на голову.
— Э-э-эх, — только и сумел выдохнуть он на такие слова. — Да ничего особенного со мной не случилось. Лишь по дому соскучился, хотя и сам не понимаю: что я там забыл… Друзей? Почти не встречался с ними в последнее время. Свое дело? Не очень-то и тянет. Любимую жену, которая ушла к другому, а меня презирает за то, что я не добился чего-то большего в той жизни? Да пропади она пропадом! Сын со мной, а он так занят своими новыми игрушками, что даже пока не вспоминает мать. Конечно, может быть, это все временно, и он вскоре оторвется от своей типографии, чтобы оросить детскими слезами подушку, но… не думаю. Мальчишки за эти полгода как-то очень быстро повзрослели. Что еще сказать? Что я постоянно вспоминаю свои детские обиды? Что мое несовершенство постоянно преследует меня, а моя потенциальная трусость заставляет меня искать легких путей? Что вы хотите услышать? Что я элементарно боюсь не успеть?! Не успеть сделать то, ради чего я тут оказался?!
— Эй, лекарь, хватит, хватит… — улыбнулась Улина, умиленно глядя на опустившего плечи Вячеслава. — О чем тут еще говорить? Этот… как там у вас говорят? Диагноз? Все с ним ясно! Бабу тебе надо! Да такую ласковую, чтобы отогрела твое сердце и утешила холодной ночью! И не гнобила бы перечнем того, что ей нужно для счастья, отворачиваясь от тебя в трудную минуту! А ты будешь в ответ о ней заботиться, и все твои надуманные страхи пропадут сами собой… — Черемиска со смешинками в глазах отвернулась от Вячеслава и потянулась к своему мужу, ласковой кошкой слегка прижавшись к его плечу. — Так что я ему буду искать суженую, Трофим, если он сам на это не сподобится… А ты что с его речами надумал делать?
— Хм, надо бы осмыслить все, что он тут наговорил, да с остальными посоветоваться. Может, и выйдут из этих наших дум какие-нибудь грамотки на свет белый…
— Осилишь ли? Такое и ученым мужам иной раз не под силу, однако без записанного буквицами покона нас другие народы за дикарей считать будут. А чужое, да не совпадающее с нашими словами, взять — так кто нам потом поверит и кто за нами пойдет? А ведь такой случай выпадает лишь раз в жизни… Ох, может, писарь тебе потребен? Вячеслав меня уже немного вашему письму и счету начал обучать!
— Как ты себе представляешь воеводу, выводящего резы на бересте или красивые буквицы на бумаге? — Трофим с нарочитой небрежностью обернулся к своей жене, уловив в ее голосе ответный смешок, и показал пальцем на Вячеслава. — Нужен! Но записывать будет он, поскольку… вина его!
— Ну что же, пусть ваш Христос вам поможет! — подвела итог Улина.
— Э! Э, погодите! Не так-то все просто, — встрял Вячеслав, с опаской поглядывая на своих собеседников. — Допустим, писать можно на упомянутой тобой бересте или на тех бумагах, что мы у новгородцев взяли. Допускаю также, что к весне мой сынуля в паре с Николаем сделают грубый картон… Но где взять карандаш или чернила? Дайте мне хотя бы свинцовое писало, раз графита нет! Тогда я смогу не корпеть над каждой резой, а заносить великие мысли воеводы на бумагу так же быстро, как он думает, а думает он… Ха! Я твой оставшийся сапог под полати задвинул, лежи уж! Кстати, Вовке свинец тоже нужен в больших количествах для печатания книг… Правда, он немного токсичен, то есть вреден, и накапливается в костях, вызывая их разрушение, ну да мне его не жевать, а за сыном я послежу, дабы он не увлекался.
— Да мне Николай все уши прожужжал про металл сей! — Трофим тщетно поискал свою обувку и все-таки решил продолжить разговор без нее, делая вид, что был занят не поисками тяжелого предмета, а чем-то совсем другим. — Так и так, мол, воевода, достань хоть из-под земли! Только невдомек вам, что этот свинец на Руси иной раз оловом зовется, а о последнем нам Твердята говорил. Не слышали? Зато я на ус намотал! Мало того, я уже его припас! Что рты раззявили? Вот такой у вас припасливый воевода! — Трофим излишне горделиво взглянул на жену, но мельком уловив незаметное движение ее руки, сразу же снизошел до объяснения: — Эти беловежцы разобрали крышу у своей церквушки, когда пришлось уходить, а она из чего делается? Вот именно, иногда из этого самого свинца! Так что я скупил все на корню, когда третьего дня мы ходили за людьми Твердяты в верховья Воронежа! Спаси его Господь, что надоумил… Да и в бронзовые кистени что закладывают для тяжести? Вот! А не только камни! Так что в любом случае наскребли бы для мальца твоего, Вячеслав! У тех же ясов или половцев, к которым свинец через Сурож приходит. А теперь иди на лодью и твори там твое писало, лекарь! Будешь у меня на полном скаку все мысли записывать, а уж твоим обучением сидеть на лошади я лично займусь!
Спрыгнув босыми ногами на земляной пол, Трофим без промедления выгнал Вячеслава на морозный воздух для проверки товара, который он приобрел, и обернулся к жене, схватив ее в охапку:
— Эгей! Это кто меня пытался по загривку ударить? Ты уже и при посторонних на мужа руку поднимаешь? Смотри, пойдут сказки про воеводу, которого жена в ежовых рукавицах держит и тумаками награждает! И так уже слухи ходят, что я пушинки с тебя сдуваю и смотрю на твою стать, будто влюбленный отрок…
— Смотришь ли?
— Смотрю! Однако попреки Твердяты о том, что я веду себя невместно своему положению воеводы… И это, мол, оттого что я слишком приблизил к себе Вячеслава и его родичей… Эх! Лишь одно у меня оправдание на такое есть, и оно в том, что не было бы у меня этого положения без них! Вот! А то, что я с простыми смердами слишком вожусь, так я и сам из низов вышел! Вот посмотрим, что он сам запоет, когда по весне с Иваном встретится! Ох, чует мое сердце, наворотим мы тут дел…
Глава 16
Половецкое поле
— Это что за столбики в той стороне нарисовались? Вон там, на покатом холме. — Прикрыв глаза от тусклых лучей солнца, просвечивающего сквозь хмарь осеннего неба, Вячеслав поддал каблуками свою низкорослую степную лошадку и поравнялся с Твердятой, который неспешным шагом ехал почти в самом конце торгового каравана. С того момента, как лекарь прилюдно перед ним повинился и попросил не жалеть своего кнута, чтобы вразумлять его время от времени за непослушный язык, воронежский воевода к нему смилостивился и даже стал оказывать покровительство. Да и как не показать свое благоволение человеку, который мало того что за неполные две недели перелечил половину округи, но еще немного облегчил страдания его жены. Ту сразила какая-то неведомая болезнь, уже месяца два не дававшая ей подниматься со своей постели…
— Байбаки. — Твердята лениво перебросил сухую травинку в другой уголок рта, не обратив никакого внимания на вытянутую руку Вячеслава. — Еще не все из них забрались в свои норы на зимовку, вот и шныряют повсюду. А ранней осенью этого добра тут и вовсе не перечесть. Дрофу и зайцев ты давеча и сам видел, а дикие козы, сайгаки и туры пыль до самого неба поднимают! Про тарпанов я и вовсе молчу, они иногда стадами по тысяче голов тут ходят… Эх, лекарь! Если бы ты мог увидеть степь весной или летом! Травы тут так переплетаются между собой, что иной раз сквозь них человек не может пройти. А уж по правому берегу Дона от Быстрой Сосны и до самого Сурожского моря седой ковыль стоит ковром в пояс человека! Видел ли ты когда-нибудь, как суховей ходит по нему волнами, а? Он как будто перебирает косматую гриву огромного дикого зверя!.. Это сейчас все травы упали и ветер лишь воет в непролазных сухих кустах того же бобовника или дерезы, а в конце весны и летом… То цветки ветреницы покроют степь лиловыми пятнами, то луговины станут сплошь лазоревыми от незабудок! Красота!
— Уж больно неприветливо столь открытое пространство поздней осенью. Того и гляди, снежная крупа с неба повалит, — поежился Вячеслав и, как бы ему ни хотелось выслушать восторженный монолог полностью, вновь указал Твердяте на возвышающиеся вдалеке фигурки. — Но это точно не сурки…
— Ах, это… с Дивными горами не сильно схоже, так? — Твердята лишь хмыкнул, искоса бросив взгляд
