Без предупреждения зайдя в княжеский шатер, Вячеслав лишь утвердительно кивнул в ответ на вопросительный взгляд Константина, добавив:
– Мои обошлись и без цинковых, и без дубовых. А это – то, что ты велел, княже. – И положил подле Константина тряпичный сверток с иконой.
– Исполать[36] тебе, воевода, – улыбнулся Константин.
– Та нема за що, – отозвался у выхода Вячеслав, скромно добавив: – Я тут малость вздремну неподалеку, с твоего дозволения, княже. Но ежели что – буди сразу.
– Непременно, – пообещал Константин и повернулся к Ингварю: – Продолжим?
И повелеша Константине-княже учити воев своих строю бесовскаму, кой для русича вольнаго вовсе негож. Тако же оторваша князь оный от рала честнова смердов нещитано множество, и запустеша земля Резанския, ибо не сташа в ей ратарей, но токмо вои едины. И возопиша народ резанский в скорби и печали безутешнай…
Дабы не гибли ратари, во ополченье беромые от несвычного дела, дабы возмогли, ежели нужда буде, заместа косы мечом володети, а топором вострым не токмо древо в чаще лесной, но и главу вражью с плеч долой снести, повелеша Константине- княже и собраша всю молодь с селищ и погостов, едва токмо бысть убран урожай по осени. И учиша их воеводы оного князя тако: «Не токмо ежели порознь ворога лютаго встретить – беда смертная всем буде. Ан и вместях спасенья ждать неча, ежели вои ратиться не навычны». А Константине-княже и ратарей всех обучати повелеша, и сына свово Святослава отдаша в учебу, дабы и княжич младой тако же постичь возмог все премудрости ратныя…
Судя по туманным отголоскам летописных источников, именно осенью 6725 года (1217 год от Рождества Христова) началось зарождение русского пешего строя – монолитного и непобедимого впоследствии, неуязвимого и страшного для любого врага. Прототип его – легендарная фаланга Александра Македонского. Свитки и рукописи на древнеславянском языке, подробно повествующие об устройстве войска знаменитого воителя древней Эллады, до нас, к сожалению, не дошли. Однако факт, что таковые труды в то время существовали, не подлежит никаким сомнениям. Просто так, на голом месте, при всем уважении к талантливым воеводам и полководческому гению князю Константину, они никогда не сумели бы создать ничего подобного. Зато творческое переосмысление и блестящее применение воинского искусства древних греков на практике – это уже целиком заслуга полководцев земли Рязанской…
Глава 3
Переговоры
Глостер. А если я не истреблял?
Леди Анна. Вот как!
Иль живы все они?
Увы, убиты. И кем?
Тобой, прислужник сатаны!
– Да ты уже вроде все обсказал, – тихо молвил Ингварь. – И как под самими Исадами было, и что далее с тобой приключилось.
– Иными словами, веры у тебя моим словам нету, – нахмурился Константин.
– Сам посуди, – уклончиво отозвался его собеседник. – О ту зиму, кою ты гостил у моего отца, невинно убиенного ныне, – сделав упор на трех последних словах, гость Константина перекрестился двумя перстами и продолжил: – Ты тоже много чего рек. Тогда я и впрямь поверил, что от всего сердца слова твои идут. И про то, что которы и при[37] наши надлежит уладить, и что сам князь Глеб пуще всего о том же печется, и… Да что там о пустом, – махнул он досадливо рукой. – Получилось же вовсе не так, как тобой было обещано. Скорее обратное. А ведь отец поверил… – Ингварь замолчал, скрипнув зубами, но после недолгой паузы продолжил: – Опосля батюшка совет со мной держал: ехати ему али нет. Я ж, дурень, сказал, что будь моя воля, то тотчас свое согласие на таку встречу дал. Как знать, кабы не мои слова, то, может, он… – Ингварь, не договорив, умолк.
– Я понимаю тебя, – вздохнул Константин. – Тяжко все сие вновь и вновь в памяти крутить. Оставь. Тех, кто ушел на небо, уже не вернуть, и не о них ныне речь. Ты князь. Тебе в первую голову о живых надо беспокоиться.
– А я даже не смог его в последний путь проводить, – никак не мог отойти от тягостных воспоминаний Ингварь.
– Хочешь, нынче же выедем в Рязань? Туда да назад – за седмицу обернемся, коль погостить подольше не захочешь.
– В порубе.
– Ну зачем ты так, Ингварь. Княжеское слово – золотое слово. Оно должно крепче булата быть и дороже золота цениться, – с укоризной отозвался на язвительную поправку Ингваря Константин.
– И это ты тож в ту зиму нам рек, – не унимался тот. – Вышло.
– То не по моей воле вышло. То князь Глеб так восхотел. За это его сатана и забрал к себе в ад.
– И опять скажу: ты в плетении словес умудрен вельми. Я в оном пред тобой, аки горобец[38] пред орлом. Но от слова «мед» во рту у меня слаще не будет. Ныне тебе надлежит еще чем-то слова свои баские[39] закрепить, дабы вера им была. Иначе… – Ингварь беспомощно развел руками, красноречиво показывая, что, мол, и рад бы я тебе поверить, да не могу.
– А то, что я, вместо того чтоб на рать твою навалиться всей силой, да тебя вместе с воеводами полонить, речи веду о мире прочном меж нами – не закрепление слова моего? – начал потихоньку злиться Константин.
– То ты своих воев жалкуешь[40], – проницательно заметил Ингварь. – Пускай супротив моих их вдесятеро мене лягут, но ведь лягут. К тому ж после такого тебе уж и вовсе боле никто не поверит.
– Воев своих, стало быть, я жалею, а родичей не пожалел? Что-то тут я, – Константин запнулся, не зная, как перевести на язык тринадцатого века простейшее выражение – «логики не вижу», но Ингварь и так все понял:
– Вои твои, вот тебе и жаль их, а батюшка мой хучь и братаном тебе доводился, но был для тебя соперником опасным. Опять же, Ольгов, кой у нас Глеб Володимерович отъяша, еще до Исад к тебе в володение передан бысть, одначе ты оный град под свою длань прияша и ворочать батюшке мому и не мыслил.
– И снова ты за свое, – вздохнул устало Константин. – Чего же ты хочешь?
– Дабы вера была слову твоему, вели воеводам своим проход для моей рати вольный оставить, а сам вместе с нами в град мой гостем дорогим приезжай. Там далее разговоры вести учнем.
– Если ты сейчас меня признаешь главой княжества Рязанского, то я так и сделаю. В том тебе роту даю, – пообещал Константин.
– Коли я такое подпишу, стало быть, Ольгов твоим на веки вечные останется, так?
– Не обязательно, – возразил Константин. – Можно указать, что град сей в твое княжение переходит. Я тебе его подарю.
«Может, все-таки удастся избежать войны», – мелькнула надежда.
– Мне не дары нужны от тебя. Ольгов испокон веков нашим градом был. Тако же и Коломна, и Лопасня, где ты ныне своих воев усадил. Ты ж Переяславль мой яко волка обложил – куда ни прыгни из логова, везде охотник с луком. Мне же и братьям моим меньшим токмо град батюшкин и остался, да еще Ростиславль с Зарайском.
– А селищ сколько? – внес поправку Константин.
– Селища да погосты[41] в счет никогда не шли. К тому же ты и их число изрядно поубавил. Чьи ныне Холохолы, чей Заячков, кто в Песочну[42] ездит дань сбирать?
