сейчас и всплыло в памяти Любима.
Как нельзя лучше имя это соответствовало звонкому девчоночьему голосу таинственной незнакомки, и потому ратник без колебаний отчетливо произнес его, уверенный, что он прав:
– Ты берегиня.
– Ой, – испугался голос. – И как мне теперь с гостинцем быть? Я ж уверена была, что не догадаешься ты.
– Ты лучше о себе расскажи, – снисходительно отмахнулся ратник. – А подарок ладно, не надо мне его.
– А что рассказать? Живу я тут, и все.
– Так вроде бы ты зимой спать должна.
– Должна, – вздохнула берегиня и пожаловалась: – Мать Мокошь оставила приглядеть тут за вами как следует. А опосля битвы кому дорожку в светлый ирий[95] указать, а кого просто добрым словом в смертный час утешить.
– Выходит, коль битвы не было, то ты здесь попусту бдила, – посочувствовал ей Любим и поинтересовался: – Ну а сейчас-то чего не спишь? Теперь-то уж, поди, можно?
– А теперь время неурочное, – пожаловалась берегиня. – Холодно, сыро. Я привыкла, чтобы лесавки мне колыбельные пели, убаюкивали. А ныне они сами давно спят. Вот я и мыкаюсь, будто жду неведомо чего.
– А может, я тебе заместо них спою, – неожиданно для себя предложил ратник.
– А ты умеешь? – полюбопытствовал голос.
– Ну-у, – замялся Любим. – Мне бабка много хороших песенок в детстве пела. Кои в памяти остались, те и спою.
– А лесавки мне еще и листвой шелестели. Тихонько так, ласково, – вздохнула берегиня.
– Ну, это тоже не беда, – улыбнулся Любим. – Вон ее сколько возле тебя навалено. Буду петь, а руками листву ворошить.
– Ой, как здорово, – зашевелились радостно ветви березы. – Тогда я точно засну. Только погоди малость. Я же подарок тебе обещала.
– Да ладно тебе, – отмахнулся досадливо Любим.
Ну, в самом деле, что уж такого несказанно дорогого может подарить пусть милая, пусть стройная и красивая, но всего-навсего березка. Да и, честно говоря, чуточку страшновато было. Она ж отдариваться по своему разумению будет, а годится ли это человеку – вряд ли задумается. Вот и может так выйти, что подарок этот настолько чудным и странным окажется, что хоть стой – хоть падай.
Отказаться же от него – берегиню обидишь. Возьмет со зла да накажет как-нибудь. А наказание, в отличие от подарка, точно плохим окажется. Однако берегиня не унималась, перечисляя все свои возможности и сетуя на то, что из-за холодного времени года все они оказались весьма ограничены.
– А показаться ты мне можешь? – поинтересовался ратник, желая хоть как-то отвлечь неугомонное создание от темы подарков.
– Холодно, – пожаловалась берегиня, но потом решилась, предупредив: – Токмо совсем недолго, а то замерзну. Ну-ка, закрой глаза и не открывай.
– А если открою? – не удержался от вопроса Любим.
– Тогда зрить меня перестанешь, – предупредил голос. – Истинный мой лик лишь иным оком видеть можно, Тем, что внутри у тебя. А гляделки твои, – тут она даже фыркнула от сдерживаемого смеха, – они лишь помехой станут.
Ратник закрыл глаза, но, странное дело, продолжал видеть все окружающее точно так же, будто они оставались открытыми. Обнаружилось лишь одно вещественное различие. Рука его лежала, как он увидел, не на стволе березы, а на талии совершенно обнаженной девушки.
Точно так же, как и та, которую довелось увидеть в далеком детстве, имела она длинные распущенные волосы, свешивающиеся чуть ли не до колен. Вот только цвет у них был немножечко иной: не зеленоватый, а скорее серовато-коричневый, да еще кое-где отчетливо поблескивали ослепительно белые пряди, бросаясь в глаза своей мертвой сединой.
– А это у тебя отчего ж так? – протянул Любим рукой по одной из них.
– Срубить хотели, – беспечно сообщила девушка. – Первый раз, давно еще. Я тогда вовсе маленькой была. Перепугалась, ужасть как. А последний – об эту пору, – она недовольно фыркнула. – Будто мало им для костра тех, что уже и так померзли. – И, сверкнув на Любима своими огромными глазищами, состоящими, казалось, из сплошного зеленого зрачка, игриво поинтересовалась: – Как я тебе, по нраву ли?
– Хороша, – восхищенно шепнул ратник, любуясь девушкой. В самом деле, ее юное очарование не омрачал ни один мало-мальски крохотный изъян. Лаже несколько тоненьких, еле заметных шрамиков, видневшихся на белоснежном теле чуть пониже левой девичьей груди, ничуть не портили общей картины идеала девичьей красы.
– А это откуда же? – шепнул он, не прикасаясь (кощунство!), а лишь поднося палец поближе и указывая им на шрамики.
– То крови моей путник усталый отведал, – спокойно пояснила она. – Да он с умом – бережно. Ежели бы чуток поболе времени было, то ты бы и вовсе их не заприметил. На мне хорошо все затягивается, – похвалилась она и лукаво поинтересовалась: – А в жены меня ты взял бы?
– Такую красоту не в нашем селище держать надобно, – покачал головой восхищенный девушкой Любим. – Тебя бы в град стольный, в терем княжий.
– Ишь ты, вывернулся, – хмыкнула одобрительно берегиня и заулыбалась: – А я, кажись, поняла, что тебе в дар надобно. С ним и ты, ежели восхочешь, свой терем в граде выстроишь. Токмо ты уж тогда и меня не забудь – в гости зайди непременно. Договорились?
– Согласен, – кивнул тоже заулыбавшийся ратник. – Как терем в Рязани стольной срублю да деда с бабкой туда перевезу, сразу к тебе и примчусь.
– Смотри, я ждать буду, – предупредила девушка. – Но гляди, чтоб, окромя бабки с дедом, никого более не позвал. А то знаю я вас.
Почему-то Любиму тут же вспомнилась Берестяница, грустно глядевшая на него при расставании и не отводящая глаз все время, пока они нетерпеливо топтались возле двора тиуна. Будто ожидала, что скажет ей Любим при расставании что-то обнадеживающее…
И так печально стояла она, зябко обхватив саму себя полными крепкими руками с большими, не по- девичьи широкими натруженными ладонями, что будущий воин не удержался и помахал ей на прощание рукой. Словно давал понять – не напрасно это ее ожидание. Всего один жест он и позволил себе, но девушке для радости и его хватило. И еще долго-долго стояла она, махая в ответ рукой, даже когда последний из березовских парней давным-давно скрылся за крутым косогором.
– Вот, вот, – посуровела лицом берегиня. – А то ишь, имечко себе выбрала. Прямо как мы.
– А ты что же, – опешил Любим, поняв, кого именно имеет в виду девушка, – у всех людей мысли можешь читать?
– Да нет, – пожала она в ответ плечами. – Коли с открытой душой человек, то ажио на десяток-другой ваших саженей услыхать могу. А ежели таится, лишь с двух-трех разберу, чего у него там в голове шевелится. Такие же, как ты, – вовсе редкость. Думаешь, не ведаю я, како ты сестрицу мою от смерти лютой спас. Малой ведь был вовсе, ан возмог придумать.
– А она тоже такая, как ты? – поинтересовался ратник.
– Да мы все схожи, – вновь пожала она плечами. – Чай, сестры. Токмо она постарше малость, вот и вся отличка.
– А зовут тебя как? – не унимался Любим.
– И имечко у нас всех единое. Берегини мы.
– И иного нет? – разочаровался ратник.
– Ну, ежели тебе так уж захотелось, называй меня, – она на секунду задумалась, но тут же нашлась, весело тряхнув тяжелой головой своих густых волос: – Берестянкой. Звучит похоже, да токмо я, самую малость, потощее. Потому и имечко пускай похудее будет. Ладно ли я придумала? – сверкнула она лукаво зелеными глазищами.
