Вот только когда грабители, вызнавшие от своих наводчиков, налетали на беззащитную жертву в расчете на легкую поживу, то отовсюду – из сундуков, бочек, кадей и просто из соломы, которой были устланы днища телег, – выныривал десяток удалых молодцев, точнехонько разя из арбалетов нападавших.
Завалить всех не удавалось, но в момент нападения высоко над верхушками деревьев взлетала красная ракета из тех, что остались после разноцветного фейерверка шведского принца. Согласно условному сигналу две конные сотни гвардейцев, следовавшие за обозом на расстоянии пары верст, мчались к месту разборок. Они не только спешно организовывали прочесывание, отлавливая и уничтожая бандитов, но и, как правило, прихватывали кого-то живьем.
Ну а далее вступали пыточных дел мастера, хотя и не всегда – иногда хватало угрожающей демонстрации докрасна раскалившегося на огне лезвия ножа. Нервы у лесных бандюков никуда, и выкладывали все – где логово, сколько человек было в банде, имена, клички и приметы все-таки ушедших от погони и прочее.
Награда за ценные сведения была только одна – легкая смерть, то бишь публичное отсечение головы на плахе. Можно было бы и прямо в лесу – веревки есть, крепкие сучья тоже в изобилии, но тут уже в силу вступали законы пиара. Все население должно видеть энергичные действия престолоблюстителя и его решительную, беспощадную борьбу с преступностью, а потому примерно раз в неделю близ торжища состоялась очередная казнь.
К тому же мы не брали с собой на операцию священников, а ведь в благодарность за ценные добровольные показания мы предоставляли и еще одну льготу, которая в глазах шатучих татей стоила очень дорого – бандита перед плахой предварительно исповедовали, отпускали его кровавые грехи и даже причащали.
Федор был против такого гуманизма, но я рассуждал здраво – даже если там наверху и есть некие высшие силы, то на это отпущение грехов священниками небеса лишь пренебрежительно плюнут, да и только, поскольку вовсе не уполномочивали тех, кто на земле, заниматься таким самоуправством. Это церковь считает нужным сразу же простить все что угодно в случае покаяния, пускай даже вынужденного, а вот бог…
Уже после отъезда Дмитрия мне пришла в голову идея о практической тренировке моего спецназа. Нет, приемы для бесшумного снятия часовых, а также связки ударов, то есть одновременное сочетание двух-трех, гвардейцы давно и успешно отрабатывали, но это в теории, на изготовленных чучелах, все смотрелось отлично, а вот как будет на практике – вопрос. Своих-то бить в полную мощь нельзя – чуть не рассчитал силу, и можно ратника превратить в калеку. По той же причине отпадали стрельцы, дежурившие ночью на стенах. Но зато оставались еще не пойманные преступники.
Первый раз, как надо делать, показывал я сам. Позаимствовав у царевны косметику, я по возможности загримировал лицо, а моя ключница виртуозно влепила мне на правую щеку здоровенный шрам, да еще склеила одно веко, посадив его на какой-то прочный клей. Плюс – для вящей убедительности – фонарь под глазом.
Получился эдакий молодой купчик, недавно вырвавшийся на свободу из-под бдительного батюшкиного ока и теперь отчаянно наверстывающий упущенное за долгие скучные годы прозябания в отцовском тереме. Сопровождение в виде пары холопов у купчика имелось, но так, несерьезное. Щуплых подростков навряд ли хоть кто-то счел бы телохранителями – мальчики на побегушках, предназначенные для мелких услуг и… доставки бесчувственного тела обратно на струг или на постоялый двор.
– Такого я роду, что на полный стакан глядеть не могу – тотчас выпью! – весело заорал я, едва вошел в кружало, и начал сыпать шутками и прибаутками: – Сторонись, душа, оболью! Здравствуй, чарочка, прощай, винцо!
Затем я заплетающимся языком принялся уверять в своей крутизне хозяина заведения – плешивого мужичка по имени Гонот, постоянно ласково улыбавшегося мне.
– Да я в кабаке родился, в вине крестился, – доказывал я ему.
Окончательно раздухарившись, я устроил соревнование пьяниц, объявив конкурс, кто вылакает полуведро, да не чарочкой, а «вприпадочку».
Кстати, Петряй-Петруха не обманул относительно хозяина заведения. Этот гад явно работал на местных бандюков, поскольку уже через полчаса моего разнузданного веселья он подмигнул какой-то неряшливой бабе из обслуги, и та незаметно для остальных выскользнула из дверей.
– Пей не робей, жену бей, ничего не бойся! – орал я, когда уже ближе к ночи два щуплых холопа, сами с трудом держась на ногах, выволакивали меня из питейного заведения.
К этому времени я уже точно знал, что Гонот в доле с городскими головорезами. Во-первых, когда я осведомился у него, как бы мне тут продолжить веселье с девочками, он сам предоставить такую услугу отказался, хотя я знал, что мог. Во-вторых, указал неверное направление – в той стороне посад уже заканчивался и дальше, кроме леса, ничего не имелось, так что хитрым теремком, про который он говорил, могла быть только медвежья берлога с ее обитателями.
Ну и плюс алчный взгляд, который нет-нет да и пробегал по моему наряду, а также увесистому кошелю, а уж когда я ненароком показал второй – с золотыми монетами, – в его зрачках неприятного мутно-зеленого бутылочного цвета и вовсе загорелись зловещие огоньки.
Встретили нас, когда последний дом посада остался метрах в ста позади и я громко заявил, что мы, наверное, все перепутали и вообще пора поворачивать назад, а то места глухие и как бы чего не…
Договорить я не успел – из густого придорожного бурьяна метрах в десяти вылезла здоровенная фигура. За ней еще одна. Я оглянулся – сзади метрах в двадцати брели еще трое, неспешно приближаясь к нам.
– Те, что спереди, мои. И помните, помощи не будет, – напомнил я шепотом своим спецназовцам – специально подбирал самых щуплых и низкорослых, чтоб добыча казалась подоступнее.
Оба – и Лисогон, и Махоня – кивнули, давая понять, что не забыли инструктаж, согласно которому, если нападающих меньше шести, пятерка спецназа, следившая за нами издали, должна только блокировать отход бандитов, чтобы не ушел ни один, предоставив основную разборку нам.
– Ну и где твое злато? – лениво осведомился первым подошедший один из тех двоих, что преградили дорогу.
– А убивать не станете? – испуганно переспросил я.
– Злато давай! – распорядился тот.
– Да поживей! – раздалось со спины.
– Да на, на! – Я торопливо отвязал от пояса кошель и бросил его к ногам бандита.
– А второй? – поторопили меня.
Ну точно, кабатчик заложил. Когда я первый раз расплачивался и доставал кошель с серебром, я специально сделал так, чтобы второй смог увидеть только Гонот. И пояснения мои: «Э-э нет, тут злато, а из него батюшка не велел и полушки тратить – токмо на товар», тоже прозвучали негромко, предназначенные лишь для одной пары ушей.
Что ж, второй так второй. Я услужливо распрощался и с ним. Правда, он нечаянно выпал из моих трясущихся рук и пришлось подбирать с земли.
Грабители переглянулись, и стоящий впереди лениво заметил:
– Токмо ты, гость торговый, личины наши видал, потому надобно тебя еще и связать. – И успокоил: – Да не боись. До утра полежишь, а там кто-нибудь поедет да веревки и распутает.
Я послушно кивнул и охотно протянул вперед руки – мол, во всем подчиняюсь вашей воле, а в памяти всплыл труп мужика средних лет, найденный как раз примерно на этом участке дороги, разве что чуть подальше, ближе к лесу. Произошло это неделей ранее. Несколько ножевых ранений в груди и животе, обезображенное лицо, и руки, крепко стянутые в запястьях прочными веревками. Я тогда еще недоумевал – к чему резать связанного, а если резали до того, то зачем потом возились с веревками? Теперь понятно.
Дальнейшие события заняли не более пяти, от силы десяти секунд. Едва успокоенный грабитель небрежно сунул свой тесак, больше напоминавший по размерам саблю, в ножны, извлек приготовленную веревку и шагнул ко мне, как в глаза ему полетела придорожная пыль – зря я, что ли, ронял кошелек. Тут же за этим последовал удар ногой в пах и одновременно локтем в лицо. Второй еще ошалело смотрел на то, как
