— Хорошо! — воскликнула Летти.
В ее голосе были раздражение и отчаяние. Она хотела избежать этого столкновения, но уж если не получилось, то нужно проявить хотя бы чуточку достоинства.
Рэнсом протянул руку. Летти положила пальцы на его ладонь и спустилась вниз, не глядя на него. Он отступил, отводя в сторону лошадь, и махнул кучеру. Тот щелкнул кнутом, и неуклюжий экипаж тронулся.
— Мой чемодан! — закричала Летти.
— Он будет ждать вас на станции в Колфаксе.
Она смотрела вслед экипажу, пока тот не исчез за поворотом. Когда его не стало, Летти сосредоточила внимание на лесе, который в этом месте обступал их со всех сторон: сосны, дубы, ясени, побеги пекана и эвкалипта.
— Летти, посмотри на меня!
Ей этого совсем не хотелось. Она вся напряглась, заставляя себя повернуться к нему, а когда наконец подняла глаза, замерла, не в силах вымолвить ни слова.
Перед ней стоял Рэнни. Солнце переливалось в золоте его волос, лицо было серьезным. Он ждал. Но ведь Рэнни никогда не существовало. Лицо Летти исказилось от боли, она отпрянула.
— Не надо!
— Что не надо? Это я, Летти.
— Нет.
Он поймал ее руку и снова повернул к себе:
— Но это так. Чего ты боишься?
— Ничего! Отпусти меня. Это все, что я хочу.
— Я не могу. Во всяком случае, не так. Я люблю тебя, Летти.
— Неужели? Который из вас? — спросила она с горечью и болью.
Он непонимающе посмотрел на нее, потом тяжело вздохнул:
— Так вот в чем дело…
— А чего ты ждал? Я знала двоих и каждого по-своему любила. Но оба оказались ненастоящими.
Рэнсом уже потянулся, чтобы обнять ее: ведь она призналась ему в любви и была так хороша в этой шляпке, сдвинутой чуть вперед на высоко уложенных волосах. Нежная тюлевая вуаль смягчала вызов во взгляде. Но она сказала «любила» так, будто уже не чувствовала этого. Словно все уже в прошлом.
— Неужели это так невозможно, — сказал он тихим низким голосом, смириться с мыслью, что я — это они оба?
Звучание его слов глубоко задело ее, всколыхнув волны чувств, как камешек, брошенный в тихую воду. Летти хотелось верить ему, хотелось броситься к нему в объятия. Но что-то мешало.
— Ты не можешь быть и тем и другим! — в отчаянии воскликнула она.
— Но почему?
Рэнсом вдруг почувствовал такую боль, какую не причиняла ни одна рана. Он не мог убедить Летти словами и не смел применить силу, потому что боялся вызвать ее презрение. И вполне справедливо. Похоже, ей нельзя было ничего доказать.
— Невозможно поверить, что два таких разных человека могут уживаться в одном. Кто-то один — ненастоящий.
— Кто?
— Этого я не знаю, — чуть слышно прошептала она. Он продолжал, не отрываясь, смотреть на лее.
— Если бы ты могла выбрать, если бы могла сказать, который тебе ближе, кого бы ты назвала?
— Я не хочу выбирать!
— Но если бы?
Она уже открыла рот, чтобы сказать, что предпочитает Рэнни, но остановилась, увидев огонь в его глазах. Этот огонь напомнил ей о ненастной, дождливой ночи в кукурузном сарае, о запретных радостях, которые она пережила на раскачивавшемся посреди реки пароме. Вопрос был поставлен некорректно, потому что ответить на него было невозможно. Летти предпочла бы, чтобы он оказался и тем и другим. Она страстно желала, чтобы он мог быть и тем и другим!
Внезапно в лесу за спиной Рэнсома послышался шум. Из тени на солнце вышел какой-то мужчина — высокий, в грубых рубашке и штанах, в разбитых сапогах. В руке у него был револьвер.
У Летти перехватило дыхание, она хотела предупредить Рэнсома, но не успела.
— Советую тебе выбрать Рэнни, — медленно проговорил Мартин Иден. — Шип слишком необуздан и способен на любую выходку. Вряд ли из него получится хороший муж.
Рэнсом резко обернулся. Все мышцы его напряглись при виде оружия. Он встал перед Летти, загородив ее собой, и, не спуская глаз с Мартина, спокойно произнес:
— Уверен, она тебе благодарна за совет, Мартин.
— Я думаю. Так же, как я благодарен тебе за то, что ты выманил ее из экипажа. Я боялся, что она может уехать, но полагал, что ты этого не допустишь, и давно следил за тобой. Умно, правда?
— Блестяще.
— Я знал, что ты это оценишь. Ты был всегда таким сообразительным, Рэнни. Я даже удивлялся, что ты не подозреваешь, кто именно, используя твои символы, перекладывает на тебя вину за все свои действия.
— Мне приходило это в голову, но ведь ты был моим другом, моим и Джонни.
Мартин пожал плечами:
— Вы с Джонни оба такие доверчивые. Вас было даже неинтересно обманывать.
— А убивать его было интересно?
— Совсем нет. Я и не собирался этого делать. Но знаешь, что он учинил? После того как ты отправил его в Техас, Джонни вернулся сюда. Он приехал ко мне среди ночи и предупредил, что собирается во всем признаться. Он, видите ли, хотел, чтобы я приготовился к последствиям! И я приготовился. Мы выехали вместе. А когда на дороге никого не было, я застрелил его. Он выглядел таким удивленным. Даже не знаю, почему у него был такой вид.
Он говорил так легко, совсем без эмоций, кроме, пожалуй, насмешливого самодовольства. И Летти наконец не выдержала:
— Да потому, что он был человеком чести! Он никогда не смог бы предать друга и мучился оттого, что ему приходилось предавать других, незнакомых ему людей. Вам этого, конечно, не понять.
— Вы говорите о чести? О, у меня ее было предостаточно до войны! Больше, чем достаточно, и чести, и благородства, и гордости. Только все это из меня выбили под Шипо и Геттисбергом и еще в дюжине других сражений. А потом выбивали в тюрьме у янки, пока я не подкупил охранника и не бежал. Честью не наполнишь желудок, она не прекратит боль и не вернет того, что потеряно. Она не стоит ломаного гроша, ваша честь!
— Однако без нее человек — не более чем животное.
— Хорошо, в таком случае я — животное. Но богатое животное.
— А еще вор и убийца, — Летти разглядывала его узкое лицо, пустые глаза и поражалась, как ей могло когда-то прийти в голову, что он и есть Шип. Наверно, она была слепа, она сама ослепила себя.
Мартин улыбнулся, но улыбка не сделала его взгляд менее холодным.
— Забыли еще — «саквояжник». Но им я больше не буду. Я выхожу из игры. Хватит уступать дорогу напыщенным бывшим рабам. Хватит лизать сапоги «саквояжникам», быть у них мальчиком на побегушках. Теперь у меня будет больше денег, чем за всю жизнь раньше, и я стану респектабельным джентльменом. И честь здесь ни при чем — для этого нужны только деньги.
— Ты ошибаешься, — сказал Рэнсом.
— Разве? Посмотрим, что будет, когда я возьму этот новый конвой с золотом. Я куплю себе дом в самом фешенебельном районе Нового Орлеана и поселюсь там с аристократической женой-креолкой. Днем я буду дефилировать между кофейней и салуном, по вечерам посещать оперу, а ночи проводить у своей любовницы-квартеронки на Рампарт-стрит.
— Этого не будет.
